Обстановка в семье стала до такой степени тягостной, что, объезжая страну по служебным делам, Ирод ловил себя на мысли, что не хочет возвращаться в Иерусалим. Он все чаще стал задерживаться в Кесарии, где к его услугам был дворец, ни в чем не уступавший иерусалимскому дворцу[398]; сюда же, в Кесарию, к нему приезжал с отчетами глава правительства Птолемей – один из немногих приближенных Ирода, которому он всецело доверял.

Птолемей и сообщил царю, что его сыновья Александр и Аристовул вконец распоясались, а в одной из ссор с Саломией, когда та пригрозила им, что наглость братьев может обернуться их казнью, в ответ заявили, что если в их семье кто и заслуживает казни за свою наглость и бесчисленные злодеяния, так это она, Саломия, и ее полоумный братец. Ссора эта стала достоянием многочисленных слуг во дворце, а уже слуги разнесли слухи о ней по всей столице, приукрасив их, как это случается со всеми слухами, множеством самых нелепых деталей. Так, народ стал уверенно поговаривать о том, что Ирод сошел с ума, почему и не возвращается в Иерусалим, а прячется в Кесарии, в своем безумии вынашивает идею государственного переворота, для чего намеревается вырезать в Иерусалиме всех евреев во главе со своими сыновьями Александром и Аристовулом, евреями по матери, но храбрые братья, благодарение Господу, не намерены превращаться в жертвенных агнцев, а сами решили возглавить восстание, в ходе которого будут казнены Ирод и его сестра Саломия, а вслед за ней все инородцы, с помощью и поддержки Рима незаконно захватившие власть в стране.

Новость эта глубоко опечалила Ирода. Самое же печальное для него во всей этой крайне обострившейся домашней обстановке было то, что он любил Александра и Аристовула, как продолжал любить их мать Мариамну, казненную по его приказы в слепом порыве ни на чем не основанной ревности. Он решил возвратиться в Иерусалим, созвать туда всех самых знатных евреев со всей Иудеи и объявить о своем добровольном отречении от власти[399].

Прибыв в Иерусалим, он сообщил о своем намерении правительству, которое специально для этого созвал, и первосвященнику. Никто из них, однако, не одобрил планов Ирода.

– Что вы посоветуете мне? – спросил Ирод.

– Продолжать оставаться царем Иудеи, – было ему ответом. – Твое отречение от престола ничего, кроме несчастья, стране не принесет.

Ирод провел несколько дней в раздумьях, прежде чем его осенило: почему бы ему не объявить своим официальным преемником старшего сына Антипатра? Пусть Антипатр родился у него, когда он был еще частным лицом, пусть мать его не принадлежала к знатному роду, а было лишь танцовщицей, ублажавшей своей ленивой грацией осоловевшие от вина взгляды пирующих. В конце концов и он, Ирод, не мог похвастать знатностью своего происхождения, к тому же он не еврей, но вот уже какой год царствует над Иудеей, и царство его, в отличие от его семьи, не страдает от внутренних раздоров.

Была в этом осенившем его намерении еще одна положительная сторона: Александр и Аристовул, поставленные перед фактом, поймут, что не они одни являются хозяевами положения, что есть более старший их по возрасту брат, имеющий те же права, что и они, и факт этот неминуемо образумит их. Ирод так и поступил: созвал в Иерусалим всех самых знатных евреев со всей Иудеи и объявил им о назначении своим преемником старшего сына Антипатра. Объявление это не вызвало у народа особого энтузиазма, но не вызвало и протестов: в конце концов царем Иудеи является Ирод, ему и решать, кто унаследует его трон.

