Если думать отстраненно, то любой скандал — это кладезь бесценной информации. В сердцах, сгоряча, люди ораторствуют откровенно и хлестко. Только успевай вслушиваться… Объективный контроль — штука во всех случаях замечательная. Слово не воробей. Вылетело и застыло, сигналом на магнитном слое, битами в чипах памяти… Только, оно ведь не просто так застряло, а превратилось в «ресурс, подлежащий анализу». Это больно.
— Зятя моего угробить задумали?! — папочка в своем репертуаре. Валит с больной головы на здоровую…
— У своих «черных полковников» интересуйся! — комендант в долгу не остается. Ой, кажется, я знаю, что за «группа планирования» сочиняла пресловутый план захвата Розенберга… Надо же, «черные полковники»…
— Самоуправством занимаетесь! — это он напрасно сказал. Поступи Фриц иначе — я бы уже вдовой стала…
— Пушечного мяса для вас здесь нет! — рычит комендант, — И не будет! Они — не сироты, они — наши дети!
— Развели анархию! — не уступает папа, — сегодня — приказы Штаба сами переписываете, а завтра что?
— Остров просил у Штаба консультации, а не план массового самоубийства! — вот оно как обернулось… Надо пояснить. Фриц не военный командир, в прямом смысле слова. Он координатор. Ну, это вроде бы вождя у древних викингов, на период набега. Кончился набег — прекратились полномочия. Автоматом… Надо будет — выдвинут снова. Или пригласят в другой проект. Или человек сам что-то организует, а ему помогут… Вся полнота власти на Острове — у Совета Командиров. Совет имеет право координатора проекта назначить… Помню, когда освоение Эзеля только начиналось, это вопросов не вызывало. Механизм организации жизни маленькой колонии сразу заработал точно и надежно. И вот тебе раз… Стоило возникнуть затее чуть крупнее расширения посадок помидоров или строительства новой ВПП — начались трения. Мне кажется, это типичные бюрократические дрязги. Ангарск ревнует? Не верю! Соколов — мировой дядька, он терпеть не может лезть в чужие дела без очень веской причины. Не разорваться же ему? С самого начала все удаленные «точки» имеют широчайшую автономию, самоуправление и полную ответственность за последствия своих действий. Остров ничем не хуже и не лучше рудника в Бодайбо или там Московского Двора… Неужели, кому-то из «наших», так захотелось поиграть в политику, что они вообразили курсантов с Эзеля своими безответными пешками?
— Правила для самих себя устанавливают только идиоты! — между тем разглагольствует папочка, — В смысле, такие, которых надо придерживаться неукоснительно и в любом случае. Сколь бы хороши они для себя самого ни были. Почему? Рано или поздно найдется тот, кто сыграет по ним лучше и ототрет тебя в сторону, — почти как я мыслит. Или… это я мыслю как он? — Поэтому, тот, кто хочет всегда быть в выигрыше, должен только навязывать правила другим, но не самому себе, — ого-го, откровенно! — Оттого, реальная элита, которая стремиться к власти и такая убогая хрень, как «один закон для всех» — физически несовместимы! Этого просто не бывает, никогда… — на что это родитель намекает?
— Переводя на русский язык, Советская власть вашу шайку больше не устраивает? — рубит его оппонент.
— В армии должно быть единоначалие! — оно-то так, но, кажется, папа увиливает от прямого ответа.
— С кем воюем? — почти спокойно осведомляется комендант, — Кто объявил войну? Кто нанимал солдат?
— Э-э-э… — впервые слышу заминку, — Это же самоуправство! Без приказа! Кто вам вообще позволил?!
— Что позволил? — ехидно интересуется уже не комендант Базы, а её ехидный завхоз, — ребята взрослые…
— Солдаты обязаны беспрекословно подчиняться командованию! — папа сел на своего любимого конька.
— В десант пошли только добровольцы, — парирует завхоз, — Совет Командиров поддержал проект, он же и утвердил координатора. А откуда ваш Штаб взял полномочия бесплатно распоряжаться чужими жизнями?
— Но, ведь армия… — папа осекается, — вы тут что, больше не подчиняетесь Ангарску? — хороший вопрос!
