Изменить стиль страницы

Вслед за святыми отцами мы единодушно учим одному и тому же Сыну, нашему Господу Иисуса Христу, в полноте Его Божественности и в полноте Его человечности; истинно Богу и истинно человеку, с разумной душой и человеческой плотью, сосуществующими в Нем, единосущному Отцу в плане Божественности и единосущному также нам в плане человечности[1628]; Он — как мы во всем, только без греха[1629]; Его божественная природа рождена от Отца прежде всех миров, но Его человеческая природа рождена в эти последние дни ради нас, людей, и ради нашего спасения от девы Марии, матери Божьей[1630]; один и тот же Христос, Сын, Господь, Единородный, известный в двух природах[1631], которые не смешиваются, не превращаются, не нарушаются и не разделяются[1632]; разделение природ никоим образом не упраздняется их союзом, но особенность каждой природы сохраняется, и обе сочетаются в одной личности и ипостаси[1633]. Мы исповедуем не Сына, разделенного и рассеченного на две личности, но одного и единого Сына, Единородного, Бога–Логоса, нашего Господа Иисуса Христа, как пророки провозгласили ранее о Нем, и как Он Сам учил нас, и как сказано в символе, который передали нам отцы.

Так как теперь мы приняли это решение со всеобъемлющей точностью и тщанием, святой и вселенский синод[1634] постановил, чтобы никто не предлагал устно или письменно другой веры, не распространял ее и не учил ей других и чтобы тот, кто осмелится дать другой символ веры или учить другой вере обращенных из язычества или иудаизма или любой ереси, был, если он епископ или священник, смещен с епископства или лишен духовного сана, если же он монах или мирянин — отлучен.

После публичного чтения этого вероисповедания все епископы воскликнули: «Такова вера отцов; такова вера апостолов; с этим мы все согласны; так мы все думаем».

Символ веры был торжественно утвержден на шестом заседании (25 октября) в присутствии императора и императрицы. Император поблагодарил Христа за восстановление единства веры и угрожал тяжким наказанием всякому, кто будет возбуждать новые споры. В ответ на это собор воскликнул: «Ты — священник и царь, победитель на войне и учитель веры!»

На последующих заседаниях собор рассмотрел апелляцию Ивы, епископа Эдесского, смещенного «разбойничьим синодом» и теперь восстановленного, отдельные дисциплинарные случаи, отдельные личные случаи, а также выпустил двадцать восемь канонов, которые не относятся к рассматриваемой здесь теме[1635].

Император, выпустив несколько эдиктов, придал решениям собора силу закона, велел изгнать из империи всех евтихиан и сжечь их произведения[1636]. Папа Лев подтвердил вероучительное решение собора, но протестовал против двадцать восьмого канона, ставившего Константинопольского патриарха в равное с ним положение. Несмотря на эти ратификации и ликование, мир в церкви был лишь кажущимся, и еще долго монофизитские волнения тревожили ее[1637].

Но прежде чем перейти к ним, мы должны более подробно разъяснить халкидонскую христологию, ставшую ортодоксальным учением всего христианского мира.

§142. Ортодоксальная христология, анализ и критика

Первый никейский собор принял решение о вечном предсуществовании божественной природы Христа. Символ Четвертого вселенского собора касается воплощенного Логоса, Который ходил по земле и ныне сидит по правую руку Отца. Этот символ направлен против заблуждений, которые не оговорены Никейским символом веры (ибо тот противостоял арианству), но которые ставили божественную природу Христа в ложные отношения с человеческой. По сути, он венчает христологию древней церкви, ибо определений, которые были добавлены в ходе дальнейших монофизитских и монофелитских споров, немного и они сравнительно несущественны.

То же самое учение с его основными особенностями и почти в тех же словах (хотя и с менее определенным указанием на несторианство и евтихианство) было принято во второй части псевдо–Афанасьевского символа веры[1638] и в XVI веке перешло во все вероисповедания протестантских церквей[1639]. Как и никейское учение о Троице, оно является общим наследством Греческой, Латинской и евангельских христианских церквей, только протестантизм здесь, как и везде, сохраняет за собой право поиска новых глубин в неисчерпаемой сокровищнице тайны живого Христа, явленной в евангелиях и произведениях апостолов[1640].

