Каледин притормозил рядом с театрально страдающей Манечкой, и, приоткрыв тонированное стекло, небрежно спросил: «Слышь, плечевая, у тебя оплата почасовая или за ночь»? Манюня уже было воспрянувшая духом, поняла, что её приняли за проститутку, мгновенно приготовилась к отпору и стала напоминать рассерженную кошку. Однако, увидев на виске водителя знакомый шрам и упрямо спадающий на открытый лоб непокорный локон, признала «душку военного» и ласково обозвала его дурачком. Через минуту Манюня уже сидела в машине рядом с Кантемиром, и, активно жестикулируя, что-то пыталась ему рассказать. Кантемир нисколько не волнуясь, что о нём подумает пассажирка, заткнул правое ухо пальцем, а к левому приложил сотовый телефон.

– Ты меня не слушаешь! – взвилась Манюня.

– Не сейчас. – спокойно ответил Каледин и вызвал по телефону эвакуатор. После чего подошёл к сиротливо стоящей на обочине «Audi» и закрыл капот. Потом проверил салон автомобиля и с переднего сиденья забрал забытую Манюней красную сумочку. – Ты автомобиль под цвет сумочки подбирала, или наоборот? – усаживаясь на водительское кресло, с усмешкой спросил он Манечку.

– Когда мой несчастный Серж подарил мне машину, эта сумочка у меня уже была! – со слезой в голосе парировала пассажирка.

Серж был у Манюни третьим, а может, четвёртым мужем. С самим Сержем или Сергеем Арутюновичем Ганиевым – выходцем из Владикавказа, Кантемир лично знаком не был, но слышал, что последний очень быстро поднялся на фальшивой водке и входил в число так называемых «водочных королей» Северной Осетии и Ингушетии. Через пару лет счастливого с Манечкой брака Серж поехал в родной город разбираться о причинах срыва поставки очередной партии водочной продукции в Москву. Поехал и не вернулся. Оппонент Сержа оказался проворней, и в пылу дискуссии первый выхватил пистолет. Серж опоздал на какое-то мгновенье, и это стоило ему жизни. После похорон родственники мужа Манюню к водочному бизнесу не допустили. В ответ Манечка подала в суд, но всё решилось миром. Безутешной вдове досталась трёхкомнатная квартира в центре Москвы и деньги на счетах покойного мужа. Весь бизнес отошёл многочисленной родне Сержа Ганиева.

– Куда мы едем? – успокоившись, игривым тоном осведомилась ветреница.

– А куда бы ты хотела? – не глядя на неё, спросил Каледин.

– К тебе. – ничуть не смущаясь, заявила Манюня.

Кантемир бросил взгляд на часы: было без четверти четыре. День клонился к закату, и не было ничего предосудительного в том, чтобы поужинать в компании красивой женщины. – Чем чёрт не шутит, а может, и в этот раз девочка подкинет мне нужную информацию. Ведь вращается она в высших тусовочных сферах, а там какие только сплетни не ходят. Может, мне повезёт, и среди информационного навоза я отыщу жемчужину, – мысленно оправдывал свои действия «офицер для деликатных поручений», ловко лавируя в вечернем потоке машин.

– Давай закажем на дом роллы с копчёным угрём, маринованным имбирём и васаби, и много-много саке. Я напьюсь и буду изображать гейшу, – предложила Манечка, и Кантемир боковым зрением увидел, как в её глазах заплясали бесенята.

– Заманчиво. Однако что это тебя на восточную экзотику потянуло? Может, лучше взять русской водки и солёных огурцов? В конечном счёте эффект будет тот же.

– Да ну тебя! – надула губки Манюня. – Последнее время в моей жизни всё так пресно и безрадостно, а тут ещё и ты лишаешь меня последнего удовольствия.

– Последнее удовольствие, полагается осуждённым на высшую меру, и то только перед приведением приговора в исполнение, – пошутил Кантемир. – А ты, кажется, ещё не в этом статусе.

– Чёрный юмор! – обиделась Манечка. – Вокруг меня всё пресное, безрадостное и чёрное. Я чувствую, как смерть ходит кругами возле моего дома! – драматично заявила она.

– Неужели? – рассмеялся Кантемир. – И давно ходит?

– С начала месяца. – серьёзным тоном ответила женщина. – Первого сентября убили тестя моей подруги Катаржины. Убили в двухстах метрах от моего дома.

