— Ну, эти самые, о которых ты говоришь,— Хафиз, Саади, Хайям?
И вот так меня терзали целых шесть месяцев.
Между тем после дотошных допросов родных и близких Арменака выяснилось, что шрам на шее у покойного был оттого, что он в детстве упал с лестницы. Правую ногу ободрал за два дня до смерти, когда, хлебнув лишнего, задел ночью за железную кровать. Большого пальца на левой ноге у него не было с рождения. Повреждение кишечника и яд в желудке явились результатом обжорства и отравления, а удар в область грудной клетки он получил в драке с больничным сторожем. В тот вечер Арменак почувствовал себя плохо и пошёл в больницу, но там путь ему преградил сторож, и они подрались…
Короче говоря, выяснилось, что я не виновен и никакого убийства не произошло. Меня отпустили.
С тех пор минуло уже больше девяти лет, дети покойного Арменака стали взрослыми, но и по сей день они винят меня в смерти отца, говорят: «Если бы в тот вечер он не оставил нашего отца одного, тот бы не умер!» — и грозятся, что, куда бы я ни уехал, они разыщут меня под землёй и под водой и отомстят за смерть отца!
Теперь ты понимаешь, почему я не хожу ни на похороны, ни на поминки своих друзей и знакомых? — Как не понять? — ответил я.
Друзья-приятели
Когда это случилось, сейчас уже точно и не скажу. Помню только: в ту самую осень, когда два дня рамазана оказались рядом с выходными — четвергом и пятницей — и таким образом у нас получилось свободных четыре дня.
Накануне мне позвонил Исмаил и предложил поехать на его машине в Исфахан и Шираз. Неплохая идея, подумал я, тем более что впереди свободных четыре с половиной дня. Погуляем, отдохнём, осмотрим исторические памятники и в пятницу вечером вернёмся.
В понедельник после обеда мы тронулись в путь. Не проехали и нескольких десятков километров, вижу: Исмаил, сидящий за рулём, клюёт носом, машина то и дело съезжает на обочину. Я, вообще-то, знал, что Исмаил не прочь побаловаться терьяком, но не мог представить себе, что он уже так привык к наркотикам— без них впадает в дремоту, и все тут. Сперва я хотел без обиняков сказать ему об этом, да подумал: а вдруг я ошибаюсь?
— Исмаил-хан, может, тебе отдохнуть немного? Давай в первом же подходящем местечке остановимся, подремлем немного, а потом двинемся дальше.
— Нет, давай уж доедем до какого-нибудь нормального города. Всякие эти местечки, дорожные кофейни — чепуха. Там толком не отдохнёшь.
Я промолчал. Проехали ещё немного, смотрю: у Исмаила начало течь из носа.
— Ты что, простудился? — спрашиваю я.
— Да нет, это просто так.
— Что значит «просто так»? Глаза у тебя слипаются, из носа течёт… Уж не стал ли ты наркоманом?
— Да так, слегка, серединка на половинку.
— Какое там «серединка на половинку»! Ты смахиваешь на заправского курильщика опиума.
— Ну верно… Видишь ли, в последнее время я как-то незаметно пристрастился к этому делу.
— Как же нам теперь быть? У тебя с собой есть хоть что-нибудь?
— К сожалению, нет. Не успел купить. У меня оставалось немного, а я перед обедом все выкурил. Думал, по дороге что-нибудь сообразим.
— Ну, братец, если уж ты такой любитель, то хоть бы позаботился о себе. Товар-то контрабандный. Разве в здешней глуши раздобудешь эту чёртову отраву? К тому же за горошину терьяка можно сесть в тюрьму.
— Ну что ж, едем дальше, авось что-нибудь придумаем. В первом же встречном городе мы остановились. Исмаил
приткнул машину к тротуару, вытер нос и заявил:
— Давай, братец, действуй!
— Это как же? — говорю.
— Ну узнай у кого-нибудь из прохожих, где можно приобрести товар.
— Помилуй,— говорю,— ты меня зачем с собой пригласил… показать красоты Исфахана и Шираза или с контрабандой путаться?
— Не будем время зря терять. Действуй!
Боже праведный, что же мне делать? Если б я только знал раньше, что с Исмаилом, я бы как-нибудь помог ему в Тегеране… или вообще отказался бы от поездки. А теперь никуда не денешься: возвращаться домой нет смысла, да и бросать Исмаила в таком плачевном состоянии не годится.