Личность Иисуса Христа во всей полноте Его богочеловеческой жизни не может быть определена выражениями человеческой логики. Даже в несовершенной, смертной личности человека есть нечто таинственное, не поддающееся теоретическому осмыслению, так насколько же труднее осмыслить совершенную личность Христа, в Которой присутствует величайшее противопоставление Творца и творения, бесконечного и конечного, неизменной и вечной Сущности — и изменяющегося, бренного существа! Ортодоксальные формулировки сами по себе не могут ни породить истинную веру, ни напитать ее, ибо они — не хлеб и вода жизни, но стандарт богословских исследований и норма церковного обучения[1641].

Такие соображения отражают истинное положение и справедливую ценность Халкидонского символа веры, без преувеличения или преуменьшения его роли. Этот символ веры не стремится понять христологическую тайну, но удовлетворяется констатацией фактов и проведением границ ортодоксального учения. Он не исключает дальнейших богословских дискуссий, но предостерегает от ошибочных представлений, которые исказили бы либо божественное, либо человеческое во Христе или установили бы ложные отношения между ними. Это маяк, свет которого помогает кораблю христологических рассуждений пройти между Сциллой и Харибдой, избежать рифов несторианского дуофизитства и евтихианского монофизитства. Он удовлетворяется тем, что четко устанавливает вечный результат теантропического процесса воплощения, оставляя изучение процесса научному богословию. Догматическое послание Льва действительно делает еще один шаг в сторону богословского разъяснения учения, но по этой самой причине оно не может иметь такой силы и законодательного влияния, как сам символ веры.

Как никейское учение о Троице располагается между тритеизмом и савеллианством, так и халкидонская формула занимает золотую середину между несторианством и евтихианством.

Она признает двойственную природу Христа, то есть, без сомнения, больше выступает на стороне умеренной антиохийской партии, чем египетской[1642]. Но в то же время она учит, в ответ несторианству, о неразрывном единстве личности Христа.

Основные идеи символа таковы.

1. Истинное воплощение Логоса, или второй ипостаси Бога[1643]. Причиной этого является недоступная пониманию любовь Бога, а задача этого — искупление падшего человечества и его примирение с Богом. Такое воплощение — не превращение Бога в человека и не превращение человека в Бога, не очеловечивание божественного и не обожествление или апофеоз человеческого; с другой стороны, это и не внешнее и временное сочетание двух факторов, но реальный и вечный союз двух природ в жизни одной Личности.

вернуться

1628

Ομοούσιος используется в обоих случаях, хотя и с некоторым отличием: омоусия Христа с Отцом предполагает количественное единство или идентичность сущности (Бог — единственный по сути, monoousios); омоусия же Христа с людьми предполагает только родовое единство, или равенство природы. См. об этом в §130.

вернуться

1629

Ένα καί αυτόν υίόν τον κύριον ημών Ί. Χριστόν τον αυτόν έν θεότητο καί τελειον τον αυτόν έν ανθρωπότητα θεόν αληθώς καί άνθρωπον αληθώς τον αυτόν, έκ ψυχής λογικης [против Аполлинария] καί σώματος, ομοούσιον τω Πατρί κατά την θεότητα, καί ομοούσιον τον αΰτον ήμίν κατά την ανθρωπότητα, κατά πάντα ομοιον ήμίν χωρίς αμαρτίας.

вернуться

1630

Υης Θεοτόκου, против Нестория. Но сразу же прибавляется выражение ката την ανθρωπότητα (в отличие от κατά την θεότητα). Мария была матерью не просто человеческой природы Иисуса, а теантропической, богочеловеческой личности Иисуса Христа, но только не в том, что касается Его вечной Божественности, а в том, что касается Его человечности. Подобным же образом, страдания переносила теантропическая личность, но не в том, что касается божественной, бесстрастной Ее природы, а в том, что касается природы человеческой.

