До своего прибытия на Кипр, Сергий Павел был куратором района реки Тибр в Риме. Лука совершенно точен, когда называет его проконсулом: согласно конституции Рима Кипр теоретически принадлежал Сенату, а не императору, наместники которого носили звание легатов. Сергий был очень образованным человеком: Плиний Старший в своей "Естественной истории" ссылается на него как на авторитет. Человек, склонный к размышлениям, Сергий в то же время был полон предрассудков — Варнава и Павел сразу поняли это, увидев среди окружавших его известного иудея-отступника, с претенциозным именем Вариисус ("Сын спасителя"). Вариисус объявлял себя пророком истинного Бога, будучи в то же время астрологом и занимаясь оккультными науками, что несовместимо, по Писанию, с верой в Бога единого. Он называл себя Мудрецом Востока (Магом), по каковой причине его именовали "Елима", то есть "волхв", "колдун".
Сергий Павел восседал на проконсульском троне в просторном зале для приемов. Среди мраморных колонн, веял нежный ветерок, а голубизна залива и белизна городских зданий, казалось, бросали на них свой отблеск. Сергий пожелал услышать, чему учат апостолы. Вскоре, если верить очень ранней, но слегка измененной версии "Деяний" (так называемой "Западной версии"), "проконсул с удовольствием стал слушать их".
Апостолы уже начали говорить об Иисусе, дополняя друг друга, когда Елима, вопреки всем обычаям, прервал их. Он предпринял злобную атаку, нападая на апостолов и учение их, "стараясь отвратить проконсула от веры" со всей яростью человека, видящего, как рушится его влияние.
Некоторое время Павел стоял, недвижимый, внутренне молясь, обуреваемый гневом и возмущением. Наконец он почувствовал, что мир и покой наполнили его душу, и священное пламя вновь возгорелось в уме его: теперь он был уверен, что все слова и дела его во власти Духа Святого.
Павел вообще был нетерпелив, мог взорваться и дойти до крайности, но в эти несколько минут он был спокоен, и слова его были тем более ужасны, что он высказывал их вполне бесстрастно.
Павел взглянул прямо на Елиму, взор его проник в самую суть этого человека — борьба за душу Сергия Павла усиливалась. Римские офицеры, окружавшие проконсула, уже начинали зевать, их мало беспокоило, каким и скольким богам молиться, когда внезапное напряжение, возникшее между спорящими, снова привлекло их интерес. Для Павла сейчас важнее всего было, что Сергий уверовал в Иисуса; истина одна — и если Елима-Вариисус искажает ее, он должен быть осужден. Павла совершенно не беспокоило то, что он рискует жизнью, объявляя этого "сына спасителя" шарлатаном в присутствии его могущественного покровителя.
Павел устремил взор на Елиму: "О, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын диавола", — произнес он, — "враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних?"
Елима спасовал. А Павел, единый духом с Господом вселенной, знал, что должно произойти. Он мог говорить, как пророк, предсказывая ближайшее будущее. Нет, это не Павел, это Бог наказывал волхва.
— "И ныне, вот, рука Господня на тебя: ты будешь слеп и не увидишь солнца до времени".
Свет в глазах Елимы вдруг померк и сменился тьмою. Подобно Павлу на дороге в Дамаск, он стал водить руками по сторонам, ища провожатого.
Если происшедшее обсуждать с медицинской точки зрения, Елима лишился зрения, вероятно, в результате спазма центральных сосудов головного мозга. Если Бог открывает глаза слепого, почему Он не может сжать кровеносный сосуд? Подобное вмешательство Бога, поражающего недугом противника посланных Своих — редкая вещь; Елиме это пошло на пользу. Лука использует выражение "и вдруг напали на него мрак и тьма", что в греческом оригинале звучит, как "сумрак, а затем тьма". Деталь эта показывает, что Елима ослеп не сразу — свет сначала померк в его глазах, а потом исчез. Лука никогда не бросал слов на ветер — подробность эту мог впоследствии сообщить ему только сам Елима, а это значит, по меньшей мере, что он уже был расположен разговаривать с христианским историком.
