Дверь со скрипом распахнулась.

Дубовые двери, во всяком случае хорошо сработанные, скрипеть не должны, но в доме Белого мага все было сделано небрежно. Мне оставалось лишь покачать головой и следом за дворецким переступить порог.

Сводчатый потолок поддерживало вдвое больше белых дубовых столбов, чем обычно используют в такого рода сооружениях. Как и весь замок, просторная комната была полностью, от мраморных плит пола до гранитных стен и дубовых дверей, выдержана в белом цвете. Мой наметанный глаз сразу отметил, что обшивка стен сделана из рук вон плохо.

Поднявшееся из-под ног облачко белой пыли едва не вынудило меня чихнуть. У северной стены комнаты находился мраморный камин, не имевший ни решетки, ни подставки для дров – никаких железных деталей. В очаге виднелась кучка давно остывшей золы.

На дубовой обшивке внутренней стены красовалось с полдюжины светильников из белой латуни. Точно такие же светильники имелись и на противоположной стене, в промежутках между высокими, от пола до потолка, окнами. Янтарного оттенка стекла были вставлены в ромбовидные рамы. Они были открыты, но воздух все равно имел привкус пепла.

За столом сидели мужчина и женщина.

Красноглазый беловолосый дворецкий отвесил им низкий поклон, повернулся и вышел, оставив меня стоять перед ними с посохом в руках.

Антонин и темноволосая женщина – Сефия – подняли глаза от тарелок.

– Надеюсь, ты разделишь с нами трапезу? – промолвил чародей беззаботным и приветливым тоном, как будто встретил заглянувшего на огонек старого знакомого.

Улыбнувшись – хотя от этой улыбки меня едва не стошнило – я поклонился и с той же учтивостью ответил:

– Благодарю за любезное приглашение, славнейший из Белых магов.

Желудок не протестовал: Антонин и вправду являлся славнейшим из живущих Мастеров хаоса.

– Надо отдать юноше должное, Сефия, – заметил маг. – Он выказывает уважение.

– Его вежливость проистекает вовсе не из уважения, а из умения себя вести, – почтительно, но без подобострастия отозвалась Сефия. Голос ее показался мне смутно знакомым.

Приглядевшись к женщине, я не мог не отметить, что с прошлого раза внешность ее несколько изменилась. По-прежнему темные волосы стали заметно короче, цвет глаз колебался между серым и голубым, а кожа сделалась бледной, словно под ней…

Я заставил себя сосредоточиться на другом. Нельзя решить все проблемы одним махом.

– К тому же, он слишком чувствителен, – добавила Сефия, пригубив из стеклянного бокала. – Большой опасности не представляет: стать достойным противником ему мешает излишняя порывистость.

Я понял, что она хитро и умело пытается заставить меня разозлиться и потерять самообладание.

– Не соблаговолишь ли объяснить, что побудило тебя следовать по моим дорогам и привело к моим дверям? – спросил, приподняв бровь, Антонин. – Я уж не говорю о доставленных мне мелких неприятностях.

Он вперил в меня взгляд, и глаза его побелели, однако мое внимание было приковано не столько к нему, сколько к стремительно сгущавшемуся в комнате хаосу.

– С тобой любопытно иметь дело, носитель Черного посоха, и в некоторых отношениях ты мог бы оказаться мне полезным… – улыбнувшись, Белый маг поднял руку, и меж его большим и указательным пальцами появился огненный шар. – Да и я тебе тоже. Ведь ты, наверно, хотел бы узнать больше о природе огня. Мне нравится дарить людям знания.

Кожа моя начала зудеть, а в комнате почему-то потемнело, хотя небо за окнами оставалось ясным и настенные светильники горели по-прежнему.

– Всем людям? – спросил я, с трудом выдавив смешок. Горло мое вдруг пересохло, словно оказалось забитым паутиной.

– Всем, не всем… так ли уж важно? Это ведь ты явился ко мне. Явился сам, и у тебя наверняка есть уйма вопросов, на которые тебе не удается отыскать ответы.

Антонин опустил руку (огненный шар при этом исчез), отодвинул стул и встал. Оказалось, что ростом он ниже меня.

Подавшись назад и набрав воздуху, я бросил взгляд на открытое окно и, когда молчание уже стало затягиваться, кивнул.

