— По-разному. Обычно, если я и задерживаюсь, никто ничего не говорит.

Он шел, шаркая подошвами по асфальту, а иногда подходил к обочине и вытирал ботинки о траву.

— До чего же липучая. Не ототрешь, — добавил он.

Начал накрапывать дождь. Они побежали. На крыльце у Ригена стоял Блетчли.

— Эй, где вы были? Лучше бы с нами пошли, — крикнул он. В дверях стоял Риген без куртки. — Мы попозже опять пойдем.

— Куда? — сказал Стэффорд и поглядел на него.

Блетчли дернул головой, словно не желая произносить этого слова. Он заглянул через плечо Ригена в коридор и дальше, в кухню.

— В Парк. Хочешь? — добавил он громче. — Мы могли бы в церковь зайти.

Колин стоял у своей двери и ждал. Стэффорд нерешительно остановился, потом медленно подошел к нему.

— Нет, мне пора ехать, — сказал он.

В кухне было прибрано. Там сидел отец и слушал радио. Велосипед Стэффорда был прислонен к отцовскому велосипеду у буфета. На полу перед очагом играл Стивен.

— Мы вкатили твой велосипед в дом. Вроде бы дождь собирался, — сказал отец.

— Ну, зачем вы затруднялись, мистер Сэвилл, — сказал Стэффорд. — Он ведь привык мокнуть.

Он взял зажимы, нагнулся и прихватил брюки.

— Значит, уезжаешь, Невил? — сказал отец.

— Мне пора, мистер Сэвилл, — сказал Стэффорд.

Он поглядел вокруг, ища свои перчатки.

— Перчатки, перчатки, — сказал отец, открыл ящик и вынул их. — Я их, понимаешь, убрал, чтобы мелюзга к ним не подобралась. Все хватают, только отвернись.

Он подошел к лестнице.

— Элин! Элин! Невил уезжает.

— Я сейчас, — откликнулась мать сверху почти шепотом.

— Малыша укладывает, — сказал отец. Стэффорд повернул велосипед к черному ходу. Отец забрал у него велосипед и добавил:

— Нет, сегодня через парадный ход.

Он прокатил велосипед по коридору, открыл дверь, нагнулся, подхватил его и вынес на улицу.

Стэффорд застегнул куртку, поднял воротник, надел одну перчатку и с другой в руке пошел за ним по коридору. Потом остановился, повернулся и протянул руку матери, которая спустилась с лестницы.

— До свидания, миссис Сэвилл, и большое спасибо за чай, — сказал он.

— Было очень приятно познакомиться с вами. Надеюсь, вы еще приедете, — сказала мать.

— В следующий раз я, пожалуй, приеду на поезде, — сказал Стэффорд.

— И лучше бы в субботу, — сказала мать.

Стивен вышел за ними на улицу. Стэффорд вскочил на велосипед. Дождь уже шел по-настоящему.

— Эдак скоро придется фонарики включить, — сказал отец.

Блетчли все еще стоял на крыльце у Ригена. Он помахал рукой. Через секунду к нему присоединился Риген. Их нелепо контрастирующие фигуры тесно прижались друг к другу.

— Ну, до завтра, — сказал Стэффорд и, пригнувшись к рулю, оттолкнулся от края тротуара.

Стивен бежал за ним и махал, потом остановился и не спускал глаз со Стэффорда, пока тот не скрылся из вида.

Мать вошла в дом. Отец стоял, поджидая Стивена.

— Ну как он, хорошо провел время?

— Наверное, — сказал Колин. — А что для него такое особенное нужно?

— Может, ему непривычно бывать у таких, как мы.

— Да почему? — сказал он и мотнул головой.

— Я ведь не знал, что он из тех Стэффордов.

— А они что, такие важные? — сказал он.

— Ну, в здешних краях важней их, пожалуй что, никого не найдется. Ты у матери спроси: ее отец работал у них. Давным-давно. Еще когда мы не поженились.

— Конечно, это семья с положением, — сказала мать. — Ну, да он вряд ли захочет еще раз сюда приехать.

— А почему, собственно? — сказал он.

— Ты, малый, еще много чего не понимаешь, — сказал отец. — Хотя мне он так даже понравился.

Он взял учебники и поднялся наверх.

Он делал уроки и слышал, как они разговаривают внизу, слышал голос отца, переодевающегося на работу, усталый, медлительный, и голос матери, раздраженный, ворчливый. Он спустился вниз, только когда Стивен пришел ложиться спать.

