Когда Боруджали понял, что ему предстоит с вонючим мясом и толстой папкой отправиться в пятый район, а там снова брать за свой счёт такси, его терпение лопнуло. Он воздел руки к небу и завопил на весь коридор:

— Клянусь Аллахом, его пророком и двенадцатью имамами, клянусь всеми святыми, я идиот, болван! Простите меня, господин председатель! Во имя святого имама Али оставьте меня в покое! Я отказываюсь от своей жалобы! Во всеуслышание заявляю, что в этом куске мяса было на целых восемь мискалей больше! Я соврал! Сжальтесь надо мной!

Но было уже поздно. Когда делу дан ход, остановить его никто не в силах. Если даже Боруджали по доброте души своей готов отступиться, это ещё не повод, чтобы муниципалитет прекратил следствие. Закон есть закон. Это вам не шутки. Разве можно допустить, чтобы государственные дела зависели от настроений какого-то Боруджали и ему подобных?!

Два здоровенных верзилы получили предписание препроводить истца вместе с соответствующими материалами и документами в муниципальное управление пятого района.

Зажав двумя пальцами нос, чтобы не чувствовать вони от протухшего мяса, Боруджали явился по месту назначения. А через два дня, после тщательного обследования местоположения лавки мясника Машади Аббаса, ему объявили, что, хотя вышеуказанная лавка, по всей видимости, действительно относится к пятому району, но, поскольку дом самого Машади Аббаса находится в шестом районе, означенный шестой район и должен разбирать жалобу.

И в соответствии с внутренним уставом муниципалитета Боруджали вместе с опечатанным зловонным узелком и папкой в сопровождении должностного исполнителя был переправлен в шестой район.

Когда Боруджали вошёл в кабинет председателя муниципального управления, вся комната мгновенно наполнилась тяжким зловонием.

— Ах ты сукин сын, ах ты нахал! Ты что же это, туалет с кабинетом спутал? Постыдился бы своей седой бороды! — в дикой ярости набросился на Боруджали председатель, у которого от подобной наглости глаза на лоб полезли.

Боруджали остолбенел от неожиданности. Может, господин начальник вчера вечером в карты проигрался или с утра с женой повздорил и теперь в нервном расстройстве? С чего он взбесился?

в седьмой район без всяких оскорблений,— попросил он, не повышая голоса.

— ещё и дерзит, наглец! Чтоб на могиле твоего отца так воняло!..

Такого оскорбления Боруджали снести не мог. Двадцать дней бессмысленного хождения туда и сюда, бестолковщины и нервотрёпки дали себя знать. Вне себя от ярости он в мгновение ока очутился у стола председателя и со всего размаху закатил ему увесистую пощёчину и сунул к самому носу опечатанный платок с протухшим мясом. Господин председатель коротко вскрикнул и рухнул головой на стол.

На шум сбежались чиновники, клерки, рассыльные.

Боруджали скрутили руки и, не успел он опомниться, как предстал перед судом по обвинению в оскорблении действием официального лица, находившегося при исполнении служебных обязанностей, и был приговорён к шести месяцам исправительных работ и штрафу в размере тысячи пятисот риалов.

Через полгода, вернувшись из тюрьмы, Боруджали увидел печальную картину. За невзнос квартплаты в срок домохозяин выгнал его жену на улицу, а все имущество конфисковал в счёт долга. В лавке пусто. Товар растащили мыши и кредиторы. В полной растерянности опустился Боруджали на колченогий табурет у конторки, сжал руками голову и предался печальным думам. И тут на его плечо опустилась чья-то рука. Подняв взор, он увидел должностного исполнителя из муниципалитета.

— Ты — Боруджали?

— Я. А что?

— Поставь на этом бланке отпечаток пальца под текстом.

— А что там написано?

