Частная русская опера открылась «Русалкой» Даргомыжского в декорациях В. Васнецова, И. Левитана и К. Коровина. Уже в этой первой работе было немало новаторского, непонятного публике той поры. Зрители не приняли изумительных декораций, в частности сцены подводного царства. Спектакль не был похож на то привычное, что было знакомо всем, и успеха не имел.

То же случилось со следующей постановкой — «Фаустом», где в качестве художника и режиссера выступил В. Поленов. Новизна отпугивала: с точки зрения публики все должно было походить на то, к чему ее приучили в Большом театре. Так же отнеслась она и к «Виндзорским кумушкам» Николаи.

В общем театр с его репертуаром в непривычной трактовке был встречен более чем холодно. То же случилось со «Снегурочкой». И этот спектакль породил недоумение, показался скучным.

Русский репертуар, на котором по преимуществу намерен был держаться вначале театр, не привлек зрителей. К тому же москвичи привыкли судить об оперном театре по качеству вокальных данных артистов, а мамонтовские солисты, хотя среди них и было несколько очень свежих голосов, все же не могли соревноваться с труппой Большого театра.

Однако Мамонтов не растерялся от первых неудач. Он понимал, что будущее работает на его начинание, но что нужно запастись терпением. Он решил продолжать оперное дело. Теперь ему пришлось на время, и, как оказалось, на долгое, круто изменить репертуар и стать на путь приглашения итальянских гастролеров. Полагая, что при сочетании двух репертуарных линий, он сумеет вывести основную, русскую, на первый план, он коренным образом изменил программу театра. Но поворота во вкусах пришлось ждать очень долго: для подлинно русской оперы время еще не приспело.

Первые годы деятельности театра Мамонтова не представляют особого интереса: здесь идет обычный репертуар. Но при этом все новое, что появляется за рубежом, находит быстрый отклик в его театре.

Объективно получилось так, что, задумав свое начинание как театр с русским репертуаром, Мамонтов вынужден был, напротив, демонстрировать знаменитых иностранных певцов, ставя те произведения, которые представляют интерес для них. Через подмостки Московской Частной русской оперы прошли на протяжении ряда лет такие первоклассные артистические силы, как Мария Ван-Зандт, Ферни Джермано, Эрминия Борги, Сигрид Арнольдсон, Анджелло Мазини, Броджи, Жюль Девойод и многие другие.

При этом ядро русских певцов сохранилось в театре, они получили здесь своеобразную практическую школу, сотрудничая с иностранными знаменитостями.

Так продолжалось несколько лет. Затрачивая на свой театр огромные деньги, Мамонтов не оставлял надежды на то, что придет час, когда он сможет, наконец, осуществить задуманную им программу — пропаганду русского оперного творчества. Но все же на время ему пришлось отказаться от руководства им же созданным сценическим коллективом. И лишь в начале 1896 года Мамонтов вернулся к давно лелеемой мечте.

Теперь он твердо решил для себя, что вместе с друзьями художниками поведет театр именно как русский и уже не отступится от программы. Он приурочил начало деятельности своей обновленной труппы к открывающейся в Нижнем Новгороде всероссийской выставке, полагая, что сумеет там достойно подготовиться к ответственному сезону в Москве.

По случаю выставки была завершена постройка прекрасного театрального здания в центре Нижнего Новгорода. Оно было предоставлено в аренду известному сценическому деятелю, провинциальному антрепренеру Н. И. Собольщикову-Самарину. При заключении с ним договора местные власти потребовали, чтобы на летний сезон, то есть на время выставки и ярмарки, в этом помещении обязательно выступала оперная труппа. Сам же Собольщиков-Самарин держал в ту пору лишь коллективы драматические.

Озабоченный тем, чтобы найти солидную труппу, которая не скомпрометировала бы его в столь серьезный сезон открытия нового театра, Собольщиков-Самарин передал на это время театр К. С. Винтер для ее вновь создаваемого оперного дела.

