Если это так, то, во всяком случае, это не относилось к тебе, ибо это было бы несправедливо, но относилось к тем, которые не умалчивают ни о чем сказанном. Кто-либо из нас оплакивал свою мать? Да, но мы жаловались не на то, что она умерла, а на то, что и после смерти она подвергается поруганию со стороны недостойных людей. Обвиняемся мы в том, что стремимся к власти, которая, как нам известно, в руках отца нашего? Но с какой стати? Если, как это и есть на самом деле, мы пользуемся царским почетом, разве мы стараемся не напрасно? Или если мы им еще не пользуемся, то разве мы не можем впоследствии рассчитывать на него? Или неужели мы стремились захватить власть, уничтожив тебя? Но после такого злодеяния нас не несла бы земля и не держало бы море. Разве благочестие и религиозность всего народа допустили бы, чтобы во главе правления стали отцеубийцы и чтобы такие люди входили в священный храм, тобой же сооруженный? Далее, наконец! Оставя в стороне все прочее, разве мог бы, пока жив император, оставаться безнаказанным какой-либо убийца? Сыновья твои не так безбожны и безумны, но, право, они гораздо несчастнее, чем бы следовало для тебя. Если же у тебя нет поводов к обвинениям, если ты не находишь козней, что же укрепляет тебя в уверенности совершения такого страшного преступления? Мать наша умерла. Но ее судьба не могла нас восстановить против тебя, а лишь сделала нас более рассудительными. Мы хотели бы еще многое привести в свое оправдание, но у нас нет слов для этого, так как ничего не случилось. Поэтому мы предлагаем всемогущему Цезарю, являющемуся в настоящую минуту судьей между нами, следующий исход: если ты, отец, вновь желаешь относиться к нам без подозрительности и верить нам, то мы готовы оставаться в живых, хотя, конечно, уже не будем по-прежнему счастливы, ибо среди крупных несчастий одно из наиболее тяжких – быть ложно обвиненным; если же у тебя еще есть какое-либо опасение относительно нас, то спокойно принимай себе меры к ограждению своей личной безопасности, мы же удовлетворимся сознанием своей невиновности: нам жизнь вовсе не так дорога, чтобы сохранять ее ценой беспокойства того, кто даровал нам ее».

Выступление Александра растрогало всех. Антипатр первым бросился обнимать своих братьев, чем вызвал слезы умиления у Ливии и сидящей у нее в ногах на подушках Акме. Август, пока говорил Александр, наблюдал за Иродом, отмечая про себя, что за время, прошедшее с их последней встречи, тот сильно переменился, – обрюзг, постарел, несмотря на то, что стал красить волосы, и было ясно, что перемена эта была напрямую связана с тяжелой обстановкой, сложившейся в его доме. Приближенные Августа, прежде всего Валерий Мессала, питавший давнюю симпатию к Ироду, на этот раз шумно негодовал, крича царю: «Будь милосерден, Ирод!» Обвиняемые юноши сидели потерянные, не смея ни на кого поднять глаз, и смотрели себе под ноги.

Все ждали, какой вердикт вынесет Август. Император не стал томить собрание своим приговором.

– Я внимательно выслушал доводы обеих сторон, – сказал он. – Твоим обвинениям, Ирод, не достает веских оснований, и ты это знаешь лучше, чем кто бы то ни было другой из присутствующих в этом зале. Что касается твоих сыновей, то хотя, по моему мнению, они были далеки от желания совершить возводимое на них преступление, все же они поступали в отношении своего отца не так, как следует поступать в отношении родителя благовоспитанным детям, тем самым подав повод к подозрению в злых умыслах. Решение, которое я принял по данному делу, следующее. Предлагаю тебе, Ирод, оставить всякие подозрения и помириться с сыновьями, – несправедливо верить в козни собственных детей. То же относится и к вам, Александр и Аристовул: помиритесь со своим отцом. Взаимное примирение заставит вас поскорей забыть все случившееся и усилит вашу взаимную любовь. Простите друг другу слишком поспешные обоюдные подозрения и постарайтесь загладить их еще большей преданностью.

Сказав так, Август щелкнул пальцами, чтобы привлечь внимание так и не посмевших поднять глаза от земли юношей, и когда те посмотрели на него, указал им головой на Ирода. Те вскочили со своих мест и бросились к отцу, чтобы пасть ему в ноги. Тот предупредил их намерение, подхватил обоих и, прижав к груди, стал осыпать их поцелуями, смешанными со слезами.

