Здание росло изо дня в день и, наконец, стало таким огромным, что люди удивлялись: зачем, мол, купцу такое большое, такое длинное? Зачем высокие стены и башни с бойницами? От кого обороняться задумал?

— Жить здесь буду, торговать буду, помещение большое надо, — отвечал купец любопытным. — А что стены высокие да башни грозные — люблю спать спокойно.

Когда крепость, которую люди прозвали Длинною, была, наконец, построена, Золотой Слон нанял вооруженную охрану и начал свозить туда зерно. Он скупал его у местных жителей за небольшие деньги, а часто выманивал и без денег. Он дрожал над каждой копейкой, над каждым зернышком…

Шли годы. Амбары Длинной крепости уже были наполнены миллионами четвертей хорошо высушенной пшеницы. А жадный купец все покупал ее и покупал. Хлеб повышался в цене.

Однажды по Крыму странствовал какой-то путешественник. Шел он, говорят, из, Великой Руси, северной страны, в Индию, южную страну. Повстречал он у Длинной крепости Золотого Слона и спрашивает:

— Правда ли, что это сооружение наполнено потом народным со слезами пополам?

— О, странник божий, — смиренно отвечал купец, — народ любит слухи разные распускать. А ты спроси: обидел ли я кого-либо? Отнял ли у кого что-нибудь? Нет. Люди

сами мне несут.

— Но зачем тебе столько?

— Торговать буду, на то я и купец.

— Недоброе дело ты, видать, задумал, — покачал головой путешественник. — Смотри, как бы не просчитался.

И вот наступил неурожайный год, которого с нетерпением ждал Золотой Слон. В выгоревшей крымской степи — ни одной копны пшеницы, ни одного стога сена. Звери уходили в другие края, птицы со зловещими криками улетали. Ревели домашние животные. А люди с надеждой обращали свои взоры к замку купца и говорили:

— Он не даст погибнуть с голоду нам и детям нашим.

А Золотой Слон, усилив вооруженную охрану, поджидал уже покупателей. Прежде всех к нему обратились горожане. Он назначил неслыханно высокую цену: по пятьдесят червонцев за четверть. С проклятием платили горожане такие бешеные деньги. Затем к купцу приехали заморские торговые люди. А в заключение начали являться бедные хлебопашцы, у которых Золотой Слон когда-то выманивал мешок пшеницы за пучок вяленой рыбы.

Люди, не имевшие денег, умоляли богача одолжить им хоть по одной четверти зерна с тем, что они в будущем привезут ему по десять четвертей.

— Спасибо вам, — нагло отвечал купец. — Не для того я десять лет собирал зерно, чтобы на зерно его выменивать. Давайте червонцы!

Все больше и больше становилось голодающих, все чаще и чаще они обращались к Золотому Слону с просьбой им хлеба. Но неумолим был купец. И люди сотнями гибли здесь же, у Длинной крепости, за стенами которой лежало столько хлеба, что его хватило бы прокормить целые города и страны.

К тому времени возвращался из далеких стран русский путешественник. Увидел он сожженную солнцем степь, увидел тысячные толпы у стен крепости и все понял. И решил он помочь несчастным труженикам, которые умирали от голода, но не смели взять хлеб, лежавший рядом.

— Люди! — громко сказал путешественник, взобравшись на камень. — Подумайте, кого вы просите, кого умоляете? Разве вы не знаете Золотого Слона? Да ведь он всю свою жизнь готовился к этому злодеянию! Не даст он вам хлеба, не ждите и не надейтесь. А пока у вас есть еще силы — берите хлеб силой. Он ваш, этот хлеб. Вы взрастили его своими руками. Берите же, не бойтесь, вас много, а он один!..

— Правда твоя, человек хороший! — прокатилось по степи.

И хлынули на Длинную крепость толпы голодных. Не выдержали толстые стены, не помогли высокие башни с бойницами. Стража, побросав оружие, в страхе разбежалась, а Золотой Слон хотел спрятаться от народной мести, зарылся с головой в пшеницу да там и задохнулся.

На том месте, где была Длинная крепость, остались только развалины, которые свидетельствуют об алчности человеческой и о великих силах, таящихся в народе.

