— Какое ужасное несчастье!
Затем, оглядевшись по сторонам и увидев разделившего нашу судьбу китайца,заговорил с ним по-китайски, дабы, не теряя времени, собрать кое-какиесведения. Видимо, он говорил настолько вычурно, что китаец вынужден былотвечать ему по-английски.
— Уважаемый господин,— спросил его профессор,— не знаете ли вы, есть здесьпоблизости какая-либо земля?
Китаец, считающий, видимо, что буря и кораблекрушение входят в обязательнуюпрограмму морского путешествия, без малейших признаков страха, спокойноответил:
— Да, здесь поблизости, на расстоянии двухсот — трёхсот метров, расположенаобширная цветущая земля.
— Ради бога, скажите, где же эта земля? — радостно вскрикнул профессор.
Китаец спокойно, с обычной важностью и достоинством, показывая тонкимжелтоватым пальцем на дно моря, произнёс:
— Здесь, под водой!
Профессор не любил шуток. Он ещё шире раскрыл рот и крепче ухватился за бревно.Двое суток мы провели в таком положении. Китайцу, видимо, на полпути надоелоэто путешествие, так как, даже не простившись с нами, он отпустил бревно иисчез под водой. Больше мы его и не видели. Да простит его Аллах! Что касаетсянас, то на третий день, когда мы были уже почти без чувств, волны выбросили насна тёмный песок какого-то маленького острова.
Профессор все ещё продолжал судорожно цепляться за бревно и был похож навыброшенную на берег рыбу. Казалось, он уже отошёл в иной мир.
Вскоре вокруг нас собрались какие-то голые и полуголые люди. Мы были страшноудивлены: почти у всех была белая кожа и говорили они на ломаном английскомязыке. Не обращая никакого внимания на протесты профессора, пришельцы потянулинас, как мешки с мукой, в какую-то хижину. Там они начали лить нам в горлогорячее молоко и отвратительную вонючую жидкость, пока мы не пришли в чувство.В этой хижине мы находились несколько дней — ели, пили и спали и, наконец,снова обрели человеческий облик.
Выяснилось, что мы попали на маленький безымянный остров, оторванный отостального света. Прекрасная природа, изобилие плодов и дичи делали этот уголокнастоящим раем на земле.
Как только профессор пришёл в себя, он первым делом начал фотографироватьжителей острова. Напялив на нос очки, отчего он стал похож на только чтовыползшую из воды очкастую змею, профессор установил свой подмокший аппарат натреножник и, подобно опытному артиллеристу, целящемуся в самое сердце врага,начал наводить его на туземцев.
Тридцать два человека, мужчины, женщины и дети, голые и полуголые, разинув рты,с удивлением и с интересом ждали, что же выскочит из загадочного ящика этогостранного человека?
Само собой разумеется, что искусством фотографии профессор владел не хуже, чемвсеми другими отраслями искусства и науки. Когда он продемонстрировал мне свойснимок, я увидел на нем тридцать два здоровенных, отличного сложения, радостныхи счастливых человека. На их лицах не было видно и следа каких-либо забот,горестей и печалей — безошибочных признаков и необходимых спутниковцивилизации.
Эти люди тесно прижимались друг к другу, подобно густым, переплетённым междусобой ветвям старого дерева-великана. Казалось, рука опытного скульпторавысекла их из цельного куска гранита. Надо сказать, что, увидев эти железныебицепсы и широкие мускулистые груди, я устыдился своего жалкого, хилого тела.
Пряча фотографию в свою заветную сумку, профессор бормотал себе под нос:
— Необходимо спасти несчастных, приобщить их к цивилизации и культуре.
Затем, обратившись ко мне, сказал:
— Сегодня ты должен будешь доказать, что мои многолетние труды, затраченные натвоё воспитание, не пропали даром. В этом заброшенном уголке земного шарасудьба свела нас, двух образованных и культурных европейцев, с людьми, которые,являясь по происхождению европейцами, живут, как дикари. Эти несчастныепрозябают здесь, словно жалкие твари, и долг каждого гуманного человека —спасти их.