вернуться

1631

Έν δύο φύσεσιν, а в латинском переводе — in duabus naturis, направлено против Евтихия. Нынешний греческий текст гласит έκ δύο φύσεων, что, однако, в данной связи может означать, в сущности, то же самое, но может быть также понято и в евтихианском или монофизитском смысле, а именно: что Христос появился вследствие слияния двух природ, следовательно, в воплощении Он обладал только одной природой. Диоскор очень настаивал на формулировке έκ δύο φύσεων, понимаемой именно так. Именно поэтому представители Восточной церкви и римские легаты единогласно протестовали против έк и настаивали на другой формулировке, с έν, которая и была принята. Баур (l. с, i, р. 820 f.) и Дорнер (ii, р. 129) утверждают, что έκ — точное и изначальное выражение и уступка монофизитству, что оно также лучше соответствует (?) глаголу γνωρίζομεν (узнавать по каким‑либо признакам), но что оно с самого начала было заменено Восточной церковью на έν. Однако мы предпочитаем мнение Гизелера, Неандера (iv, 988), Гефеле (ii, 451 f.) и Бека (Dogmengeschichte, р. 251): έν δύο φύσεσιν было изначальным прочтением символа веры, а потом было изменено в интересах монофизитства. В пользу этого свидетельствует все течение пятого заседания Халкидонского собора, где был выражен протест против έк δύο φύσεων, и это подтверждается свидетельством современника, аббата Евфимия, а также Севера, Евагрия и Леонтия Византийского. Север, монофизитский патриарх Антиохии с 513 г., обвиняет отцов Халкидона в преступлении, которому нет оправдания: они учили έν δύο φύσεσιν αδιαιρέτους γνωρΐζεσθαι τον θεόν (см. Mansi, vii, 839). Евагрий (H. E., ii, 5) утверждает, что обе формулировки говорят практически о том же и взаимно обуславливают друг друга. Дорнер считает так же. Вот его слова: «Латинская формула звучала: "признаем Христа как Сына в двух природах", а греческая: "признаем Христа как Сына из двух природ", что явно то же самое. Латинская формула — это лишь вольный, но по сути точный перевод, разве что с более определенным указанием на то, что во Христе до сих пор сосуществуют две природы, а следовательно, более буквально соответствующий римскому учению» (l. с. ii, р. 129 f.).

вернуться

1632

Άσύγχύτως, άτρέπτως [против Евтихия], αδιαρέτως, άχωρίστως [против Нестория] γνωρίζομε νον.

вернуться

1633

Εΐς iv πρόσωπον καί μίαν ϋπόστασιν.

вернуться

1634

Ή αγία καί οικουμενική σύνοδος.

вернуться

1635

В том числе знаменитый 28–й канон, который дает епископу Константинополя равные права с Римским епископом и ставит его следующим после него рангу. См. выше, §56.

вернуться

1636

Евтихий, в самом начале спора сказавший о себе, что семьдесят лет он прожил монахом, скорее всего, умер вскоре после собора. Диоскор был сослан в Гангру, в Пафлагонии, жил до 454 г. См. Schröckh, Th. xviii, p. 492.

вернуться

1637

Дорнер очень неблагосклонно отзывается о Халкидонском соборе (ii, р. 83), отрицая в нем всяческое призвание, внутреннее или внешнее, к принятию позитивного решения великой спорной проблемы (но он забывает, что Третий вселенский собор, осудивший Нестория, в плане христианского духа и морального достоинства был гораздо ниже Четвертого). «Несмотря на участие 630 епископов, — говорит он (ii, 130), — собор весьма далек от того, чтобы претендовать на канонический авторитет. Отцы этого собора не проявили ни согласия, которое должно быть характерно для собрания, управляемого Святым Духом, ни уверенности в суждениях, без колебаний и непоследовательности, ни мужества в защите выработанных убеждений, которое может проявиться лишь там, где после долгой борьбы за единство возникает яркое и ясное решение, поддерживаемое большинством». Канис (Der Kirchenglaube, Bd. ii. 1864, p. 89) пишет об этом соборе так: «Значение Халкидонского символа веры заключается не во вселенском характере собора, ибо понятие вселенского слишком эластично; и не в том, что его результаты стали развитием решений собора Эфесского (431), ибо, если в Эфесе победило учение о единстве личности Христа, то здесь — учение о ее двойственности; и не в духе, в котором проходили совещания, ибо на них в обилии преобладали страсти, интриги, политические интересы, беспорядок и тому подобное; его значение, скорее, в том единстве, с которым церковь признает его решения по сей день, и во внутреннем согласии его формулировки».