Он сам не знал, кто стоит за нею (Винтер до поры до времени тщательно скрывала, что действует от имени Мамонтова), но был покорен тем, что будущая субарендаторша согласилась внести внушительный залог и без торга приняла высокую плату за помещение. Убедившись в том, что у нее имеются значительные средства, он поверил, что опера будет обставлена хорошо.

Действительно, когда из Москвы стало прибывать сценическое имущество — декорации, костюмы, реквизит, бутафория, — нижегородцы были поражены: такого богатства оформления они не видывали в своем городе.

Наконец состоялся первый спектакль оперной труппы. В тот день были показаны одно действие из «Жизни за царя» с Шаляпиным — Сусаниным, несколько отрывков из опер и сцена из «Леса» Островского с участием известных артистов Малого театра О. А. Правдина и К. Н. Рыбакова (Счастливцев и Несчастливцев). А на следующий день, 14 мая 1896 года, спектаклем «Жизнь за царя» начались регулярные выступления труппы Мамонтова.

Расчеты нижегородцев на то, что город наводнят приезжие, которые устремятся сюда на открытие выставки, и театр будет полон, не оправдались. Несмотря на приезд царя с семьей, наплыв в Нижний Новгород оказался незначительным, посетители выставки и ярмарки довольствовались по преимуществу ярмарочными увеселениями, и в театр, расположенный не в Канавине, а в самом городе, ходили мало, тем более что в опере на ярмарке выступали Николай и Медея Фигнеры, а также известный петербургский баритон Л. Г. Яковлев. Но антрепренера это мало волновало. Чувствовалось, что в основе дела лежат не коммерческие соображения, а интересы художественного порядка. В качестве гастролера был приглашен артист столичной казенной сцены баритон И. В. Тартаков.

Шаляпин сразу же почувствовал разницу в атмосфере императорского театра и труппы Мамонтова. Здесь царили товарищество и взаимопомощь, каких молодой артист не встречал в Петербурге. А главное, здесь все были целиком озабочены вопросами творчества. Шаляпин встречался ныне не с чиновниками министерства императорского двора, а с Мамонтовым и с художниками. В них и была суть дела.

С первых же дней Шаляпин стал приятельствовать с художником К. Коровиным, который, как оказалось, интересуется не только вопросами оформления, а всей сущностью готовящихся спектаклей. Дружба установилась сразу и продолжалась далее всю жизнь.

На тревожные вопросы, которые возникали у молодого артиста чуть ли не каждый день, он получал ответы у людей, живущих искусством. Это было непривычно и волновало Шаляпина. Волновало его и то, что он попал в общество артистов, которых с уверенностью можно назвать интеллигентами: все они отдавались делу полностью, здесь не было премьеров и второстепенных исполнителей — всех объединяла общность задач и стремлений.

Даже атмосфера совместного отдыха казалась Федору необычной. После спектаклей, как правило, собирались у гостеприимной К. С. Винтер, предстоял общий ужин и веселый остаток вечера. Шаляпин был душой общества. Для труппы Мамонтова было приятной неожиданностью, что Шаляпин обладает изумительным даром веселого рассказчика.

Еще недавно, в Тифлисе, он поражал друзей сценками в духе И. Ф. Горбунова. То рассказывал о певчем, который во время церковной службы заменяет полагающиеся слова отсебятинами, никак не идущими к молитвам. То о поездке за границу купца-мецената. То показывал сценку, в которой офицер разговаривает с денщиком.

Рассказы были заразительно смешны, поражали наблюдательностью, и Шаляпин демонстрировал незаурядное умение передать характер и социальный облик своих героев с подкупающей точностью слова и интонационной природы речи, хотя все было на грани гротеска.

Вспоминаем, что в тяжелые минуты юности он было надеялся оказаться в Нижнем Новгороде и выступать на ярмарке в качестве рассказчика. А впоследствии, в годы великой своей славы, он в веселых беседах с друзьями, на пирушках, в забавах со своими детьми частенько кого-то «играл», надевая личину очередного, юмористического персонажа.