– Это где? – машинально поинтересовался Кантемир. – В Малаховке?

– Нет. В короткий и грустный для меня период безбрачья, чтобы соискатели моей руки и сердца не соблазнились трёхкомнатной в центре, я специально обретаюсь в своей скромной квартирке в Замоскворечье.

После этих слов Каледин резко принял вправо и затормозил на обочине.

– В чём дело? – недовольным тоном взвизгнула Манюня, ударившись локтем о приборную панель.

– Как фамилия твоей подруги? – чуть ли не по слогам произнёс Кантемир.

– Катаржина…, э-э-э какая-то труднопроизносимая немецкая фамилия! Катаржина…, вспомнила! Катаржина Шлифенбах!

– Твоя подруга рассказывала тебе об обстоятельствах смерти тестя?

– Это я ей рассказывала. Я, правда, в тот момент не знала, что тот старичок, которого вперёд ногами в «Скорую помощь» грузили, был её тесть.

– Так ты, что, была там, в момент смерти Шлифенбаха?

– А почему это тебя так интересует? Это что, допрос? Ну, была, и что такого? У меня в этом сквере было свиданье назначено. Я ведь тоже не полная дура! Это я раньше, после первого развода, мужчинам в ресторане свиданье назначала, когда по интернету знакомилась. А теперь хватит – учёная! Я больше сама за ужин платить не хочу. Так что я теперь свиданье в сквере или парке назначаю.

– И как?

– Что как?

– 1-го сентября свиданье у тебя как прошло?

– Да никак! Не пришёл суженый мой, знать, не судьба. Мы с тобой куда-нибудь едем, или будем на обочине пыль глотать?

– Поедем, как только ты мне всё подробно расскажешь.

– Что именно я должна рассказать?

– Я хочу знать, при каких обстоятельствах умер Шлифенбах. Меня интересует буквально всё! Любая мелочь!

– А в более приятной обстановке этого сделать никак нельзя?

– Можно, если ты после бокала вина ничего не перепутаешь.

– Не перепутаю, клянусь честью!

– Чем?

– Ну, тем самым, что я потеряла в девятом классе.– Убедительная клятва, – вздохнул Кантемир и осторожно вырулил на проезжую часть.

По иронии судьбы, накануне Каледин как раз изучал материалы по факту смерти профессора Шлифенбаха, в которых, кроме очень интересного заключения судебно-медицинской экспертизы и химической экспертизы, подтвердивших, что смерть выдающегося российского учёного произошла в результате отравления цианидом, были показания свидетелей и протокол осмотра места происшествия. Так вот, среди свидетелей смерти Шлифенбаха Манечка Поливанова не значилась.

– Давай по пути заедем в магазин «Viva Italia», – промурлыкала Манюня, прижимаясь к плечу водителя. – Там всегда есть в продаже чудесные итальянские вина!

– Там цены запредельные! – поморщился Кантемир, у которого деньги были на исходе, а причитающуюся сумму на оперативные нужды он ещё не получил.

– Фи! Как пошло! – фыркнула Манюня.

– Предлагаю устроить вечер грузинской кухни, – примирительным тоном произнёс Кантемир. – Я знаю одно местечко, где подают настоящую «Хванчкару» и чудесные сациви.

– А также ткемали и «Рикацители»! – передразнила Манюня. – Ладно, поехали жрать непрожаренную свинину, и запивать кислым вином.– Ты просто восхитительна! – ухмыльнулся Кантемир и нажал на газ.

Через полчаса, сидя в уютной беседке, декорированной искусственным плющом, Манюня жадно заглатывала аппетитные куски шашлыка и запивала восхитительным марочным вином. Её опасения оказались напрасными. В маленьком грузинском ресторанчике, притаившимся недалеко от поворота на элитный жилой комплекс «Алые паруса», готовить умели, и, что немаловажно, делали это с душой. Весь малочисленный персонал ресторана дорожил репутацией своего скромного заведения, и к посетителям, которые в основном были владельцами элитного жилья и дорогих престижных иномарок, относился с почтением, поэтому протухшим, вымоченном в уксусе мясом, дорогих гостей здесь не кормили.

– Так что же ты видела? – задал вопрос Кантемир после того, как Манюня утолила первый голод и откинулась на спинку плетёного кресла.