Катарина сказала:

— Я хочу, чтобы самой первой узнала Елизавета. Она заслужила это — ведь нам она все равно что дочь.

Сеймур промолчал, он подошел к окну и стал смотреть в сад.

Катарина подошла к нему и взяла его под руку.

— О чем ты думаешь?

Он молчал еще какое-то время, потом повернулся к ней и обнял.

— Я люблю тебя, Кейт. Люблю... одну тебя, — проговорил он.

Герцогиня Сомерсет примерно в то же самое время почувствовала себя в тягости. Она очень обрадовалась.

— Я должна родить на несколько недель раньше жены твоего брата, — сказала она мужу. — Странно, не правда ли, что нам выпало рожать почти одновременно. Не хотела бы я быть на ее месте. Первый ребенок... в ее возрасте.

— Да, рожать первенца в таком возрасте — весьма опасно, — согласился с ней протектор.

— Может быть, твой братец тоже на это рассчитывал, — с кривой усмешкой произнесла герцогиня.

Сомерсет вопросительно посмотрел на жену. Она всегда очень резко отзывалась о Томасе, но во время беременности стала еще язвительнее — ей доставляло удовольствие возводить на Томаса и его жену самые немыслимые обвинения.

— Почему ты так говоришь? — спросил он.

— Если она умрет во время родов, он получит свободу и подстрелит дичь покрупнее. — Ты хочешь сказать... он женится на принцессе Елизавете? Но Совет никогда не позволит ему этого.

— А разве он спрашивал согласия Совета на свой брак с королевой?

— Королева для Совета — не столь уж важная птица.

— Это было так мерзко! Если бы она понесла чуть раньше, люди могли бы подумать, что это от короля.

— Но она не забеременела, Анна, и теперь никому и в голову не придет сомневаться, что отец ребенка — Томас.

— Он хочет уничтожить тебя, Эдвард. Ты же видел, как он купил Дорсета. Он сделал все, чтобы расстроить брак нашей Джейн и короля.

— Да, в этом он преуспел — король неожиданно заупрямился. Он взрослеет и заявил мне, что не хочет жениться на нашей дочери.

— Поэтому Томас решил выдать за него девчонку Дорсета, а пока она подрастает, они с королевой будут внушать ей, чтобы она всегда слушалась только их! Очень умно! Они добьются своего — юный король и королева будут плясать под их дудку. Эдуард будет во всем слушаться своего любимого дядюшку Томаса... и Джейн Грей тоже. И тогда самыми могущественными людьми в Англии станут лорд-верховный адмирал со своей вдовствующей королевой!

— Я уверен, что он сделал это специально, чтобы досадить нам.

— Разумеется!

— Как грустно, что нас с братом разделила вражда!

— Но ведь ты — старший брат, Эдвард, и он должен был бы подчиниться тебе. Но успех у женщин и детей вскружил ему голову, и он решил, что должен занять твое место. Как будто для страны важнее не твой государственный ум, а его приятные манеры!

— Дорогая моя Анна, успокойся. Тебе вредно так сильно волноваться.

— Я совершенно спокойна, любовь моя. Я знаю одно — я не собираюсь сидеть сложа руки и наблюдать, как лорд Томас обводит нас вокруг пальца. Король женится на нашей Джейн, а Джейн Грей выйдет замуж за нашего сына. Что же касается господина Томаса, то если он станет слишком опасным...

— То что? — спросил протектор.

— То я не сомневаюсь, милорд, что вы найдете способ... обезопасить его.

Глаза ее стали совсем бешеными, и мужу стоило большого труда успокоить ее. Он знал, что столь сильное волнение очень вредно для ее нынешнего положения.

Но, успокаивая Анну, Эдвард не мог не признать, что в ее словах есть смысл. Томас действительно подкапывается под него, и он, как мудрый человек и лорд-протектор, должен это пресечь.

Было раннее утро. В окно спальни Елизаветы во дворце Челси проникал свет. Принцесса только что проснулась.

Принцесса была удивлена — ее разбудил звук открывавшейся двери. Елизавета собиралась было вскочить и бежать к своим дамам, спавшим в соседней комнате, но поняла, что уже поздно. Она услышала тихий смешок и, натянув до подбородка одеяло, стала ждать, что будет дальше. Она уже догадалась, что это Томас, и была рада его приходу.

