— То есть вы хотите сказать, что…

Он бесцеремонно оборвал меня.

— Вот именно! И больше не приставайте ко мне, не мешайте работать! В противном случае, если только я дознаюсь, где вы куролесили все это время, чем занимались, тут же велю посадить вас задом наперёд на двух ишаков.

Вижу, что упорствовать бесполезно. Знакомец наш видал виды, его ничем не проймёшь!

— Да, братец,— говорю я Исмаилу,— господин начальник совершенно прав. Пойдём отсюда.

Вышли мы ни с чем и поплелись к гаражу раздобыть какую-нибудь колымагу, чтобы вернуться в Тегеран. Проходим мимо бакалейной лавки, смотрим — возле неё сущее столпотворение. Бедняга Исмаил подумал, что его машина отыскалась.

— Что случилось? — спрашиваем людей.

— А ничего особенного. Начальник отдела борьбы с наркоманией решил обыскать эту лавку, где, по его сведениям, запрятан терьяк. И вот сейчас господин начальник вместе с другими уполномоченными на то лицами роются в товарах. Ох, посадят они бакалейщика задом наперёд на осла!

Исмаил печально взглянул на меня, шмыгнул носом и сказал:

— Дальше я идти не могу.

— Что же прикажешь делать?

— Вернёмся к аге Сеиду Резе!

Жертвы наводнения

В этом году зима была суровой и, как водится, тяжелее всех пришлось беднякам.

В месяце бахман[117] — какого числа, сейчас уже не скажу точно — разразился сильнейший ливень, а вслед за ним на город обрушилось страшное наводнение. Из четырёх тысяч домов около двухсот, главным образом в бедняцких кварталах, было разрушено или повреждено, около трёх тысяч жителей осталось без крова, пятнадцать или двадцать человек погибло и пропало без вести.

Прослышав об этом трагическом событии, в город нахлынули многочисленные специальные корреспонденты столичных газет, чтобы с места бедствия передать в Тегеран сводки и репортажи. Но почему-то появившиеся в газетах сообщения резко расходились с тем, что знали мы. По словам газет, в городе было разрушено целых две тысячи зданий, без крыши над головой осталось тридцать — сорок тысяч человек, а утонуло и пропало без вести чуть не сто пятьдесят и даже двести человек!

Разумеется, отцы города — составители официальных сводок — были умнее и опытнее нас. И ни у кого не возникало никаких сомнений в том, что их данные были основаны на всестороннем и самом тщательном изучении последствий катастрофы.

На следующий день после наводнения босой и оборванный люд, лишившийся жилья и средств к существованию, собрался возле здания губернаторства, взывая о помощи. Что же ещё оставалось делать несчастным? Ведь единственными нашими защитниками были господин губернатор, господин председатель муниципалитета и его заместители.

Да благословит Аллах господина губернатора: как только он узнал, что пострадавшие собрались и ждут его выхода, он тут же распорядился поставить перед главными воротами стол, на стол — табурет и со скорбным видом и траурной повязкой на рукаве поднялся на этот табурет. По обе стороны от него встали господин председатель муниципалитета и господа заместители, которые тоже нацепили чёрные повязки в знак общего траура, объявленного в городе.

Руководители различных ведомств — почты, финансов, водоснабжения, просвещения — в качестве сочувствующих встали позади председателя муниципалитета и его заместителей. Но так как им, видимо, не хватило чёрных повязок, они, чтобы хоть как-нибудь выразить сочувствие пострадавшим, пристегнули к своим белоснежным рубашкам чёрные бабочки.

Господин губернатор отвесил поклон, и это вызвало взрыв аплодисментов со стороны благодарных жителей. Ведь в тот день мы впервые увидели, как наш губернатор кланялся. Понятно, что ответом на такой знак расположения и внимания должны были быть именно бурные аплодисменты.

Прежде чем начать речь, господин губернатор вынул платок из кармана забрызганных грязью брюк и, тихонько всхлипывая, стал утирать им слезы. Ну а уж коли сам губернатор плакал, что же оставалось делать нам? Конечно, и мы заревели! Со всех сторон послышались вопли и стенания.

