Но он скоро вернулся и комическим тоном добавил:
— Проводите меня, ваше превосходительство, потому передняя охраняется вашими церберами, которые с дреколием стоят и ждут ваших приказаний!
— Пропустить! — крикнул не своим голосом взбешенный хладнокровием убийцы Потемкин.
Михайло Волков исчез.
Потемкин в бессильной злобе пустил ему вдогонку сильное проклятие.
XIV
А между тем молодой гвардеец-офицер Сергей Серебряков спешил на Дунай в армию в сопровождении своего денщика Степана.
К главнокомандующему нашей армией графу Румянцеву-Задунайскому он вез письмо князя Полянского, в котором князь просит главнокомандующего обратить особое внимание на гвардейского офицера Серебрякова как на «хорошего служаку, честного и старательного».
Князь Платон Алексеевич Полянский издавна был в хороших, дружеских отношениях с графом Петром Александровичем Румянцевым-Задунайским: оба были когда-то сослуживцами, близкими приятелями.
Граф Румянцев-Задунайский продолжал службу, а князь Полянский давно ее оставил и вышел в отставку; но это нисколько им не помешало оставаться в прежних дружеских отношениях и вести между собою частую переписку.
Офицер Серебряков без особых приключений прибыл в нашу армию на Дунае, и не мешкая, явился к главнокомандующему.
Граф Румянцев-Задунайский принял Серебрякова очень ласково, засыпал его всевозможными вопросами о разных «столичных» новостях, расспрашивал также о своем старом товарище и сослуживце князе Платоне Алексеевиче Полянском.
— Князь Платон Алексеевич человек достойный, нрав у него хотя подчас и крутенек бывает, но зато правдив. Он никому не боится в глаза правду-матку говорить, будь хоть тот первейший вельможа, поэтому он не ужился при дворе. Ну, а что дочка его, княжна Наталья? Поди, выросла, похорошела, а сам князь, чай, состарился. Ведь годов двенадцать я не видался с ним, переписываемся и только. А ты, господин офицер, князю Полянскому не с родни будешь? — обратился с вопросом граф Румянцев-Задунайский к Сергею Серебрякову.
— Нет, ваше сиятельство. Князь Платон Алексеевич был в хороших отношениях с моим покойным отцом.
— Постой-ка, постой, дай Бог память! Ведь твой отец, кажись, служил со мною? Так, так!.. И, сколько помнится, звали его Дмитрием Ивановичем?
— Так точно, ваше сиятельство.
— Эка память-то стариковская! Ведь я с твоим батюшкой покойным сослуживцем был, вместе с ним турок рубили. Теперь припоминаю. Храбрый он был офицер, отважный!
Только вот что-то на службе ему не повезло. А человек был хороший. Таких, пожалуй, редко теперь и найдешь. Я очень рад сына моего старого сослуживца иметь своим адъютантом и оказать ему, если потребуется, свое расположение.
— Я постараюсь заслужить вашу милость и расположение, ваше сиятельство.
— Служи, служи, молодой человек. Служба твоя не будет позабыта, о тебе князь Платон Алексеевич пишет много хорошего. Оправдай же его рекомендацию.
— Постараюсь, ваше сиятельство.
— Да, да, служи, но не прислуживайся. Крепко недолюбливаю я подлиз и говорунов, еще не жалую выскочек, которых теперь расплодилось у нас на святой Руси видимо-невидимо.
Гвардеец Сергей Серебряков остался служить в главном штабе и скоро назначен был состоять при особе его сиятельства, фельдмаршала графа Петра Александровича, Румянцева-Задунайского. Служба, хотя отчасти и хлопотливая, но довольно почетная.
Как-то однажды граф Петр Александрович потребовал к себе Сергея Серебрякова.
Молодой адъютант, войдя в кабинет фельдмаршала, нашел его чем-то сильно встревоженным. На глазах у старика заметны были слезы.
— Ты ничего не знаешь, ничего не слыхал? — такими словами встретил граф Румянцев-Задунайский своего адъютанта.
— Нет, ваше сиятельство. Разве что случилось особенное?
— Да, да, особенное, ужасное, потрясающее?
— Смею спросить, ваше сиятельство, что такое?
— Князь Петр Михайлович Голицын, боевой генерал, краса всей армии, убит.
Голос у старика фельдмаршала задрожал.
— Как? Кем убит? — воскликнул, пораженный этим известием Серебряков.