Мисс Вудсон неторопливо точила карандаш. Корзина для бумаг, в которую падали стружки, стояла прямо перед камином, где дымилась груда спекшихся углей. В классе все замерли, следя, как острое узкое лезвие перочинного ножичка, который она несколько секунд назад достала из своей большой черной сумки, скоблит заостренный конец и как последняя тоненькая стружка планирует в соломенную пасть корзины.

— Две трети, выраженные в десятичных дробях, равны — чему?

Стивенс, мальчик с горбатой спиной, поднял руку. Это было оборонительное движение: мисс Вудсон обязательно спросит кого-нибудь из тех, кто не поднимет руку.

— Две трети, выраженные в десятичных дробях.

Большие черные глаза устремились на них, черные густые брови медленно поднялись. Очки были медленно сдвинуты вверх по широкой платформе носа мисс Вудсон.

Поднялась рука Уокера, и руки почти всех остальных тоже — в едином дружном движении.

— Я рада видеть столько поднятых рук.

Маленькое серебристое лезвие защелкнулось, перочинный ножик с ручкой из слоновой кости вернулся в большую черную сумку.

— Две трети.

Сумка, стоявшая до сих пор на столе, была спущена на пол рядом с его ножкой. Маленькая плотная фигура мисс Вудсон, увенчанная пышным гребнем иссиня-черных волос, опустилась на стул с круглой спинкой позади стола.

— Две трети.

— Мисс! Мисс! — сказали два-три мальчика.

— Две трети.

Ее большие глаза скользнули неторопливым взглядом по одному ряду, потом — в обратном направлении — по другому и остановились на Стивенсе.

Его прикованные к ней глаза, расширенные, испуганные, вдруг опустились.

— Стивенс!

— Ноль… — сказал Стивенс. Его рука все еще была поднята, словно ее пришпилили к стене.

— Ноль целых, Стивенс… — сказала мисс Вудсон и выжидательно умолкла.

— Ноль целых, — сказал Стивенс, потом добавил: — Шесть.

— Шесть. — Она быстро оглядела класс, и ее глаза снова остановились на Стивенсе. — Что-нибудь еще, кроме шести?

— Мисс! Мисс!! — повторяли несколько мальчиков.

— Две трети, выраженные в десятичных дробях, составляют?..

Она подождала.

— Уокер?

Уокер благоразумно убрал руку на более безопасное место почти у самой парты, но тем не менее что-то — возможно, его красный носик — привлекло внимание мисс Вудсон.

— Не знаю, мисс, — сказал он и мотнул головой.

— Уокер не знает. Интересно, — добавила она, — относится ли это… — она помолчала, — и ко всем остальным?

— Мисс, мисс! — повторяли чуть ли не все мальчики.

— Сэвилл!

— Ноль целых, шесть, шесть, — сказал он, — в периоде.

— Ну что же, — сказала она. — Надеюсь, вы все это слышали. — Очки в толстой оправе были медленно сдвинуты вниз. — Уокер!

— Ноль целых, шесть, шесть в периоде, — сказал Уокер.

Поднятые руки опустились.

— А чему равна одна треть, выраженная в десятичных дробях, Уокер?

— Ноль целых, три, три в периоде, — сказал Уокер.

— А если бы я попросила вас дать мне две трети фунта, Уокер, сколько вы мне дали бы?

— Две трети, мисс? — сказал он. Его глаза расширились, нос стал еще краснее. Ноги под партой переминались.

— Две трети, Уокер, — сказала мисс Вудсон.

— Две трети фунта — это будет… — сказал Уокер, лихорадочно шевеля сплетенными пальцами. — Две трети…

— Стивенс!

— Да, мисс?

— Что это за «да, мисс»? Две трети фунта, Стивенс, в шиллингах и пенсах.

Голова Стивенса задергалась, его лицо просветлело от ужаса, даже волосы затрепетали, и он сгорбился еще больше обычного, словно стараясь соскользнуть под нарту.

— Мисс, мисс! — повторяли двое-трое мальчиков.

И вновь дружным защитным жестом почти все подняли руки.

— Две трети фунта, Стивенс.

Взгляд Стивенса оторвался от глаз мисс Вудсон, медленно перешел на дверь позади нее, потом безнадежно скользнул по стене и примерно на полпути задержался на низком прямоугольном окне, которое выходило на подпорную стенку подъездной дороги. Сквозь частую проволочную сетку не было видно ничего, кроме изъеденных временем камней.