— Ну ладно! — согласился я.— Только отойди в сторону, чтобы никто не догадался по твоей физиономии, для какой цели мне терьяк понадобился.
Остановил я господина в чалме с впалыми щеками:
— Извините, пожалуйста, вы не местный житель?
— Да.
— Я хотел бы узнать, где здесь аптека?
Он показал на какую-то улицу, назвал адрес и двинулся дальше. Я не отставал.
— Ещё раз извините, но мы здесь проездом… у нашего ребёнка болит ухо. В вашей аптеке не продаётся… это… как его?
— В нашей аптеке можно купить все! — отрезал прохожий и зашагал прочь, да так быстро, словно к нему в штаны блоха забралась и ему не терпится изловить её.
Я тоже ускорил шаги.
— Выслушайте меня, пожалуйста. Меня интересует, есть ли в аптеке т… тер… терьяк. Немного терьяка, хотя бы с чечевичное зёрнышко.
Господина всего передёрнуло, он сурово уставился на меня. Ну, думаю, сейчас мне крышка. Позовёт полицейского…
— Что вы сказали? — сухо переспросил он. Растерялся я, но все-таки не отступил.
— Я насчёт терьяка. Где бы его достать? Надо помазать ушко ребёнку!..
— Не смей произносить этого слова! — изрёк господин в чалме.— Того, кто скажет вслух «терьяк», «водка» и тому подобное, у нас сажают задом наперёд на осла и возят по городу на всеобщее посрамление.
От страха у меня в животе похолодело:
— Нет, нет, я совсем не то имел в виду. Вы не поняли меня. Извините, пожалуйста.
Я вернулся к Исмаилу. А он, бедняга, стоит еле живой, прислонившись к забору.
— Ну что, раздобыл? — спрашивает слабым голосом.
— Потерпи, что-нибудь придумаем. А если ничего не выйдет, то посадим тебя верхом на осла, а я примощусь рядышком.
— Сейчас не до шуток,— обиженно говорит он.— Давай, шевели мозгами, а то мне совсем худо.
Я смекнул: дело к вечеру идёт, в темноте, если что, удрать легче.
Когда стемнело, я принялся шагать вдоль тротуара и осторожно выспрашивать у прохожих, где можно достать наркотик. Все только отмахивались. Тогда, набравшись нахальства, я подошёл к полицейскому. После обычных приветствий и разговоров о погоде, о городе и о роли полиции я наконец задал ему наболевший вопрос.
Полицейский понимающе взглянул на меня, хитро улыбнулся и сказал:
— Давай сюда ребёнка, я вас отведу, смажем ему ушко терьячком.
— Дело в том,— начал выкручиваться я,— что мать не отпускает его далеко от себя. Вы скажите адрес, мы сами сходим туда.
Лукавая улыбка заиграла на губах полицейского:
— Короче говоря, сколько вас?
Вижу, вроде появляется какая-то надежда.
— Двое! — отвечаю.
— Зови своего приятеля, что-нибудь придумаем!
Сердце у меня оборвалось. А если он решил сдать нас в полицейский участок? Что тогда?
Почуяв мою нерешительность, полицейский поспешил успокоить меня:
— Да ты не бойся, тащи его сюда, только будьте осторожны. Знаете, как в нашем городе поступают с теми, от кого несёт терьяком и водкой?
— Да, знаем! — говорю я.
— Ладно, в таком случае не теряй времени. Я побежал за Исмаилом:
— Чего стоишь? Пошли быстрее, все в порядке!
Исмаил немного приободрился и заковылял за мной. Полицейский увидел его, хохочет:
— Так у этого ребёночка болят ушки?
— Да! — говорю. И изложил ему откровенно все наши злоключения.
Полицейский подозвал какого-то паренька, шепнул ему что-то на ухо и приказал нам следовать за ним.
Порядком поплутав по тёмным переулкам-закоулкам, мы очутились у маленького домика. Мальчик поднял с земли камешек и несколько раз постучал им в дверь. На пороге показался другой мальчик, а наш проводник тут же исчез.
Мы вошли в тёмную прихожую, на ощупь спустились по нескольким ступенькам и оказались во дворе. Мальчик велел нам тихо, на цыпочках, пройти в конец двора и там, раздвинув заплатанную грязную занавеску из дерюги, впустил нас в комнату. Пол в ней был застлан старой затоптанной циновкой, посредине стоял мангал, и возле него на корточках сидел человек в зелёной чалме и халате. Напротив расположился жандарм с трубкой во рту.