Он хотя лично почти не знал убитого князя Голицына, но слышал много о нем хорошего.
— Убит на дуэли каким-то проходимцем, никому неведомым, будь он стократно проклят! О, какая великая утрата для армии, и не только для армии, а и для всего государства. Восхвалять убиенного я не буду, действия его, его храбрость, его самоотверженность и христианская любовь ко всякому человеку ясно, красноречиво говорят, каков он был человек.
— Но как же это, ваше сиятельство? Как могла состояться эта дуэль?
— Вот состоялась же. И секундантом, как пишут мне из Питера, у князя был Григорий Потемкин, выскочка — генерал карьерист.
— Я все более и более удивляюсь, ваше сиятельство, этой дуэли. Я слышал, князь обладал необыкновенной силой, был прекрасным стрелком и искусно умел владеть саблей, — задумчиво проговорил Серебряков.
— А он все же убит, убит князь Петр, наш герой, наш богатырь! Господи, что же это? Покойный князь несколько раз глядел в глаза смерти. На войне, во время схватки, пули и ядра сыпались вокруг, а он оставался невредим. А тут проклятая дерзновенная рука злодея положила предел его жизни.
— Тут есть что-то, ваше сиятельство, таинственное, необъяснимое.
— Да, да, я сам так думаю. — Ты знаешь, Серебряков, какое я тебе хочу поручение дать.
— Приказывайте, ваше сиятельство.
— Ты нынче к вечеру или завтра утром выедешь в Петербург. Государыне императрице мною изготовлены некие грамоты. Ты их свезешь и передашь в руки ее величеству. Никому другому, понимаешь?
— Слушаю, ваше сиятельство.
— И, между прочим, останься на некоторое время в Питере, прислушивайся к суждениям о дуэли покойного Голицына, расспрашивай, одним словом, постарайся узнать все подробности этой роковой дуэли. Не спеши, повторяю, и когда все досконально разведаешь, вернись ко мне. Эту твою послугу я никогда не позабуду. Еще: ни единым словом не промолвись, что я тебе дал это поручение.
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Пожалуйста, храни это в великом секрете. — Ты знаком с генералом Потемкиным.
— Видал, но лично не знаком.
— Постарайся, голубчик, познакомиться. Сие знакомство, может, тебе на пользу будет. Идут слухи, что Потемкин опять в малости находится, даже в фаворе. А чтоб иметь предлог познакомиться с Потемкиным, ты свезешь ему письмо, которое я изготовлю. Ну теперь ступай, готовься в путь. Повторяю, выполнишь все, что я сказал тебе, получишь награду. Письмо к Потемкину я тебе пришлю сегодня же, ступай.
Сергей Серебряков откланялся и вышел.
‘Оставшись один, граф Петр Александрович, заложив руки за спину и задумчиво опустив голову, принялся мерно расхаживать по своему обширному кабинету.
Думы князя были о дуэли. Неожиданная смерть его любимого генерала князя Голицына заставила фельдмаршала предаться следующим размышлениям:
«Непостижимо, просто необъяснимо: князь убит! Нет ли тут какого-нибудь подвоха, преступления? Случайное ли это убийство на дуэли, или просто убийство из-за угла? Против такого убийства никто не устроит. А на дуэли князь Петр Михайлович показал бы себя! Никакой противник против него не устоит. Я это знаю хорошо. Потемкин секундант и, как мне пишут из Питера, он несколько дней предавался чуть не отчаянию, оплакивая князя Голицына. Искренни были эти слезы, непритворны, или только одна комедия, то ведомо одному лишь Богу. Чужая душа темна. Покойный князь пересек дорогу Потемкину, это всем ведомо. Потемкина стали забывать. Голицын очутился на его дороге. Потемкину, честолюбивому и хитрому, оставалось одно из двух: или оставить в Питере службу, или убрать с своей дороги противника. А если Потемкин избрал последнее? О, Господи! Подумать о том страшно! При одной мысли холодеет вся кровь. Да нет, нет! Быть не может! Потемкин честолюбив, хитер, едва ли решится на преступление, на такое ужасное, потрясающее преступление. Памятуя смерть моего друга и сослуживца, князя Петра Голицына, я постараюсь во чтобы то ни стало распутать эту нить, добьюсь правды, в том мне поможет Серебряков. Он офицер дельный, смышленый. Наверное, кое-что поразведает».