— Что касается меня,— ответил я,— то я сделаю все, что в моих силах, и во всембуду следовать вашим указаниям. Но, по правде говоря, эти люди не кажутся мнетакими уж несчастными…
Не успел я произнести эти слова, как глаза профессора превратились в двапылающих угля, и он гневно воскликнул:
— То есть как это не кажутся несчастными?! Ты присмотрись, прислушайся. Их речьсовершенно не укладывается в рамки основных правил грамматики! Разве ты невидишь, как совсем не к месту они употребляют слова? Большинство их не отличаетединственного числа от множественного! Я уже не говорю об их произношении —волосы встают дыбом, когда слышишь эту речь! Даже каменное сердце можетразорваться от жалости! Но самое страшное заключается в том, что бедняги непонимают всего этого! Ну ладно, в конце концов можно было бы простить им такуюнеграмотность, но ведь эти двуногие существа вообще непонятно как живут? Какоеу них правление? Монархия у них или республика? Согласны ли они с отделениемцеркви от государства или не согласны? Обладают ли их женщины хотя быэлементарными гражданскими правами или нет? Какой метод обучения и воспитаниясчитают они более эффективным: французский или английский? Нет, ни в коемслучае нельзя оставлять этих несчастных в таком положении! Ни один честныйчеловек не может равнодушно смотреть на все это. Хотя я и не во всем согласен снашим великим учёным Кантом, но его категорический императив считаю совершенноправильным.
Несмотря на все моё уважение к уму и беспредельным знаниям профессора, мнепоказалась излишней такая решительность, и, набравшись храбрости, я осторожнозаметил:
— Господин профессор, конечно, мой жалкий ум не в силах разобраться во всехтонкостях сложившейся обстановки. Но если судить чисто внешне, мне кажется, чтожители этого острова живут счастливой, радостной и спокойной жизнью. У них нетникаких печалей и неприятностей, которыми снедаемы мы — цивилизованные люди.
Услышав мои легкомысленные и несуразные речи, профессор превратился в бомбу,готовую вот-вот взорваться.
Я понял, что дал маху, и тотчас же с полнейшей покорностью и послушаниемпринялся просить у профессора извинения, обещая впредь во всем беспрекословноего слушаться и отдать все свои силы для спасения этих несчастных.
Профессор сразу же приступил к делу. Прежде всего необходимо было познакомитьостровитян с гражданскими, общественными, политическими, светскими, духовными,моральными, материальными, этическими, эстетическими и всякими другими не менееважными правами и обязанностями. Затем профессор начал курс общеобразовательныхлекций, которые, к несчастью, должен был посещать и я.
В честь острова, о котором говорил Платон, профессор назвал наш островАтлантидой. Поэтому целых два дня он знакомил жителей новой Атлантиды систорией исчезнувшего острова. Затем перешёл к вопросу о необходимости занятийфизкультурой и спортом. Он подробно разобрал тезис «В здоровом теле— здоровыйдух» и посвятил ему семь подробнейших докладов. Он с таким увлечением говорил ожелезных мускулах и стальных нервах, что слушатели решили: несмотря на своймаленький рост и щуплое телосложение, профессор должен быть настоящим ХосейномКордом[2] или богатырём Ростамом[3]. Но когда достопочтенныйучёный, раздевшись, стал сам демонстрировать гимнастические упражнения, то всеувидали, что этот воображаемый богатырь являет собой лишь жалкий скелет, грудурахитичных костей, покрытых дряблой кожей, ничего общего не имеющих состройными и мускулистыми телами местных жителей. Островитяне испуганнопереглядывались: не дай бог, превратиться в такое же жалкое существо…
Короче говоря, прошло не так уж много времени, а результаты цивилизации незамедлили сказаться. Лица островитян пожелтели, мускулы ослабли, под глазамипоявились мешки. Непринуждённый смех и веселье исчезли. Вместо свободной ибеззаботной жизни у бедных людей нежданно-негаданно появились тяжёлыеобязанности: вязание и шитье одежды, распиловка деревьев, возведение домов и,самое трудное и утомительное, чтение и письмо. Последствия нового образа жизнизаметно проявлялись в характере, поведении и внешнем облике этих людей. От маладо велика все стали нервными. Жадность, зависть, соперничество пронизывалитеперь все их действия. Люди, до вчерашнего дня ещё не знавшие различия междуначальниками и подчинёнными, теперь ради продвижения по служебной лестнице вмногочисленных учреждениях и заведениях, созданных из гуманных соображенийгосподином профессором и выросших повсюду, как поганки после дождя, сталиподхалимничать и лицемерить так, как не придёт в голову хитрейшему изцивилизованных хитрецов.