вернуться

1638

См. выше. §132.

вернуться

1639

См. мою статью, упоминаемую в §132, о Symbolum Quicunque. Одно из самых кратких и ясных протестантских определений личности Христа в духе халкидонской формулы присутствует в Кратком Вестминстерском (пресвитерианском) катехизисе: «Dominus Jesus Christus est electorum Dei Redemptor unicus, qui eternus Dei filius cum esset factus est homo; adeoque fuit, est eritque θεάνθρωπος e [in] naturis duabus distinctis persona unica in sempiternum»; или, в переводе: «Единственный Искупитель Божьих избранных есть Господь Иисус Христос, Который, будучи вечным Сыном Бога, стал человеком, так что был и продолжает быть Богом и Человеком в двух разных природах и в одной личности вовеки». Вестминстерское вероисповедание формулирует это учение (ch. viii, sec 21) в выражениях, очень близких к Халкидонскому символу веры: «Сын Божий, вторая ипостась Троицы, будучи настоящим и вечным Богом, единосущным и равным Отцу, когда настала полнота времени, принял на Себя природу человека со всеми особенностями человеческой сущности и общими ее немощами, но без греха, был зачат силой Святого Духа во чреве Девы Марии от ее сущности. Так что две цельные, совершенные и различные природы — Бога и человека — были неразрывно соединены вместе в одной личности, не превращаясь одна в другую, не сливаясь и не смешиваясь. Эта личность воистину Бог и воистину человек, но один Христос, единственный Посредник между Богом и человеком».

вернуться

1640

Лютеранская церковь создала учение о трехчастной передаче божественных качеств, communicatio idiomatum, и включила его в Formula Concordiae. Споры между лютеранскими богословами Гессена и Тюбингена в XVII веке по поводу κτήσις (обладания), χρήσις (использования), κρύψις (тайного использования) и κένωσις (полного опустошения, уничижения) в том, что касается божественных качеств воплощенного Логоса, не привели ни к каким определенным результатам и были погребены Тридцатилетней войной. Современные немецкие богословы возобновили эти споры в новой форме.

вернуться

1641

См. у Каннингема (Cunningham, Historical Theology, vol. i, p. 319): «Основная польза, которую мы сейчас можем извлечь из этих споров [евтихианских и несторианских], — не столько в предостережении нас от заблуждений [?], которые могут нам навязывать и поддаться которым у нас может возникнуть искушение, сколько в помощи для формирования ясного и определенного представления об истинах, связанных с личностью Христа, веру в которые все исповедуют; в обеспечении точности и четкости языка при объяснении их, особенно в помощи для их осознания; в привычном отношении к столь великим и актуальным реальностям, как стержневые особенности личности Христа, явленные нам в Слове Божьем».

вернуться

1642

В Epistola Dogmatica Льва, которое стало основанием символа веры, Несторий не упоминается, а Евтихий, напротив, подробно опровергается. Но в более позднем послании Льва, обращенном к императору, 457 г. (Ер. 156, ed. Ballerini), Несторий и Евтихий упоминаются вместе как в равной мере опасные еретики. Халкидонский символ веры рассматривается Бауром, Ниднером и Дорнером как в некоторой степени оказавший предпочтение несторианскому дуофизитству.

вернуться

1643

Ενανθρώπηση Θεού. ένσάρκωσις, incarnatio, — в отличие от просто συνάφεια, conjunction или σχετική ενωσις, божественного и человеческого, посредством πρόσληψις (от προσλαμβάνω), assumptio, человеческого, и ένοόκησος божественного; с другой стороны, от φυσική 'ένωσις или κράσις, συγχυσις, или σάρκωσις в смысле трансмутации. Диаметральная противоположность ένανθρώπησις Θεoù — языческий άποθέωσις άνθρωπου.