Братик мой милый, тяжко мне с книжками и с дамами, и с писателями, лучше бы не видеть и не знать их – будь они прокляты и распрокляты!»
Литературность, обусловленность, «заданность» этого письма очевидны и подтверждаются содержанием дальнейших писем. Точно в таких же выражениях описывал Клюев свою деревенскую жизнь и свои петербургско-московские «мытарства» другим людям – например, Блоку в конце ноября 1913 года. Та же тональность – и в его первых письмах к Есенину (1915).
Тем не менее, желая поддержать талантливого собрата, прозябающего в далеком Туркестане, Клюев с готовностью содействует его публикациям. В автобиографии, датированной 7 ноября 1913 года, Ширяевец упоминает, что, решив в 1912 году «пробираться» в столичные журналы, он встретил одобрительное отношение Клюева, который «сначала разнес меня в «пух и прах», а потом похвалил...» Клюев оказался надежным соединительным звеном между Ширяевцем и В. С. Миролюбовым. «Пришли мне новые свои песни, я постараюсь их поместить в журнал Миролюбова, – пишет он Ширяевцу 22 декабря 1913 года, – это один из больших русских редакторов, недавно вернулся из-за границы, и будет издавать журнал. Раньше он издавал известный «Журнал для Всех». Я обожаю этого человека». Ширяевец, ранее сам обратившийся к Миролюбову (письмо от 10 декабря 1913 года), сообщает ему 10 января 1914 года, что состоит с Клюевым в дружеской переписке, но лично с ним не знаком. «...Я столько хорошего слышал о Вас от Н. А. Клюева, что люблю Вас и заочно!» – пишет ему Ширяевец 18 марта 1914 года. В том же письме говорится: «...до Клюева мне ой-ой как далеко! Из современных народных поэтов это самый выдающийся, самый самобытный. Я стараюсь поступать по его указаниям, но все равно таким сильным, как он, мне никогда не быть – таково мое искреннее мнение о себе». Наконец, 19 сентября 1914 года Ширяевец пишет Миролюбову: «Спасибо Клюеву за хорошее мнение обо мне. Мы с ним переписываемся, и его советы – настоящий клад для меня».
Клюев тепло относился к Ширяевцу и пытался обратить его в свою веру. Он щедро делился с ним своими заветными мыслями о «братстве», о современной поэзии, о Городе и «городской» культуре, а, кроме того, систематически подвергал разбору его стихотворения. В письме к поэту П.С. Поршакову, своему другу тех лет, Ширяевец, ссылаясь на Клюева, упоминает о «патоке», которой тот советовал ему избегать в стихах о войне. «На меня душ Николая-Затворника <то есть Клюева. – К.А.> всегда действует», – пишет он Поршакову 8 декабря 1914 года.
Влияние Клюева на Ширяевца было в 1913-1915 годах очень сильным. Его уроки Ширяевец усвоил глубоко и надолго. Об этом красноречиво свидетельствует стихотворение Ширяевца 1914 года, посвященное Клюеву:
Говорил ты мне, что мало у меня удалых строк:
Удаль в Городе пропала – замотался паренек...
А как девица-царевна светом ласковых очей
Душу вывела из плена – стали песни позвончей;
А как только домекнулся: кинуть Город мне пора, –
Всколыхнулся, обернулся в удалого гусляра!
В письмах Клюева к Ширяевцу впервые проступает – со всей откровенностью – любовная тема. Эротическая окраска угадывалась уже и в письмах к Блоку. Ширяевцу же, получив его фотографию, Клюев пишет, не обинуясь (конец 1913 года): «Ты очень пригожий паренек, и мне это сугубо приятно. <...> Мне страшно хотелось бы обнять, поцеловать тебя...». Тема нарастает, становится ведущей в письме от 3 мая 1914 года: «Для меня очень интересна твоя любовь и неудовлетворенность ею. Но я слыхал, что в ваших краях сарты прекрасно обходятся без преподавательниц из гимназий, употребляя для любви мальчиков, которых нарочно держат в чайных и духанах для гостей. Что бы тебе попробовать – по-сартски, авось бы и прилюбилось, раз уж тебя так разбирает, – да это теперь и в моде «в русском обществе». Хвати бузы или какого-нибудь там чихирю, да и зачихирь по-волжски. Только обязательно напиши мне о результатах...».
