— Кажется, это то, что мне надо! — Вернувшись после первого ознакомительного занятия с учениками, Аня радостно закружила по комнате мать. — Подростки, но уже такие серьезные, солидные. Прямо дворянское собрание. Горят желанием освоить полонез, краковяк, вальс… А ещё у нас будут дополнительные занятия и студия для младших школьников.

— Ну и слава Богу! Михаил мне сразу понравился. Человек солидный и очень представительный — на актера Хмельницкого похож, особенно прическа и борода.

— А у него борода?! — старалась припомнить Аня, — да, вроде…

«Ты, дорогая, на него не заглядывайся, — поспешила урезонить себя Аня. — Он помог по-дружески. И ещё хотел своему приятелю — директору лицея оказать любезность».

— Что ты вообразила, мам? Никакие это не ухаживания. Чистейшей воды альтруизм

— А-а-а… Мне-то показалось… — Лицо Верочки разочарованно погасло. — Вот, думаю, и цветы ко дню рождения, и дорогой подарок.

— Причем, абсолютно бескорыстно, — твердо добавила Аня.

Аня не лукавила — Михаил не просил о встрече и больше не появлялся. Лишь в начале месяца они столкнулись в холле лицея — оба в серых плащах — и рассмеялись.

— Похоже, мы из одной команды. Бойцы невидимого фронта, — Михаил «по-шпионски» поднял воротник.

— Меня-то с детства одевает мама, — почему-то смутилась Аня.

— А я, кажется, впервые заметил, во что одет, — Михаил распахнул дверь. — Кстати, Марк Анатольевич сегодня очень хвалил вас и теперь считает себя моим должником.

Начавшийся с утра дождь не собирался отступать — все мокрое, пропитанное водой, промозгло-осеннее: блестящий лужами асфальт, желтые ясени и малиновые клены за лицейской чугунной оградой, тоже усеянной тяжелыми, скатывающимися по новенькому глянцевому лаку каплями.

Аня открыла клетчатый серо-черный зонт.

— Только не говорите, что у вас точно такой же.

— У меня вообще нет зонта. Зато имеется «движущееся средство». Мне по пути, я с удовольствием вас подвезу. — Михаил открыл дверцу серебристо-серого «вольво», Аня села и усмехнулась.

— Что-то не так? — Он мельком взглянул на девушку в зеркальце, выводя машину на шоссе.

— Теперь я вам не верю. Вы вовсе не такой уж увалень-простак, каким хотите казаться. В прическе поэтический беспорядок, но при ближайшем рассмотрении заметна рука опытного мастера. А верхняя одежда продуманно сочетается с цветом автомобиля.

— К тому же, с сединой и с цветом глаз. — Михаил на секунду повернул лицо к Ане и она успела заглянуть в его глаза. Ощущение было странным, словно прикоснулась к чему-то опасному и загадочному.

— Могу отметить, взгляд у вас честный. — Она смутилась, не сказав, что впервые видит у мужчины такие необычные глаза с серебристой в черной окантовке радужкой.

— Аня, признайтесь честно… Было бы не слишком странно, если бы я пригласил вас прогуляться в парке? Мы уже подъезжаем к Сокольникам.

— Темно, мокро… Там сейчас как раз бандиты и насильники грабят доверчивых училок и удачливых бизнесменов. Бр-р!

— Вы правы. Простите… Я-то люблю бродить по аллеям один и думать. И представьте, никого ещё на ограбление не спровоцировал.

— Ладно. Давайте попробуем. Может, и я надумаю что-нибудь важное. Приму ответственное жизненное решение.

Когда они вошли в пустую, блекло-сиреневую от редких фонарей аллею, дождь все ещё накрапывал. Пахло осенью — мокрой палой листвой и грибами.

— Придется пустить вас под свою крышу. Держите, у меня рост 171. — Аня передала Михаилу зонт.

— Я совсем коротышка, ниже на целый сантиметр. Но вам все же лучше взять меня под руку и прижаться, иначе толку от зонта будет не много.

Аня почувствовала, прозвучали позывные к какому-то значительном разговору. Но разговор не случился.

— Помолчим, ладно? Дойдем вон до той клумбы и вернемся. Не стану вас мучить, — сказал Михаил.

