— Ну и ну, — выдохнул Когсуэлл. — Налейте–ка мне еще на радостях. Смогу ли я все это пережить! Ей–богу, все равно, как если бы святой Павел проснулся, скажем, в 1400 году и увидел Церковь в самой ее силе.

Все трое дружно рассмеялись в ответ, а Джо Эдмондс подошел к буфету и налил для него очередной бокал.

— Это напомнило мне еще кое о чем, — сказал Трей–си Когсуэлл. — А как насчет слуг? Сколько же горничных надо, чтобы содержать в порядке дом вроде этого.

Бетти состроила пренебрежительную гримасу.

— Ерунда. Вы не очень–то сильны в экстраполяции. Вспомните, в развитых странах уже при вас бытовая техника позволяла обеспеченным людям спокойно обходиться без домашней прислуги. Сегодня вообще быт — не проблема. При желании вы можете обзавестись домом любой величины, а уход за ним займет всего несколько минут в день.

Все это плохо укладывалось в его голове.

— Выходит, каждый, буквально каждый может позволить себе такой шикарный дом?

Вновь наступил черед Стайна. По традиции он начал свое объяснение с добродушного смеха.

— Какой еще может быть ответ при автоматизации и дешевой, чуть ли не даровой энергии? Полное изобилие для всех и каждого. И перспектива такого изобилия наметилась уже в ваши дни. Да и цели вашей организации именно в этом и заключались, не правда ли?

— Да, — согласился Когсуэлл. — Да, конечно.

И добавил, понизив голос почти до шепота:

— Ах ты, разрази меня гром!

Компания вновь дружно рассмеялась.

Джо Эдмондс вручил ему еще бокал, и Когсуэлл выпил его залпом. Потом задумался о чем–то своем.

— Вот что, — сказал он через минуту. — Может, кто–нибудь из вас помнит, что случилось с парнем по имени Дан Уайтли? Хотя вряд ли…

— Уайтли? — Стайн нахмурился.

— Он был членом нашей организации.

— Дан Уайтли, — протянула Бетти. — Что–то я о нем читала. Постойте, а он, случайно, не из Канады?

— Совершенно верно. Из Виннипега.

— Вы его знали? — спросила Бетти странным голосом.

— Да. Да, я хорошо его знал, — медленно ответил Трейси, непроизвольно поглаживая свой левый локоть. Все остальные в ту ночь были за то, чтобы бросить Когсуэлл а. А Дан подхватил его и полночи нес на себе, то так, то эдак, то на спине, то волоком. К утру подоспели полицейские собаки. Они с Даном слышали лай за спиной совсем недалеко, в полумиле.

Бетти осторожно сказала:

— Коммунисты схватили его, когда он пытался вступить в контакт с китайской интеллигенцией и организовать ваше движение в Китае. Это ему удалось, но позже его арестовали и расстреляли, кажется, в Ханькоу. Он у нас причислен, так сказать, к «когорте мучеников». Впрочем, историки, изучающие тот период, могут рассказать о нем подробнее.

Трейси Когсуэлл глубоко вздохнул.

— Другого конца он и не ждал. Нельзя ли плеснуть, мне еще?

— Смотрите, не переборщите! — встревожился Стайн.

— Да нет, что вы. Ну а как обстоят дела с раком, расовыми проблемами и подростковой преступностью? Как с проблемой освоения космоса?

— Остановитесь! — рассмеялся Джо Эдмондс. Опять Трейси уловил в его смехе напряженную, неестественную нотку и опять не смог понять, что она означает.

— Вы могли бы и сами догадаться, — произнес Стайн, — что произошло со старыми болезнями, когда наука посвятила им время и энергию, которые ранее расходовались на разработку методов уничтожения человека.

Бетти добавила:

— Да, у нас есть обсерватории и всевозможные лаборатории на Луне. И еще…

Тут Джо Эдмондс принес бокал. Трейси Когсуэлл сделал затяжной глоток и затряс головой.

Уолтер Стайн тут же поднялся с кресла.

— Послушайте, — сказал он, — да вы бледны! Вы слишком много выпили, — он озабоченно щелкнул языком. — И эта утренняя прогулка с Бетти… Мы слишком рано подвергли вас нервным нагрузкам. Давайте–ка побыстрее в постель.

— Да, я немного устал и захмелел, — признался Когсуэлл.