Ширяевец, очевидно, возмутился этим советом; продолжая тему, Клюев пишет ему 28 июня следующее: «Почему тебе кажется, что мне не идет говорить про любовь и про сартские нравы – я страшно силен телом, и мне еще нет 27-ми <sic!> годов. Встречался я с Клычковым, и всегда мы с ним целовались и дома, и на улице... Увидел бы я тебя, то разве бы удержался от поцелуев?».
Кажется, все понятно. Тем не менее, пресловутое «извращение», что вызывало нарекания в адрес Клюева со стороны современников (и впоследствии официально инкриминировалось ему «органами»), в действительности – непростая проблема. Суть ее в том, что Клюев напряженно искал – как в жизни, так и в творчестве – единства, «слиянности» духовного с телесным, «высшего» с «низшим». Любовь (брак) он понимал, скорее, религиозно – как мистическое таинство, в котором брачная пара призвана осуществить свое богоподобие. Стихи Клюева, обращенные к «возлюбленному», проникнуты эротическими вожделениями в той же мере, как и религиозными упованиями. Тоска Клюева о «супруге» – это одновременно и тоска о «духовном сыне». Любовь для Клюева – некий духовный акт, сотворчество. Можно сказать, что именно с мужской дружбой Клюев соотносил одухотворенное, творческое начало, тогда как в женской любви, напротив, он видел по преимуществу «пол».
Духовный союз поэта с поэтом, художника с художником, старшего с младшим, Отца с Сыном, Христа с Иоанном – все эти мотивы красочно отразятся в творчестве Клюева. Стремление Клюева опекать своих младших товарищей по искусству, «матерински» заботиться о них, быть для них «всем и вся» воплотится наиболее полно в его взаимоотношениях с Сергеем Есениным, Анатолием Кравченко и др. Однако прелюдией к этим «дружбам» было его заочное общение с Ширяевцем.
Литературная слава Клюева тем временем неуклонно росла. Безвыездно оставаясь в Олонии, поэт ревниво следил за отзывами о своем творчестве, которые появлялись тогда в печати. «От Иванова-Разумника получил письмо – очень хвалит мои новые стихи. За этот год я получил больше 70-ти вырезок о себе и о «Лесных былях» и десятка три писем...» – с гордостью рассказывал Клюев В. С. Миролюбову в конце 1914 года. А в августе 1915 года Клюев сообщает Есенину, что у него накопилось «около двухсот газетных и журнальных вырезок» о своем творчестве. Возможно, Клюев несколько преувеличивал число посвященных ему публикаций, Но не будет преувеличением сказать, что имя его к середине 1915 года постоянно ставится рядом с именами известнейших русских поэтов.
Сильным духовным потрясением оказалась для поэта начавшаяся война с Германией. Это событие Клюев переживал настолько остро, что даже собирался идти на фронт братом милосердия. «Я подавал прошение о желании моем поступить братом милосердия, но помехой послужило мое увольнительное свидетельство по тяжкой болезни от солдатчины, то я думаю ехать в Петроград на переосвидетельствование», – писал Клюев Миролюбову 16 апреля 1915 года, добавляя при этом, что брат его «бросил всю домашность и ушел добровольцем». Чуть позже Клюев отказался от своего намерения, но злободневная военная тематика пронизывает большую часть его стилизаций того времени. Произведения, навеянные русско-германской войной, составили впоследствии сборник «Мирские думы»; в основном эта книга была готова уже летом 1915 года. К этому времени Клюев – желанный автор для многих столичных редакций. Благодаря А.А. Измайлову он публикует свои стихотворения в «Биржевых ведомостях» и еженедельном художественно-литературном журнале «Огонек». Свои страницы открывают Клюеву и видные петроградские журналы «Северная звезда» и «Северные записки». Следует упомянуть также еженедельник «Голос жизни», выходивший в Петербурге с конца 1914 по май 1915 года. Издателем журнала значился Д.В. Философов, редактировал его писатель Л.В. Берман. «Присылаю Вам еще несколько своих произведений, – писал Клюев Л.В. Берману, – которые нуждаются в предварительном исправлении, так как написаны с ошибками в словах и знаках. Извиняясь за беспокойство, почтительнейше прошу Вас о следующем: живу я в бедности и одиночестве и был бы обрадован несказанно, если бы Вы нашли возможность высылать мне Ваш журнал».