— Армия у нас — народная. Она подчиняется только Советской власти. Совет Командиров проголосовал за силовую акцию единогласно…
— На какие шиши?! — о, как верно замечено, «о чем бы люди не говорили — речь всегда идет о деньгах».
— У Эзеля бюджет бездефицитный, — мне чудится смешок, — Можем себе позволить. Соколов — согласен.
— А как же наш план? — какая важная проговорочка! «Наш план» — означает, что папа в курсе всей затеи?
— Накрылся медным тазом… — веско договаривает завхоз, опять превратившийся в коменданта, — Ясно?!
— Но ведь… — родитель пытается завершить начатую мысль. Голос у него, внезапно, сипнет, — Они же…
— Все живы, — комендант странно спокоен, — Вашим «планом», наверно, уже печку растопили. Штурма не будет. Плановых потерь в «живой силе» — как язвительно он это произнес, — не запланировано. Всё хорошо… Это ведь — не разовая силовая акция, а народная война. Коллективное творчество масс.
— А как же тогда крепость? — далась папе эта крепость, канючит, словно фетишист какой… Разберутся.
— Не о том думаешь! — неожиданно рявкает комендант, — О самом себе подумай. Пора!
— Меня погоны прикроют…
— Да кто ты такой есть? — сколько презрения в голосе, — «Юбилейный полковник»? Ты своё личное дело читал, старый идиот? Запроси, в прямом доступе. Сравни… Соколов — пашет как проклятый. Матусевич с Граулем — пашут как проклятые. А ты чем занялся? На пенсионе сидишь и красные ленточки перерезаешь? Дела, достойного взрослого мужика, не нашел? В интриги, с такими же без пяти минут отставниками, полез? Дворянства и холопов захотел? — слышится тяжелое дыхание, — А в поведении санитаров ничего не заметил?
— Всё очко клизмой разворотили! — мрачно отзывается родитель, — Без души работают. Злые какие-то они, грубые, — значит, полное очищение организма от остатков спиртного ему устроили. То-то голос трезвый.
— Повезло тебе, — доверительно констатирует комендант, — Не совсем чужой здесь человек. Понимаешь?
— Да я, прямо сейчас, лично Соколову, позвоню! Он меня в обиду не даст! — в наушнике брякает металл.
— Звони! И что бы завтра, после обеда, духу твоего здесь не было… — не похоже, что папу тут уважают.
— С чего вдруг такая спешка? — он ещё пытается сохранить тон равного с равным.
— Из соображений гуманизма. В час дня — заседание Совета Командиров, в полном составе. Доклад, о ходе первого этапа проекта. Это я с тобой тут лясы тачаю… А там — будут вернувшиеся экипажи самолетов. Они спросят по-другому, — звучит довольно угрожающе.
— Не будут. У пилотов письменный приказ — лететь сразу на восток, без промежуточной посадки!
— Уже знаю, — кхеканье, — И ты, оказывается, знаешь… Осталось выяснить — чей? «Безымянных отцов»? Печать штаба на бланках настоящая, а где подписи? Поэтому, экипажи — будут. Жаждешь с ними тесно пообщаться?
— Это было коллегиальное решение! — я совершенно перестала что-то понимать. Остается слушать.
— Вот бы все и расписались, столбиком. Для солидности. Что б не гадать, кто конкретно ребят на верную смерть послал… Чего Соколову свои раскладки не показали? Зассали?
— Ты хоть соображаешь, что сейчас происходит? — голос у папы срывается на фальцет.
— А то! «Проверка на вшивость» высшего командного состава наших вооруженных сил. Типа ГКЧП, в августе 1991 года… Всех скопом… и каждого по отдельности. Можешь так, и передать своей недоделанной хунте.
— Голословное оскорбление!
— Оскорблением это было вчера. Сейчас, рабочая гипотеза. Вечером станет — констатация факта. Прошу, пока не поздно — уноси ноги… Решение Совета тебе лучше узнать уже в воздухе, — помолчал, — Мне кажется…
— Я тут вовсе ни при чем! Разве, надеялся дочкиного жениха от личного участия в дурацкой затее отговорить!
— Мне оно зачем? Сам пилотам объясняй… Тем более, что затея — ваша. Если не убедишь — морду набьют и из самолета выкинут, — комендант так шутит или серьезно? Не фига себе, заявления… Папа, конечно, не ангел… Это жестоко и несправедливо!