Хоть этого не могло быть, но интуитивно Данилов почувствовал, что сейчас раздастся выстрел, что пистолет противника заряжен и сейчас погибнет еще один его товарищ.

Николай выстрелил, на долю секунды опережая неприятеля, как всегда в таких случаях мгновенно сосредоточившись, не целясь, а только глядя в точку, куда должна попасть пуля. Француз вскрикнул, пистолет выпал из перебитой руки, но он и не думал прекращать бой, хотя драгун уже заносил палаш для удара.

Мгновенно повернувшись спиной, он немного наклонился вбок, подставив под клинок висящее за спиной ружье. Здоровая рука ухватила рукоять торчащей из земли сабли, и, продолжая вращение, француз вогнал стальное лезвие в живот драгуна.

Рванувшийся сразу после выстрела к противнику Данилов споткнулся о валяющуюся ветку. Чтобы устоять, ему пришлось сделать пару быстрых шагов вперед. Влетев в ручей, князь окончательно потерял равновесие и, несмотря на отчаянную попытку удержаться на ногах, нелепо рухнул, пребольно ударив локоть и выронив палаш.

Когда Николай поднялся на ноги, француз уже исчез.

— Вы не ранены, ваше сиятельство?

Корнет Белов. Белокурый красавец ростом не вышел, а то служить бы ему в кавалергардах.

— Уходить надо, здесь мы уже впереди наших позиций. Кирасиры атакуют.

Да, конечно, он прав. Эскадрон оторвался от русских войск и может стать легкой добычей.

— Посмотрите, корнет, что с ними, — Данилов кивнул в сторону лежащих драгун, а сам поднял пистолет француза. Пошарив немного в траве, он нащупал небольшой, пустой внутри цилиндр.

— Может, объяснишь, зачем ты положил дюжину драгун? — встретил майора Тимохин, когда эскадрон вернулся.

Атаку французских кирасир остановила недавно отбитая батарея. Эскадрон Данилова отошел, не вступая в перестрелку. Но князь не мог отделаться от чувства, что дело не в батарее, — просто они убедились, что русским не удалось взять пленного, и прекратили атаку.

— Держи, только осторожно, он заряжен! — Николай протянул командиру пистолет француза. — Я пока не знаю, как его разрядить.

— Это они? — вопрос не подразумевал уточнения, о ком идет речь.

— Да! И первый эскадрон — их рук дело!

— Понятно! А чем?

— Не знаю. Я вот спросить хотел, да не случилось. Кирасир французских не вовремя принесло.

Тимохин, который об огнестрельном оружии знал немало, вертел в руках пистолет. Изогнутая больше обычного ручка, деревянная, с металлическими рифлеными пластинами по бокам. В ладони сидит, как продолжение руки. Довольно длинный ствол. Курок в центре, а сбоку какой-то рычажок. Подполковник подергал его в разные стороны, но тот не поддался.

— Может, потому, что взведен? — высказал предположение Данилов.

Тимохин направил ствол в землю, нажал на спуск, жестко обхватив пальцами курок. Медленно, затаив дыхание, опустил его.

— Наверное, ты прав! — Тимохин дернул за рычажок. Кончик ствола резко ушел вниз, обнажая обратную сторону. Подумав секунду, подполковник ухватил чуть торчащий цилиндрик и выдернул его. На конце находилась заостренная пуля. Тимохин заглянул в ствол.

— Винтовальный нарез, — произнес он удовлетворенно. И, взвесив цилиндрик на ладони, добавил:

— А здесь пороховой заряд.

— Я догадался, — отозвался Данилов, вытаскивая из кармана такой же, но без пули.

Тимохин повертел его в руках, осмотрел вмятинку на донышке. Потом понюхал.

— Я, конечно, могу ошибиться, но, кажется, это нитропорох.

— Что?

— Долго объяснять, да и не очень я в этом разбираюсь. Но если это так, то из этого пистоля можно шагов на сто стрелять.

Помедлив, Тимохин вернул находки Данилову.

— Вот что мы сейчас сделаем, князь! Отправляйся-ка в тыл, в лазарет. Ты ведь раненый…

— Да ты что?! Какой раненый? Две царапины. Да у меня в детстве каждый день больше было.

— А я и не сомневаюсь в твоем героическом детстве. Только сейчас ты отправишься в тыл…

— Нет!

— Что значит «нет»!