Сергий Павел был поражен. Ничто не могло убедить этого образованного римлянина сильнее. Он понял, что учение, о котором говорят апостолы — не пустая болтовня, но сама правда, обладающая удивительной мощью: "Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню". У нас нет сведений о дальнейшей судьбе Сергия Павла, так как Лука не написал подробной истории распространения христианства. Но в 1912 году знаменитый археолог сэр Вильям Рамзай обнаружил во время раскопо к в Анатолии письменные источники, свидетельствующие, что Сергий Павел повлиял на свою дочь, и она стала христианкой; но сын его, будущий наместник в Галатии, получавший образование в Риме как раз в то время, когда отец его был проконсулом Кипра, остался язычником.
Для Павла и Варнавы случившееся было еще одним подтверждением того, что Бог открыл врата для язычников. И Варнава отказался от руководства. Он с радостью понял, что Павел исполнен Духом Святым, Который говорит ему, что делать и как вести других — в незнаемое.
Глава 9. В Галатию
"Павел и бывшие с ним" отправились в еще одно короткое плавание: на северо-запад, к берегам Памфилии, в Малую Азию. Наконец они стали настоящими первопроходцами — Памфилия лежала значительно западнее тех мест, где Павел бывал раньше. Ни в самой Памфилии, ни дальше на запад христиан еще не было.
Так, в возрасте уже около пятидесяти лет, когда обычные люди предпочитают устроиться в жизни поудобнее и ищут надежного прибежища, Павел отправился в свои тяжкие странствия. Против него был весь тогдашний философский мир, все величайшие мыслители и ведущие религии античного общества. Но союзником Павла была извечная, нескончаемая жажда людей узнать правду и найти спасение. В первом веке так же, как и в двадцатом, одни люди были набожны, другие полны предрассудков, третьи прямо заявляли, что они — материалисты. Но в те времена (как сейчас в Индии) все люди, независимо от взглядов и убеждений, отдавали положенную дань богам. Некоторые, отвергая всякую религию, верили только в человека. Но и в их сердцах жила та же тревога и надежда.
Корабль вошел в Атталийский залив. Оставив позади большую гору, возвышающуюся над гаванью города Атталии, странники проплыли несколько выше по течению реки Цестр и бросили якорь в небольшой гавани поблизости от окруженной стенами Пергии — туманного, спрятавшегося в глубине материка городка. Храмовый центр Пергии, Акрополь, располагался выше в горах. Павел не хотел останавливаться здесь, он хотел идти дальше — торопился туда, во внутренние земли Анатолии, за хребты гор, нависшие над узкой долиной еще круче и грознее, чем знакомый Павлу Восточный Тавр. Дикие горы эти внушали трепет и почтение киприоту Варнаве и иудеянину Марку, привыкшим к скромным, округлым возвышенностям.
Отсюда Марк вернулся в Иерусалим.
Павлу такое поведение должно было показаться бегством с передовых позиций. Высказывается немало предположений в попытке объяснить возвращение Марка. Одни считают, что в Пергии Павел заболел малярией и поэтому решил взобраться повыше в горы, где воздух был здоровей и прохладней (а не потому, что просто хотел идти дальше) — а Марк испугался трудностей пути; но вряд ли будущий евангелист оставил бы родственника и больного одних в чужой стране. Другие полагают, что апостолы, по мнению Марка, превысили свои полномочия, направляясь в дикие языческие страны. Но это предположение противоречит тому бесспорному факту, что Марк написал свое Евангелие специально для римлян! — то есть, у него не могло быть таких предубеждений. Может быть, Марку не нравилось служить под руководством Варнавы, а может быть, он просто струсил — кто знает? Его могла охватить острая тоска по дому, даже по возлюбленной. Но что бы ни было причиной его отъезда, отступление Марка нанесло Павлу удар, который он помнил много лет.