Полог кровати раздвинулся, и Елизавета поняла, что не ошиблась, — это и вправду был Томас Сеймур, одетый в ночной халат и шлепанцы.

Он вызывающе улыбался.

— Да как... как вы посмели, милорд? — воскликнула принцесса. — Как вы посмели явиться в таком виде в мою спальню!

Он раздвинул полог пошире и, улыбаясь, сказал:

— Да бросьте, Елизавета, вы ведь и сами ждали моего прихода. И если бы я не явился, то вы были бы смертельно обижены.

— По обычаю, милорд, прежде чем являться к даме, надо предупредить ее об этом.

— К чему условности... ведь мы же с вами друзья, правда? — Его глаза дерзко глядели на нее.

Елизавета надменно произнесла:

— Прошу вас удалиться, милорд. Вас могут услышать мои дамы. Вчера утром они были в ужасе, когда я прибежала к ним, ища от вас защиты.

— Сегодня утром, — заявил Томас, — я поймаю вас прежде, чем вам удастся добежать до их комнаты. К тому же, миледи, согласитесь, что вы сами мечтаете, чтобы я вас поймал.

— Я не собираюсь дольше терпеть вашу наглость.

— Что нельзя предотвратить, то надо вытерпеть. — С этими словами он приблизился к ней. — Разве я не могу заглянуть в спальню моей падчерицы, чтобы пожелать ей доброго утра?

— Нет, не можете! — Но принцесса понимала, что строгость этих слов не могла заглушить радости, прозвучавшей в ее голосе.

— Ваши глаза манят, Елизавета, — произнес Томас совсем другим тоном. От того тона, каким поддразнивают ребенка, не осталось и следа.

— Милорд...

— Миледи...

Томас опустился на колени у ее кровати, и Елизавета неловко засмеялась. Неожиданно он обнял ее и, страстно поцеловав в щеку, стал искать губами ее рот. Елизавета попыталась вырваться, но это только сильнее раззадорило его.

Неожиданно открылась дверь, и в комнату вошла Катарина.

— Томас, что ты делаешь! — вскричала она.

Елизавета, чувствуя, что ее лицо пылает от стыда, не осмеливалась поднять на нее глаза. Она казалась себе испорченной девчонкой и корила себя за то, что не сумела быть твердой.

Но Томас как ни в чем не бывало произнес:

— Это какая-то дикая кошка, а не девчонка, любовь моя! Не хочет, чтобы ее старый отец поцеловал ее, пожелав доброго утра. Она готова была расцарапать мне лицо!

Катарина рассмеялась своим веселым, добрым смехом, который так хорошо знала Елизавета.

— Елизавета, дорогая моя, милорд хотел пожелать тебе доброго утра, только и всего.

Принцесса подняла глаза на свою мачеху и решила вести себя умно.

— Я это прекрасно понимаю, — сказала она, — но я требую уважения к себе. Уже не первый раз он входит ко мне в таком виде — в ночном халате и шлепанцах — и раздвигает полог моей кровати, чтобы посмеяться надо мной.

— Вы оба хороши, — сказала Катарина, смеясь и переводя любящий взгляд с одного на другого. — Том, ты ведешь себя как мальчишка. — Нет, ты только послушай, что говорит этот ребенок! Она требует уважения к себе! О каком уважении может говорить тринадцатилетнее дитя?

— Я хочу вам напомнить, милорд, что мне уже пятнадцать лет.

Он поклонился, и глаза его лукаво сверкнули.

— Прошу прощения, мадам. Вы, конечно, уже ужасно взрослая и...

— Том, прошу тебя, не дразни ее, — взмолилась Катарина.

— Ну уж нет, клянусь бесценной душой Господа нашего, я буду ее дразнить! — Он схватил одеяло Елизаветы и начал тянуть его на себя.

Принцесса вскрикнула и вцепилась в одеяло.

— Помоги мне, Кейт, помоги, — закричал Томас. — Покажем этой крохе, как не слушаться своих родителей. Отучим ее задирать нос!

Томас стал тянуть одеяло на себя, а Катарина ему помогала. Через несколько минут оно было сорвано, и Елизавета осталась лежать на кровати в одной ночной рубашке. Все трое веселились как дети: Катарина — ни о чем не подозревая, а Томас и Елизавета — с явным намерением скрыть свои желания.