– Так значит, здесь ночью мужчины не было?
– Ни ночью, ни в предрассветной дымке мужиком здесь и не пахло. А ты что, сама этого не чувствуешь?
Василиса сконфузилась и промолчала. Сатти была не той девушкой, которой она могла признаться в том, что до сих пор девственница, поэтому сравнивать внутренние ощущения ей просто было не с чем. Она сделала большой глоток из стакана и закрутила головой.
– Не вздумай облевать! – закричала на неё Эльвира. – Глотай! Глотай, тебе говорю!
Дорошенко с трудом проглотила отвратительное во всех отношениях пойло, и мысленно поклялась себе больше спиртного в таких количествах не употреблять никогда.
– А что вчера было? – жалостливо спросила она у Сатти.
– А ты что, совсем ничего не помнишь?
– Помню, но не всё. Кое-что припоминаю, но смутно и фрагментарно.
– Ничего особенного, – с безразличным видом произнесла Сатти, закуривая тонкую сигарету. – В общем всё, как всегда. После того, как все перепились, и вечер перестал казаться томным, нас развезли по адресам.
– А мы сейчас в каком адресе?
– Мы сейчас по месту моей постоянной прописки.
– То есть, мы у тебя дома?
– Соображаешь! Допивай водичку и побыстрей приходи в себя, а то у тебя вопросы пошли по второму кругу.
– Куда?
– Что куда? Куда уехал цирк?
– Нет! Куда мы торопимся?
– Это тебя надо спросить! Ты же вчера о чём-то с Кантемиром договаривалась. Полчаса назад он позвонил и просил передать тебе, что скоро заедет.
– Он заедет, и мы с тобой куда-то поедем?– Ты поедешь, а я остаюсь дома. Двое суток непрерывного загула – это много даже для меня.
Глава 15
22 часов 45 мин. 19 октября 20** года
г. Москва, территория рынка «Восточный»
В здании кожно-венерического диспансера Шепетько просидела до позднего вечера. После «трогательного» прощания с Султаном Каримычем она долго бродила по больничному двору, украдкой от посетителей глотая слёзы. Впрочем, даже если бы она плакала в открытую и навзрыд, это мало бы кого взволновало. Со временем большой город вырабатывает иммунитет против чужого горя, поэтому поговорка про слёзы и Москву, которая в них не верит, жива до сих пор.
– Шепетько! Вы что здесь до сих пор делаете? – равнодушно поинтересовался врач, поздно вечером столкнувшись с ней в коридоре.
– Я не знаю, куда мне идти, – честно ответила девушка.
– У нас здесь не ночлежка, и я Вам ничем помочь не могу, – вздохнул врач. – Хотя я на вашем бы месте вернулся домой. А здесь без работы, без средств, Вы пропадёте.
– Что же мне делать? Может, хоть Вы возьмёте меня? Возьмите меня санитаркой! Я работы не боюсь.
– Не могу, – вздохнул венеролог. – Ты медицинскую комиссию не пройдёшь, ты же больная, а без медицинского заключения как я тебя на работу приму?
– Так я же больная, так сказать, по профилю вашего заведения, – цеплялась за соломинку Клавка.
– Не положено, девушка! Ты инфицированная. Вот пройдёшь курс лечения, тогда приходи.
– Куда же мне, на ночь глядя, деваться? – запричитала Клава и слёзы сами полились по её щекам.Врач ещё раз вздохнул, помолчал, и, сжалившись, сунул в руку стодолларовую купюру, которую накануне получил от очередного пациента. Потом, словно устыдившись своего поступка, глубоко засунув руки в карманы белого халата и быстро зашагал по своим делам.
Отчаянье, поначалу захлестнувшее Клавку, натолкнуло её на решение проблемы.
– Я у этого подлеца неделю отработала, а он меня вышвырнул и ни копейки не заплатил! – кусая губы от обиды, думала девушка, трясясь на заднем сиденье последнего автобуса. – Пусть только попробует отказать мне! Я тогда скажу, что подам заявление в милицию о том, что это он меня заразил! Да, именно всё так и было – он меня изнасиловал и заразил! Сволочь!