Но то, что народ воспринял как данность, не подлежащую обсуждению и, тем более, пересмотру, не понравилось Александру и Аристовулу. Они почувствовали себя глубоко оскорбленными тем, что отец поставил их на подчиненное от воли старшего брата место, и стали еще более замкнутыми, чем прежде. Ироду, внимательно наблюдавшему за ними, доставило это дополнительные страдания, о чем в тайне ото всех он поведал в письме Августу. Николай Дамасский, ставший невольным свидетелем все более и более обострявшейся обстановки в семье Ирода, описал все эти перипетии в своей книге о царе Иудеи. Записями эти спустя век воспользовался Иосиф Флавий. Вот что писал он, идя вослед очевидцу неурядиц в семье Ирода Николаю Дамасскому: «Антипатр выказал всю силу своего характера, внезапно добившись власти, на которую раньше никак не мог рассчитывать; теперь у него была одна только цель – вредить своим братьям и не допускать их к занятию первенствующего положения, равно как не отходить от отца, который уже поддался наветам со стороны и благодаря стараниям Антипатра мог быть еще более возбуждаем против опороченных юношей. Все такие наветы исходили от Антипатра, причем последний, однако, остерегался подавать вид, что он является виновником их; напротив, он пользовался для этого совершенно неподозрительными клевретами, которые тем самым лишь еще более доказывали свое мнимое расположение к царю. В то время при дворе было уже много лиц, которые примкнули к Антипатру в расчете на награды и которые заставляли Ирода верить, что они говорят все это из преданности ему. При таком дружном и верно рассчитанным образе действий сами юноши, со своей стороны, подавали все новые поводы к сплетням. Они нередко плакали над постигшим их унижением, взывали к матери своей и открыто в присутствии приближенных царя обвиняли последнего в нарушении права. Все это ловко подхватывалось гнусными сообщниками Антипатра и доносилось Ироду в приукрашенном виде, так что домашние смуты только росли и росли. Царь расстраивался этими доносами и, желая еще более унизить сыновей Мариамны, все более возвышал Антипатра, так что в конце концов решился даже пригласить ко двору мать его; вместе с тем он неоднократно писал о нем императору и выставлял его как особенно дельного человека».

Верил ли сам Ирод в то, что его старший сын действительно является «особенно дельным человеком», во всех отношениях превосходящим Александра и Аристовула? Едва ли. Ирод был достаточно проницателен, чтобы не видеть, как объявление Антипатра его преемником вскружило голову этому уже зрелому в сравнении с горячими, но все еще наивными в силу возраста сыновьями Мариамны. Воспользовавшись тем, что его друг Агриппа, находившийся в это время в Азии, собирается вернуться в Рим, он уговорил его взять с собой Антипатра, чтобы тот мог заслужить благоволение Августа, а на деле хоть на время перестал раздражать своим присутствием Александра и Аристовула.

В этом состояла ошибка Ирода. Вопреки его расчетам установить в семье с отправкой в Рим Антипатра хотя бы видимость мира, он получил новую вспышку ненависти. Ошибка его состояла и в том, что вдали от дома честолюбивые замыслы Антипатра несколько поумерятся, случилось обратное: Антипатр, благосклонно встреченный Августом, чуть ли не как новый царь Иудеи был воспринят многочисленной еврейской диаспорой Рима. То, что в Иерусалиме служило слабым местом Антипатра, – его незнатное происхождение, – в Риме обернулось достоинством: он был одним из них и, стало быть, мог рассчитывать на полное взаимопонимание и поддержку со стороны своих единоплеменников.

Почувствовав себя на новом месте царем всех евреев, проживавших на обширном пространстве империи, Антипатр чуть ли не ежедневно отправлял Ироду письма, в которых выражал свои опасения за его здоровье и жизнь, поскольку оставил его одного в окружении злокозненных младших братьев, только и подумывающих о том, как бы поскорее сжить его со свету. Письма свои он неизменно заканчивал просьбой к отцу избегать каких бы то ни было контактов с Александром и Аристовулом, тщательно обыскивать их, когда они приходят к нему, чтобы в складках своих одежд они не пронесли кинжалы, не притрагиваться ни к одному из блюд без того, чтобы их предварительно не отведали рабы.

Ирод незаметно для себя стал подозрительным. Страхи за свою жизнь, подогреваемые Саломией и матерью Антипатра Дорис, росли в нем, как тесто на дрожжах. Они превратились в навязчивую фобию после того, как его новая жена самаритянка Мальфака публично обвинила его в мужском бессилии, поскольку царь совсем перестал входить в ее спальню. Чтобы проверить, действительно ли он стал беспомощен как мужчина, Ирод женился в пятый раз – своей новой женой он избрал случайно встретившуюся ему и понравившуюся своей молодостью и кокетством в глазах простолюдинку из Иерусалима по имени Клеопатра. Собственно, это ее имя, напомнившее ему о египетской царице, так откровенно желавшей близости с ним, и несчастном Антонии, безнадежно влюбленном в нее, и побудило Ирода жениться на простолюдинке. Первая же брачная ночь, проведенная с молодой женой, показала, что Ирод действительно заболел: он так и не смог овладеть Клеопатрой. Наутро он вызвал к себе врачей и велел им внимательнейшим образом осмотреть его и назначить ему лекарства, которые избавят его от полового бессилия. Врачи осмотрели Ирода, успокоили его, сказав, что бессилие его вызвано не потерей мужской силы, а вконец истощившимися нервами, но лечение на всякий случай назначили.