– Давно уже.

– Ну вот. А телевизор что в городе, что у нас.

– Да я ж не спорю. Хорошо, что ты живешь там, где нравится. А я просто отравлен своим городом. Приехал в него и влюбился. Он слишком красивый. Сейчас, правда, поплохел. Но я все равно наслаждаюсь, когда по нему хожу.

– Я в нем никогда не была.

– Теперь тебе есть к кому приехать.

– Думаешь, твоя жена обрадуется?

– Мы что-нибудь придумаем. Поселимся у моих друзей. А жене я скажу, что уехал на гастроли.

– Ты уже так делал?

– Пока нет. Вдруг пришло в голову.

– Ехать – а детей куда?

– Ну, пристрой их на время. Отправь к бабке. Есть у них бабка?

– Есть. Рядом двор. Мать мужа.

– Твой муж живет с вами?

– Почему ты спросил?

– Не знаю. Как-то не представляю, что у тебя есть муж.

– Он с нами не живет. Ушел к матери. Иногда приходит пьяный, скандалит.

– Вы развелись?

– Нет, но у него другая женщина.

– А у тебя есть кто-нибудь?

– Кто у меня может быть? У нас же деревня, все про всех знают. Меня свекровь стережет. Она еще надеется нас помирить.

– И ты с мужем совсем не спишь?

– Иногда. Два или три раза. Мне потом очень плохо. Ругаю себя.

– Ты не хочешь, чтоб вы помирились?

– Когда-то хотела. Сейчас нет. Отболело. Давай я тебе массаж сделаю. Я умею, честное слово. Я все девчонкам делаю. Знаешь, как здорово после бани! У тебя кожа хорошая. И тело красивое.

– У тебя очень ласковые руки.

– И у тебя руки ласковые.

– Есть такой пионерский анекдот. Вожатая перед обедом строго говорит мальчику: «Ой, какие у тебя руки!» А он отвечает: «Вы бы посмотрели, какие у меня ноги!» Тебе не смешно?

– Нет. Я подумала: а как же мы завтра будем? Распрощаемся, и я тебя больше никогда не увижу.

– Я серьезно насчет приезда.

– Я боюсь

– Чего боишься?

– Зачем я тебе там нужна?

– Не говори глупостей. Ты мне очень нравишься. Мне хорошо с тобой.

– И мне с тобой хорошо. Мне нравится, что я тебе нравлюсь.

– Я буду писать тебе длинные и нежные письма. А ты будешь их читать и думать обо мне.

– Правда? Только пиши на адрес школы. Я тебе утром продиктую. Не хочу, чтоб до свекрови дошло. А я буду отвечать на кого-нибудь из твоих друзей. Или куда-нибудь до востребования. Мы будем беречь твою жену.

– И твою свекровь. Слушай, у тебя же ключ от номера. Бедная Женя, что она будет делать?

– Я в двери записку оставила. Она сюда зайдет.

– Ты не боишься, что она тебя осудит?

– Она все понимает. Никому ничего не скажет. У нее здесь кавалер, в городе, она все равно рано не придет.

– А ты с самого начала знала, что останешься у меня?

– Чувствовала. Я в тебя сразу влюбилась. Ты магнитный. Ты меня притягиваешь

– Прижмись ко мне. Я хочу тебя всю-всю ощутить.

– Скажи мне что-нибудь ласковое.

– Ты красивая маленькая девочка.

– Еще!

– У тебя прекрасные глаза. Как у мадонны.

– Это потому что я близорукая.

– Это потому что ты красивая. А сейчас ты похожа на свернувшегося котенка. Я тебя глажу, и ты тихонько отзываешься.

– Мур-мур-мур…

15.

Женя пришла с рассветом. Тихонько поскреблась у двери. Людмила набросила платье и выскочила пошептаться. Судя по хихиканью, Женя была усталая, но довольная.

Потом мы коротко и невнятно расставались. Люда все-таки решила с утра идти по магазинам. Проводить Женю, собрать вещи и ехать вместе с нами, а дальше – на попутке. То есть основное прощание отодвигалось. Но ненадолго.

После ее ухода я лежал, курил и ругал себя. Нескладно как-то все выходило. Встретил замечательную девушку, влюбил в себя, наговорил ей с три короба. Приобщился к чужой наивности. Что теперь будет, черт его знает. Вернее, что будет, ясно. Будут ее и мои страдания. Потому что и я, похоже, опять влюбился. И снова без малейших перспектив.