— Нет, нет и нет! Ты что, опозорить меня хочешь? Майор Данилов покинул поле боя, оставил эскадрон, потому что получил царапину. Да у меня вахмистр Шагин из атаки не вышел, когда ему кисть оторвало. Нет!

— Ну за эскадрон ты не волнуйся, я еще не забыл, как им командовать! А про остальное вот что тебе скажу. Стоять насмерть, защищая Родину, дело непростое. Но так уж получилось, что именно ты должен бросить…

Тимохин так и сказал «бросить», не подбирая более мягкие слова, чтобы ситуация выглядела предельно ясной.

—.. своих товарищей и уйти в тыл, чтобы обязательно остаться в живых. Потому что у тебя нет права погибнуть!

Подполковник замолчал ненадолго. Молчал и Николай, понимая, куда клонит Тимохин.

— И, если честно, ваше сиятельство, не хотел бы я с тобой местами меняться. Тяжело тебе придется — и совесть не на месте будет, и в спину могут не лучшие слова сказать. Только выбора нет. Сейчас они в одночасье эскадрон истребили, завтра полк положат. А послезавтра что? Так что в лазарет ты, конечно, можешь не ходить, но к Кутузову прорваться обязан. Думаю, это будет не легче, чем сейчас Шевардинский редут отбить!

Николай по-прежнему молчал, поскольку возразить было нечего. И подполковник продолжил уже другим голосом.

— Николай Тимофеевич! Ты Аустерлиц помнишь? Когда к Тельницу прорывались?

— А что, можно забыть?

— Да нет! Я к тому, как бы дело ни повернулось, тебя в полку всегда будут знать как того корнета, что дорогу эскадрону во французский тыл проломил. А на все рты платок не накинешь.

Над полем понеслась, повторяясь и множась, команда на построение. Полк вновь передислоцировался во вторую линию.

— Ну все! Выполняйте приказ, майор Данилов! — произнес командным голосом Тимохин. — И удачи, Николай! Думаю, она тебе больше, чем нам понадобится.

Четверка разведчиков двигалась к деревне Псарево, поднимаясь на небольшие пригорки и спускаясь в лощинки. Все складывалось удачно. Взбираясь на высокий холм, Каранелли, еще не доехав до вершины, увидел крыши домов обычной русской деревни. Ничего особенного не наблюдалось и на улицах — отдельные небольшие группы военных сновали, подчиняясь какому-то внутреннему порядку. Но, проехав буквально полсотни шагов, всадники замерли, как статуи. С верхней точки холма открылась совершенно неожиданная картина, потрясшая Каранелли.

Неширокий, но глубокий овраг перед Псарево, покрытый кустарником, представлял собой серьезное препятствие не только для кавалерии, но и пехоты. Между оврагом и деревней, за небольшой рощей, стояло не менее полутора сотен орудий, готовых отправиться в любую точку поля битвы. Обычный артиллерийский резерв, но какой многочисленный! У русских еще столько незадействованных орудий! Дальше четкой колонной стояли еще какие-то войска.

— Гвардия! — произнес один из разведчиков, внимательно глядя в подзорную трубу.

Конечно, кто же еще!

Наполеон не ошибался, когда говорил, что в лице Каранелли Франция потеряла одного из лучших маршалов. Глядя с холма на развернувшуюся перед ним местность, Луи разобрался с замыслом императора, хотя тот ему ничего не говорил. Теперь, когда большая часть сил Барклая де Толли переброшена на южный фланг к Багратиону, чтобы сдерживать натиск основных сил противника, будет наноситься главный удар. После захвата Курганной высоты в бой будет брошена наполеоновская гвардия — других сил уже нет. Но и не нужно. Старая и Молодая, даже без дивизии Фриана, направленной брать Семеновское, составляют без малого четверть всех французских войск. Прорыв прямо с холма по лощине, обход оврага, захват Псарево и разворот атакующей колонны на юг остановить невозможно. Понадобится только полчаса, за это время нельзя подтянуть войска. А потом удар по южному флангу, в тыл сдерживающим Нея и Мюрата дивизиям — и оборона русских рассыпается, как песчаный замок!

Буквально в несколько секунд общая картина сражения стала ясна Каранелли, и в очередной раз он восхитился гением императора. Но тут же понял, что кроме них она не является секретом и для еще одного человека. Главнокомандующего русской армией Кутузова. И холодный пот выступил на лбу Луи.