По окончании суда Антипатр, выглядевший счастливейшим из людей, обнял братьев и повел их осматривать город. Разошлись и все остальные, кроме Августа и Ирода. Август, положив руку на плечо Ирода, не спеша направился к выходу, признаваясь на ходу:

– Я понимаю тебя, мой друг. Моя единственная дочь Юлия доставляет мне не меньше огорчений, чем Александр с Аристовулом тебе. Но что поделаешь? Такова участь всех отцов: уметь прощать своих детей и быть к ним терпимыми. – Август остановился, сделал паузу и, сняв руку с плеча Ирода и ощерив рот с мелкими острыми зубами, отчего сразу сделался похож на мурену, зло прибавил: – Впрочем, до разумных пределов.

Вскоре после суда все его участники возвратились в Рим – предстояла очередная раздача хлеба народу, которая проходила при личном участии Августа, и приуроченные к этому событию игры. По случаю праздника Ирод одарил Августа тремястами талантами, поскольку как бесплатная раздача хлеба, так и устройство игр требовали значительных государственных затрат. Август, в свою очередь, подарил Ироду половину доходов с кипрских медных рудников и поручил ему заведование второй половиной. Перед тем, как расстаться, Август устроил в честь Ирода и его сыновей пир, на котором объявил во всеуслышание:

– Сегодня я подписал эдикт, согласно которому царю Иудеи и моему другу Ироду предоставляется полная свобода в выборе престолонаследника. Никто не вправе вмешиваться в этот выбор. Ирод волен самостоятельно решить, сделать ли ему выбор в пользу одного преемника или нескольких, между которыми разделит свое царство.

Ирод в знак благодарности хотел было тут же, на пиру, объявить о своем решении определить престолонаследника, но Август удержал его.

– Пока ты, Ирод, здоров – да продлят боги твою жизнь! – и остаешься царем Иудеи, не следует отказываться ни от власти над страной, ни над своими детьми.

На обратном пути корабли Ирода вошли в киликийский порт Елеус, где сошедших на берег царя и троих его сыновей приветствовал каппадокийский царь Архелай. Обняв Ирода, он так же сердечно приветствовал Антипатра и Архелая и особенно долго не выпускал из своих объятий Александра, мужа своей любимой дочери Глафиры. Архелаю уже было известно об оправдании Августом сыновей Мариамны, и он радовался, как если бы это не с его зятя, выступившего с защитительной речью, а с него было снято подозрение в подготовке преступления, к которому он не имел отношения. От Архелая же Ирод узнал, что за время его отсутствия в Трахонитской области случился бунт, имевший целью отделить эту область от Иудеи. Впрочем, не без удовольствия добавил Архелай, назначенные Иродом военачальники быстро восстановили порядок, и Трахонитская область осталась в составе Иудеи.

Прибыв в Иерусалим, Ирод с сыновьями отправился в Храм, где принес Предвечному жертву благодарения, после чего обратился к собравшемуся там народу.

– Соотечественники! – сказал он. – Вы знаете о том, какие тяжкие дни пришлось пережить мне и всем вам из-за той обстановки, какая сложилась в моем доме. Знаете вы и о том, что Цезарь разрядил эту обстановку, ибо добрые вести имеют то отличие от недобрых, что быстро распространяются по миру, вселяя в наши сердца уверенность в лучшем будущем. Какой урок вынес я, ваш царь, из свой поездки в Италию и встреч с Цезарем? Всем нам необходимо жить в мире и согласии, ибо только мир и согласие разгоняют тучи недоверия и подозрительности и дают возможность солнцу беспрепятственно изливать свои живительные лучи на землю. Слова мои в равной степени относятся как ко всем вам, присутствующим в этом священном для каждого иудея месте, так и к моим придворным, к сыновьям моим и ко мне, вашему царю. Чтобы никто из вас не усомнился в искренности моих слов, объявляю вам о принятом мною решении, которое продиктовано следованием мудрости нашего великого предтечи: «Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки»[402]. Не давно человеку изменить установленный Предвечным порядок вещей, а потому слушайте. Преемниками своими по престолу я назначаю сыновей моих – сперва Антипатра, как старшего по возрасту, а затем сыновей моих от незабвенной Мариамны – Александра и Аристовула. Такова воля моя, которую я доношу до вашего, жители Иерусалима, сведения, а в вашем лице до сведения всего народа Иудеи. Об одном лишь прошу вас: пока я жив, смотрите на меня одного как на вашего царя и властелина. Я еще в силах управлять государством и держать в повиновении детей моих. Отдельно я хочу обратиться к присутствующим здесь военачальникам и воинам. Если вы и впредь будете смотреть на меня как на государя, жизнь ваша будет протекать спокойно, ибо вы сами будете способствовать собственному благополучию и благополучию страны, мир и покой которой вы призваны охранять.