Я принципиально разделяю понятия «любимая» и «любовница». С любовницей масса проблем. Ее надо вкусно кормить, ублажать и тащить в койку. Сами по себе действия не так уж противны, но их отравляет сознание необходимости. Вот почему лучше сразу влюбляться. У влюбленного здесь большое преимущество: он все это делает с радостью. Пьянея от запаха волос. С другой стороны, влюбленный тяжелее переживает ссоры. Тем более разлуку. Он не защищен броней здорового цинизма.

Я лежал и думал о том, что я, между прочим, женат. Причем общий семейный стаж уже кажется вечным. Моя нынешняя жена нравится всем друзьям. Она обладает ярко выраженными хозяйственными наклонностями. Постоянно что-то шьет, вяжет и стряпает. Ей это необходимо. Это ее мир – мир, где все подруги тоже вяжут, стряпают и шьют. Они обмениваются выкройками, рецептами, журналами мод. У них своя шкала ценностей.

Помню, я провожал жену с дочкой в деревню в бабушке. Усадил их в вагон. Поезд вот-вот должен был тронуться. Я стоял на перроне, отделенный глухим стеклом. Мы переговаривались взглядами и мимикой. Я изображал подходящую для такого момента грусть. Внезапно жену осенило. Она вспомнила про самое главное. Попыталась что-то объяснить. Я показал на ухо – ничего не слышу. Она махнула рукой и бросилась к выходу. Дочка испуганно побежала следом. Я тоже поспешил к дверям вагона. Поезд уже дал первый толчок. Выглядывая из-за мощного плеча проводницы, жена крикнула:

– Если Лариска будет просить электровафельницу – не давай! Скажи, что сломалась…

Я лежал и бичевал себя, пока не уснул. А когда проснулся, думать о чем-либо было уже некогда. Началась предотъездная суета, осложненная заботой о любимой.

Появление Людмилы в автобусе мобилизовало коллектив на проблески рыцарства. О.А. встал и церемонно поклонился. Саша разродился искрометным поэтическим экспромтом:

– Эй, не стойте слишком близко –

Этот парень в группе риска!

Я представил потупившую взор девушку и объяснил, что человеку надо доехать до Харанжино. Нам почти по пути, мы ее добросим до паромной переправы. Шоферу было все равно. Одним пассажиром больше или меньше – какая разница? Он не удивился бы, даже если в «ПАЗик» загрузили слона. Только спросил бы, куда ехать.

Саша слегка ошалел от близости чужого интима. Он вдруг почувствовал себя пленительным и остроумным. С натугой изобразил кондуктора.

– Пассажиры, у который имеются месячные, – Саша сделал паузу, – и единые проездные билеты, обязаны предъявлять их в развернутом виде…

– Пошловато, – сказал я. – Старшина бы не одобрил.

– Почему старшина? – удивилась Людмила.

Я объяснил, что это выражение из узкорегионального фольклора моего питерского окружения. Его ввели в обиход Андрей Мурай и Эдик Лопата. Они часто работают в соавторстве. Делают окололитературные пародии. Причем по раздельности они еще могут написать что-то пристойное. Что, впрочем, под вопросом. Поскольку пристойность в литературе – вещь довольно зыбкая. Но вместе Андрей и Эдик пишут только о том, что ниже пояса. Они не насилуют себя. Просто это их стихия. Милая сердцу тематика. Получается, надо сказать, остроумно. Лично мне нравится.

Однажды ребят пригласили с концертом в войсковую часть. Выступление проходило прямо в казарме. То есть ребята наконец-то дорвались до своего слушателя. Они выдали все, что могли. Даже то, что и в этих тепличных условиях выглядело рискованным. Казарма дрожала от хохота. Солдаты на несколько дней потеряли боеготовность. Они познакомились с выдающимися образцами плотного гусарского юмора.

Андрею и Эдику устроили овацию. Их долго не отпускали и умоляли приезжать еще. После концерта к ребятам застенчиво подошел простодушный старшина. Его одолевали сомнения.

– Прекрасно! Здорово! Молодцы! – шумно восхищался он. И, понизив голос, доверительно спросил: – А все-таки, если честно, немножко пошловато, да?

Теперь при случае мы ссылаемся на мнение старшины. Оно помогает верно оценить чужое творчество. В том числе и устное.