— …Мои братья… и… сестры,— с трудом выговаривая слова сквозь душившие его рыдания, произнёс губернатор,— я потрясён несчастьем, обрушившимся на вас… моих дорогих… мужественных… отважных… все… выносящих… соотечественников…

Стоявший рядом с ним председатель муниципалитета, толкнув его в бок, прошептал: «И про нас скажи… Ну… что мы тоже потрясены!»

— И не только я,— продолжал губернатор,— но и господа председатель муниципалитета и его уважаемые заместители тоже потрясены до глубины души.

В это время начальник отдела народного образования, стоявший за спиной председателя муниципалитета, тоже толкнул губернатора и прошептал: «Скажи, что и мы потрясены… Смотри, как мы все расстроены!»

Всхлипывая, губернатор продолжал:

— Не только я и господин председатель муниципалитета и его заместители огорчены происшедшим… Господа начальники отделов народного образования, финансов, земледелия и… и… и… тоже потрясены. (Господин губернатор был очень чувствительный человек.)

— Я всю ночь не спал,— продолжал губернатор,— осматривал пострадавшие кварталы города. (Конечно, если бы господин губернатор спал, то, безусловно, наводнением разрушило бы гораздо больше домов.) Вот смотрите!

Он приподнял ногу и, вытянув её в сторону толпы, показал приставшие к брюкам комки грязи. В ответ раздался взрыв аплодисментов. (У нас в городе народ вежливый, а поскольку господин губернатор впервые показывал нам свою ногу, мы не могли не отреагировать на это соответствующим образом.)

— И не только я,— продолжал губернатор,— но и остальные уважаемые начальники учреждений тоже до утра не сомкнули глаз… (Чувствовалось, что господина губернатора вовремя подтолкнули.) По самым последним уточнённым данным, вчерашним наводнением разрушено около четырёх тысяч домов, тридцать или сорок тысяч человек остались без крова, и примерно триста человек погибли под обломками и были унесены водой!

Всхлипывания господина губернатора, которым вторили подвывания его коллег, причитания и вопли пострадавших, создавали невообразимый шум.

— Мы клятвенно заверяем вас,— закончил свою речь господин губернатор,— что в течение месяца выстроим вам дома, гораздо лучше тех, которые были у вас раньше. Сегодня же на самолётах к нам прибудет помощь, и каждый пострадавший получит необходимые вещи и продукты.

Краткая, но весьма обнадёживающая речь господина губернатора была закончена, и мы, вознося за него молитву, стали расходиться, дрожа от холода. По пути мы с восторгом и благодарностью обсуждали удивительную речь губернатора. Озадачивали только ошеломляющие цифры погибших и оставшихся без крова людей. Ведь население нашего города никогда не достигало сорока тысяч. Так что вряд ли сорок тысяч человек осталось без крыши над головой… И никогда в нашем городе не было столько домов, чтобы считать разрушенными три-четыре тысячи…

Но цифры эти были произнесены самим господином губернатором, а он, как известно, цифры с потолка не берет.

Во второй половине того же дня самолёты, нагруженные сахаром, чаем, рисом, одеялами, мукой, пшеницей, палатками, подобно стаям аистов, начали приземляться в нашем городе. Склады при губернаторстве и муниципалитете были переполнены. А поскольку продукты и тёплые вещи нельзя оставлять на улице, одну половину присланного переправили в кладовые господина губернатора, а вторую — в кладовые председателя муниципалитета и его заместителей. Что ни говори, так было надёжнее и сохраннее.

На следующий день были получены центральные газеты и журналы. Первые полосы пестрели фотографиями и сообщениями о происшедшей в нашем городе трагедии. Оказывается, дело обстояло гораздо серьёзнее, чем мы предполагали, и наводнение было намного страшнее, чем нам казалось. (По данным газет, в нашем городе было разрушено уже шесть-семь тысяч домов и погибло семьсот — восемьсот человек!) А поскольку газеты никогда не врут, значит, действительно так и было!