Лежа в постели, готовый мгновенно провалиться в сон, он глазел в потолок. На что все это было похоже? На далекое детство там, в Балтиморе, когда он в сочельник дожидался Рождества.

Он уже засыпал, когда в мозгу вдруг всплыла какая–то тревожная мысль, но ему никак не удавалось уловить ее.

Но подсознание упорно продолжало работать.

***

Когда на следующее утро он вышел к завтраку, они уже ждали его за столом. Все трое были, как обычно, в самых немыслимых облачениях. Когсуэлл уже пришел к выводу, что моды и фасоны здесь давно канули в прошлое; люди одевались, как им в голову взбредет, но с максимальным комфортом. Он предположил даже, что мода его времен в основном была предназначена для сбыта залежалого товара.

Проснувшись сегодня, он впервые почувствовал себя в хорошей форме, душевной и физической, в полной боевой готовности. После утреннего обмена приветствиями и ответов на вопросы о его самочувствии Трейси Когсуэлл сразу взял быка за рога.

— Вчера я, так сказать, расплылся в энтузиазме. Думаю, мало кому удавалось собственными глазами увидеть, что их представления об Утопии сбылись. Лично я что–то не припомню ни одного такого случая. Но так или иначе, а я сейчас хотел бы прояснить несколько принципиальных вопросов.

Эдмондс допил свой кофе, откинулся на спинку кресла и принялся вертеть в пальцах нефритовую безделушку.

— Валяйте, — бросил он вроде бы непринужденно, но со скрытым внутренним напряжением.

— Как я понимаю, — начал Когсуэлл, — благодаря методу, разработанному вами, Стайн, вам удалось мысленно вернуться в мое время, загипнотизировать меня и заставить предпринять шаги, благодаря которым я оказался, скажем, в глубокой заморозке.

Уолтер Стайн пожал плечами. Он по–прежнему напоминал Когсуэллу актера Пола Лукаса в роли вечно озабоченного ученого.

— Что ж, вполне удовлетворительное объяснение, — заметил он.

Когсуэлл подозрительно посмотрел на него:

— А что означают упоминания о памятнике, о гробнице под ним?

— Нам нужно было надежно спрятать ваше тело, чтобы его не смогли обнаружить за несколько десятилетий. Камера под гробницей святого — довольно остроумное решение. Такие монументы почитаются до сегодняшнего дня.

— Ясно, — сказал Когсуэлл. — Есть у меня пара головоломных вопросов насчет кое–каких странных парадоксов, но они могут подождать. А пока я хотел бы знать: что произошло после моего исчезновения? Как его объяснили? Что предпринял Международный Исполнительный Комитет? Что сообщили рядовым членам движения?

По мере того как он говорил, голос его крепнул. Инициативу взяла на себя Бетти.

— Помните, Трейси, я говорила вам вчера, что Дан Уайтли считается одним из мучеников движения?

Он молча ждал продолжения.

— Так вот, вы известны не менее: Трейси Когсуэлл, Несгибаемый, непревзойденный организатор. — Она произносила слова, словно читала их по книге: — Юношей сражался в Испании. Друг Джорджа Оруэлла. Провел три года в нацистских концентрационных лагерях, откуда бежал. Активно участвовал в ниспровержении Муссолини. Сражался в рядах революционеров в 1956 году в Венгрии. Помог Джиласу бежать из Югославии. Наконец, получив назначение на пост секретаря Международного Исполкома, координировал деятельность движения из Танжера. — Она перевела дыхание, затем продолжила. — Был захвачен франкистской полицией и тайком доставлен в Испанию. Умер под пытками, не выдав никого из своей организации.

Трейси Когсуэлл вскочил. Его голос напрягся, как струна.

— Но… но ведь Дан Уайтли знал, что это не так, что конец был совсем другим. Он–то знал, что я исчез с двадцатью тысячами долларов из кассы движения. Наверное, это был практически весь фонд Исполкома.

— Очевидно, вашей организации мученик был нужнее, чем деньги, — заметил не без ехидства Эдмондс. — Вы вошли в историю как Трейси Когсуэлл, Неподкупный, Несгибаемый, Идеальный Организатор.

Когсуэлл рухнул в кресло. Значит, получается, что сотня друзей так и не узнала о его предательстве. Пусть не по его воле — и все же предательстве.