– Да. Ты прав.

– А зачем они тебе нужны? Только чтобы выяснить то, о чем со страху умалчивали мастера Отшельничьего? Или ради могущества и власти, привлекающих всех истинных искателей знания? – голос его сделался медоточивым, полным завораживающей рассудительности.

– Отшельничий не боится ни тебя, ни меня, – сказанное не вызвало у меня внутреннего протеста, но именно по этой причине мне стало не по себе.

– Правда? Впрочем, о чем я – ты бы не стал говорить не правду. Однако почему бы тебе не объединиться с нами для поиска ответов, которые Отшельничий скрывает от всего мира?

– Не уверен, что поиск ответов сам по себе дает магу право их получить. Точно так же, как развязывание войны еще не дает правителю права на победу, – ляпнул я, сдуру не успев даже подумать, что говорю.

Антонин нахмурился и сделал шаг ко мне.

– Похоже, этот юноша не рвется стать твоим подручным, – проговорила Сефия с натужным, резавшим мой слух смехом.

Я покосился в ее сторону.

– Хочешь вступить в наше Белое Братство?

– Это едва ли, – ответил я с сухим смешком, больше походившим на надсадный кашель.

– Он не трус, Сефия, – заметил Белый маг. – Только вот умом не блещет.

Нельзя было не признать, что его оценка моей персоны полностью соответствовала действительности.

– Ну что ж… – Антонин воздел руки. – Позволь мне без лишних слов показать тебе кое-что в действии.

Шипящая огненная струя устремилась ко мне, но отразилась от моего вспыхнувшего на миг чернотой посоха.

– Посох твой хорош, – с улыбкой произнес Антонин. – Но и самый лучший посох не даст ответа ни на один вопрос.

Бушующее пламя ударило снова, однако меня и на сей раз лишь обдало жаром.

– Да, посох что надо, – повторил Антонин и снова воздел руки.

Мне этот жест показался раздражающе театральным. Зачем нужно махать руками, коль скоро любые чары, хоть хаоса, хоть гармонии, создаются усилием мысли, а вовсе не с помощью дурацких жестов?

Свистящий пламенный шквал отбросил меня от стола, едва не сбив с ног.

– Ты уверен, что принял правильное решение? – спросил Антонин еще более вкрадчиво и доброжелательно, словно бы и не пытался только что обратить меня в пепел. – Знание принадлежит тем, кто к нему стремится, а не тем, кто от него бегает.

Вместо ответа я, не имея ни малейшего представления о том, почему поступаю именно так и что именно меня к этому подталкивает, поднял посох обеими руками и с размаху попытался сломать его об колено. И чуть не сломал себе ногу: посох лишь спружинил и выпрямился.

– Вряд ли стоит так утруждаться, – промолвил Антонин, делая еще один шаг в мою сторону. – Просто положи его, положи на пол.

Голос Белого мага звучал доброжелательно, но его окружало невидимое обжигающее белое пламя, подсвеченное холодно багровеющей ненавистью.

Я понимал, что просто отбросить посох – значит лишь нарушить гармоническую целостность. Но сломать изделие дядюшки Сардита было не так-то просто. Впрочем, следовало помнить и о том, что любой инструмент, сколь бы искусно ни был он сработан, представляет собой не более чем инструмент. Костыль, он и есть костыль.

– Отложи его в сторону, – мягко, но настойчиво повторил Антонин. – Он только мешает тебе обрести новое знание.

Рука моя непроизвольно сжала гладкое, слишком твердое в сравнении с человеческой плотью дерево. «С плотью, – неожиданно подумалось мне, – но ведь не с духом! Разве сознание не господствует над материей? Не в этом ли заключается ответ?»

Я снова опустил посох на колено, но на сей раз не напрягал мышцы, а лишь пожелал, чтобы он сломался. СЛОМАЛСЯ… СЛОМАЛСЯ… СЛОМАЛСЯ…

Черный лоркен, легко отбивавший стальные клинки и дробивший камни, сработанный из прочнейшего дерева, окованный железом и скрепленный магией, с треском переломился пополам, словно тростинка.

Прохлада – черная прохлада – заструилась из обоих обломков, обволакивая меня, проникая в мою плоть и отгоняя жар.