Прильнув к плечу своего спутника, Аня шла по темной аллее, плохо соображая, что бы все это значило. Ну, прежде всего, — отчего этот вполне самостоятельный мужчина не пригласил её, как положено, в ресторан, а бродит под дождем, как застенчивый школьник? И отчего молчит? Его локоть казался надежным и прочным, от волос пахло горьковатым парфюмом — ей хотелось прижаться ещё теснее и, закрыв глаза, помечтать.

«А не так уж плохо в этом заброшенном мокром парке! — С удивлением призналась она себе. — Наверно, Глоба права: Львицу привлекают преуспевающие и богатые мужчины. А почему, собственно, нет? Почему я, как верная поборница коммунистической морали, должна думать, что богатство не сочетается с духовными ценностями и сколотивший состояние „новый русский“ непременно должен быть хамом, циником и извращенцем?.. Дурное наследие „загнившего прошлого“ и „Вестерна“, эту совдеповскую теорию подтвердившего.

Ресторан — не лучшее место для изучения нравов. В любой среде имеются бандиты и аферисты, а есть и умненькие работяги, надрывающие пупок на любимом деле. Вот, как этот Михаил Сигизмундович. — Аня покосилась на сосредоточенный профиль своего спутника. — Ходит, думает! Под дождем, в темном парке, и даже не замечает, что стекают с зонта струйки прямо за шиворот его фирменного плаща».

— Спасибо, Анечка, что составили компанию и не мешали размышлять. Усадив девушку в машину, Михаил включил мотор. По запотевшим стеклам бежали блестящие капли.

— Приняли ответственное решение? — Осведомилась Аня.

— Как это ни смешно…

— Кажется, я тоже. Определила генеральную линию построения личной жизни.

— Странно, я трудился над тем же самым, активизировав все мыслительные резервы, — рассмеялся Михаил. — И знаете, что решил? — Он снова заглянул в Анины глаза. — Признаюсь: решил завтра подкараулить вас у лицея после работы. Вроде невзначай. Стыдно?

— Откровенно? Меня это не огорчит. Так как я решила, что гулять с вами под дождем мне даже приятно.

22

Каждый день серый «вольво» ждал Аню под канареечным ясенем. Они не договаривались о встрече накануне и поэтому сердце Ани всякий раз радостно ударяло, как от совершеннейшей неожиданности. Теперь они направлялись в центр старой Москвы, оставляли машину в каком-нибудь переулке и шли гулять, куда глаза глядят. Говорили мало, но все, что она узнавала о Михаиле, ей нравилось: парень из семьи технарей, учился в институте городского хозяйства, каждое лето проводил в стройотрядах — зарабатывал деньги то на гитару, то на строительство дома на садовом участке.

— Помешан я был на всяческих сооружениях. Едва ползать начал, уже из песка возводил «город будущего». А вот теперь, смотрите, Анечка, как вам этот шедевр? — Михаил указал на отреставрированный особняк за чугунной оградой в стиле модерн.

— Очень неплохо!

— Еще бы! Архитектор Щусев. Потом похозяйничали пролетарские буржуины, затем чиновничья номенклатура. Добро общественное — что можно, расхитим, остальное изгадим. А вот чинил все это я.

Потом ещё Михаил не раз показывал на разные дома — восстановленные и новые с гордым комментарием: «Тоже мой дом!».

Однажды Аня расхохоталась:

— Теперь мне понятно, почему вы предпочитаете бродить по улицам. Чужие строения раздражают. А в собственное пригласить неудобно.

— Это верно. На конкурентов либо злюсь за то, что хорошую возможность загубили, либо завидую, — ну, это если уж очень хорошо получилось. Поэтому все время рвусь к новым, как говорили, свершениям. Трудоголик. И вас за это люблю, Анечка. Заметил, как вы на своих занятиях выматываетесь, а без работы чахнете — даже лицо становится маленьким и тоскливым, как у брошенного щенка.

— Вот беда! А я-то думала, что выгляжу блестяще и радую притязательный мужской взгляд. Оказывается… Значит, как у брошенного щенка? — Достав пудреницу, Аня взглянула в зеркальце. — Правда, пора на Канарские острова. И аппетит страшный с вами нагуливаю — вчера полкастрюли борща в двенадцать ночи съела. Мать даже испугалась.

— Кретин, дубина! — Михаил закрыл лицо ладонями. — Таскаю голодную девочку по улицам и все хвастаюсь, хвастаюсь… Лучше бы повел в пиццерию.