Когда она подъехала к рынку «Восточный», была глубокая ночь, но Клавдия знала, что бывший босс часто ночует в кабинете, поэтому, нырнув в дыру в заборе, решительно направилась к белевшему во тьме зданию шашлычной. Дверь в подсобку, на её счастье, оказалась незапертой, и Клавдия, полная решимости устроить скандал, поднялась по узенькой лестнице на второй этаж. К её удивлению, дверь в кабинет тоже была приоткрыта, а в самом кабинете горел свет.
Картина, которая предстала перед её взором, у нормального человека должна была вызвать шок, а потом панику. Наверное, если бы это Клавдия увидала неделей раньше, то именно так бы и реагировала, но теперь она молча смотрела на окровавленный труп бывшего босса и глаза её были сухими, а губы плотно сжатыми. Видимо, вечер на промёрзшем больничном дворе не прошёл для девушки даром. Мороз и человеческая подлость сделали своё чёрное дело: там – на больничном дворе, среди мусорных бачков, рассыпанных на промёрзшей земле одноразовых шприцов и обрывков бинтов – она навсегда утратила способность к состраданию. К сожалению, так бывает, когда человек отморозит душу.– Крыса, – прочитала Клавдия кровавую надпись на зеркале, и, глядя на труп, не согласилась. – Свинья он! – подумала она со злостью, и, словно опавшие в саду яблоки, стала собирать в подол ситцевого платьишка разбросанные на полу доллары и золотые украшения. Потом деловито обшарила кабинет, и, найдя клеёнчатую красно-белую сумку, с какими челноки обычно ездят в Турцию за товаром, высыпала в неё всё, что уместилось в подоле. Покосившись на труп, Шепетько придирчивым взглядом окинула помещение, прикидывая, что бы ещё такого унести на память о московских приключениях. Взгляд её задержался на открытой в стене дверце и Клавдия, перешагнув через мёртвое тело, подошла к сейфу, и после короткого раздумья полностью переложила его содержимое в клетчатую сумку. Закончив работу и ощутив внутреннее удовлетворение она тихонько вышла из шашлычной и так же незаметно, как и вошла на рынок, покинула его территорию через дыру в заборе. Пройдя метров пятьсот, Клавдия остановила частника на стареньких «Жигулях», и сунув ему в руку сто долларов, попросила отвезти на Казанский вокзал. Водитель, обрадовавшись нечаянному заработку, не задавая лишних вопросов, спрятал деньги в карман и резко утопил педаль газа.
* * *
00 часов 25 мин. 20 октября 20** года
г. Москва, Казанский вокзал
Казанский вокзал никогда не спит, впрочем, как и остальные московские вокзалы. Однако в перечне своих московских собратьев Казанский вокзал стоит особняком. Овеянный уголовной романтикой, он долгое время оставался прибежищем бродяг, воров, попрошаек и дешёвых проституток. Цыгане и гости с юга, пользуясь попустительством местных властей, практически оккупировали здание, и стали считали вокзал чуть ли не своей вотчиной. Со временем москвичи привыкли к особому вокзальному колориту, и не обращали внимания на разноцветье цыганских нарядов в зале ожидания, суетливо мечущихся по перрону в обнимку с душистыми среднеазиатскими дынями смуглолицых хозяев тюбетеек, неистребимый запах хлорки в районе буфета и на периодически раздающиеся под сводами вокзала крики: «Держи вора»! В конце века двадцатого цыган и попрошаек с территории вокзала удалили, проститутки в поиске клиентов добровольно оставили гостеприимные вокзальные помещения и заняли более выгодную позицию на площади между трёх вокзалов. Сам вокзал почистили, отреставрировали, нашпиговали последними достижениями информационной техники, но слава окаянного места так и осталась незримо витать над его сводами.
Покосившись на скучающий милицейский наряд, Клавдия деловито прошла к автоматическим ячейкам, где, убедившись в отсутствии посторонних глаз, вынула из сумки пачку пятитысячных купюр, перетянутых аптекарской резинкой и спрятала за пазуху. После чего, не торопясь, вышла на ступеньки центрального входа и стала ждать.
Ждать пришлось недолго. Через пять минут к ней из темноты подошла женская фигура, которая хриплым голосом поинтересовалась, не нужна ли девушке комната.