Легенда записана В. Кондораки («Легенды Крыма», М., 1883). Обработка Г. Тарана. Печатается по изданию: «Легенды Крыма», Симферополь, «Крым», 1967.

Старый храм (керченская легенда)

В легенде рассказывается о древнейшем памятнике христианского хромового зодчества в Крыму — церкви Иоанна Предтечи в Керчи. Легенда сохранила память о тех далёких временах, когда христианство и язычество существовали вместе. Сегодня восстановленная реставраторами церковь стала одним из привлекательных туристских объектов.

Теперь старый керченский храм ушёл в землю, сгорбился, как старик, который несёт на плечах много лет.

Крутом выросли богатые, высокие дома, грохочут фабрики; вытянулись, как шея жирафы, заводские трубы. И среди них затерялся старый храм; мало слышен, плохо виден. И все же не хочет перестать жить.

И, может быть, переживёт нас, как пережил многих. Керченские греки в тишине вечера любят слушать мелодичный звон его колоколов; они чтут его старые святыни; поклоняются иконе, которая дошла от дней, когда впервые служил в храме пантикапейский епископ.

Но об этих днях не забыли, хотя и прошли с тех пор многие сотни лет. Не забыли, потому что-то, что случилось, бывает и теперь.

Говорят, в ночь под великий праздник стояли тогда у амвона двенадцать братьев, и тысячная толпа христиан не знала, кто из них прекрасней. Так красивы и стройны были все двенадцать, такою доблестью и отвагою дышали их лица. И светом чистой совести.

Ибо исполненный долг дает её людям, а братья построили храм Предтече, как обещали матери.

— Помяни, Господи, душу её в царстве света.

И епископ, наклоняясь над престолом, поминал имя матери и не поминал двух других: не был христианином отец, а имя безумной сестры не вещалось в храме. Но скорбел о том престолослужитель и шептал трижды святую молитву, когда доносился жалобный стон от окна алтарной абсиды.

Сливался тот стон с голосом декабрьского шторма, и было не по себе многим. Взвизгивал ураган, чтобы заглушить стенанья мятущейся души, и вздрагивали бровью братья от боли и гнева.

Казалось, с порывом бури проникал в храм туманный образ сестры, в струйках кадильного дыма вился по колоннам и, не доходя до престола, угасал в мерцанье догорающих лампад.

Чтобы облегчить сердце, братья думали о чистой душе матери, о светлом часе её кончины. Со светильником в руке, прежде чем проститься с земным, завещала она детям поднять над Пантикапеей крест. Во имя Крестителя.

И поклялись они сделать так, и пока не воздвигнут храма, забыть радости жизни и счастье ликующих грез. Двенадцать братьев и сестра, чище которой не было в мире лилии.

Нужны были годы веры и труда, чтобы исполнить обет. С именем Христа, камень за камнем, братья воздвигали стены. А сестра приносила им пищу, омывала раны и нежной заботой своей отражала душу матери.

Но на Митридатовой горе жил старый жрец, ненавидевший христиан, и сын его, начальник Горной части, был последователем отца.

Он был красив, точно сам Аполлон вдохнул в него часть своей красоты, и смелый взор его проникал в сердце женщины.

Оттого братья боялись, чтобы не увидел он сестры, чище которой не было лилии, как думали они.

Подходила работа к концу, становилось радостнее на душе у братьев, и только скорбная тень на лице девушки печалила их.

— Всё грустит по матери.

Не знали, что случилось.

В летнюю ночь, когда морской залив горел в бриллиантах отражений, сидела она на ступеньках Босфорского схода, глядела в глубокое небо и говорила со звездой.

— Где ты, мама?

И вздрогнула в испуге и в смущении, когда красавец юноша коснулся её плеча.

Его длинные кудри падали чёрными кольцами, и одно из них коснулось её лица. Коснувшись, обвеяло чувством жгучей ласки.

— Кто ты, зачем ты здесь?

Не ответил на это юноша, или не поняла она его. Шепот страсти, как туман, застилает глаза; от него, как от сладкого яда, замирает сердце.