Исполнитель прочитал повестку: «Боруджали сын Аруджали бакалейщик первого района! По получении данной повестки вам надлежит в течение двадцати четырёх часов явиться в исполнительный комитет муниципалитета седьмого района для дачи разъяснений и показаний относительно жалобы, поданной вами семь месяцев назад по поводу предъявления иска мяснику Машади Аббасу. Председатель исполнительного комитета…»

Боруджали медленно привстал с табуретки и вдруг, оттолкнув ошеломлённого исполнителя, одним прыжком выскочил из лавки на мостовую и неистово завопил:

— Виноват! Прошу прощения! Свалял дурака, не знал, не ведал! О люди, честные, порядочные люди! Люди всех наций и вероисповеданий! Самым дорогим, что у вас есть, заклинаю во имя отцов, дедов и прадедов ваших, не пишите ни на кого жалоб, не ищите справедливости в правительственных учреждениях! О люди, призываю вас на помощь! Перед всем миром каюсь! Сделал глупость! Свалял дурака! Больше не буду! И что это я, глупец этакий, болтал, будто в моем мясе не хватает восьми мискалей! Чепуха! Там целых восемь мискалей лишку.

От натужного крика шнурок в гашнике шаровар Боруджали лопнул. Но он и не замечал, что его нагота неприкрыта, и продолжал стенать:

— Свалял дурака! В пяти сирах мяса на восемь мискалей больше! Кто не верит — пусть взвесит! О люди, клянусь Аллахом, никогда больше жаловаться не буду! Даю обет, зарекаюсь!

…Душераздирающие вопли, бессвязная речь и весь вызывающий, бесстыжий вид Боруджали были ужасны. Прохожие шарахались от него в сторону, местные торговцы соболезнующе качали головами. Наконец явились полицейские и поволокли несчастного в сумасшедший дом.

Бедный Боруджали…

Интервью Меллат-заде

В нашем городе живёт человек приятной наружности, предупредительный и воспитанный, по фамилии Меллат-заде. О нем бродят самые противоречивые слухи: одни считают его ловкачом и пронырой, прикидывающимся простачком, другие — просто чокнутым. Некоторые, завидуя, называют его счастливчиком, другие искренне жалеют его. Встречаясь с людьми, Меллат-заде застёгивается на все пуговицы, приподнимает шляпу и, вежливо поклонившись, с неизменной улыбкой произносит: «Я доволен своим положением!»

Вы тоже, конечно, не раз его встречали. А если не знаете Меллат-заде в лицо, то наверняка слышали эту фамилию. Возможно, вам не приходило в голову всерьёз заинтересоваться этим человеком, заглянуть поглубже в его жизнь, изучить её. Я же в меру своих слабых сил попытался сделать это…

Меллат-заде испытал множество способов не умереть с голоду и хоть как-нибудь обеспечить своё существование, но все кончалось неудачей: путь, на который он становился, всегда пролегал по бездорожью, между отвесной скалой и пропастью! Он пробовал работать шофёром такси, но свернул налево — и подвергся штрафу, свернул направо — был вторично оштрафован, проехал прямо — врезался в стену. Пришлось расстаться с машиной. Меллат-заде влез в долги, купил лавчонку и занялся бакалейной торговлей. Но и тут ему не повезло: то его облагали непосильными налогами, то штрафовали — либо потому, что рано пришёл, либо потому, что поздно; то «дорогие клиенты», взяв взаймы, не возвращали денег… Одним словом, торговал он недолго. Меллат-заде сменил несколько специальностей: был продавцом простокваши, редактором, мохаллелем[121]. Женился, завёл восьмерых детей, продавал на улице воду со льдом, дуг[122], сливовый сок, но опять у него ничего не получилось.

Наконец случай сделал его государственным служащим. Жалкая сумма, которую он зарабатывал, даже наполовину не покрывала расходов, необходимых для содержания семьи. Квартирная плата, питание, плата за обучение, врачи, лекарства и множество непредвиденных трат постоянно выбивали его из колеи. Что же делать? Отказаться от государственной службы — значит лишиться последнего куска хлеба. Но и продолжать дальше такую жизнь тоже было невозможно.

Однажды ночью, когда его мучила бессонница, он решил объяснить своё положение начальнику — авось да найдётся какой-нибудь выход.