Однажды утром Мария послала горничную справиться о здоровье своего секретаря Рауля, который накануне выглядел хуже, чем обычно. Горничная вернулась встревоженная, и когда королева поспешила к постели больного, то увидела, что ее секретарь умирает.

Он уже не мог говорить, но в его глазах Мария, склонившаяся над ним, прочла любовь и преданность. Мария послала за священником, который совершил последний обряд; она горько плакала об утрате еще одного друга. Ее глубоко тронуло, что Рауль не израсходовал те пять тысяч крон, которыми она вознаградила его за службу, а сохранил их, чтобы оставить ей, как говорилось в его завещании.

— Как странно, — сказала она, обращаясь к Сетон, — что у меня, имеющей столько врагов, еще осталось так много друзей, любящих меня.

— Многие становятся вашими врагами, завидуя вашим владениям, — глубокомысленно пояснила Сетон. — А ваши друзья любят вас за то, какая вы есть.

— Мне понадобится другой секретарь на место бедного Рауля. Я напишу кардиналу Лотарингскому и попрошу его прислать мне какого-нибудь надежного человека, которому можно доверять.

Мария выполнила свое намерение, и вскоре ее дядя прислал к ней красивого, энергичного молодого человека, одного из своих собственных секретарей. Его звали Жак Hay, и он был братом Клода Hay, который служил Марии несколько лет назад.

Однажды Марии тайком принесли письмо от Джорджа Дугласа. Она всегда приходила в восторг от известий от Джорджа и искренне радовалась, когда узнавала, что он жив и здоров.

Он писал, что вернулся в Шотландию и скрывается там. Вилли был с ним. Джордж не женился на мадемуазель ла Верьер; эти планы ни к чему не привели. Он постоянно думал о королеве и о способах, как вернуть ее обратно к власти. Он был убежден, что королева обрадовалась бы, если бы ее сына изъяли из-под опеки Мортона, где его воспитывает гнусный Бьюкенен, и отправили в Испанию к Филиппу II, который исполнен желанием наблюдать за обучением Джеймса.

«Если бы это удалось осуществить, — писал Джордж, — то я, как и многие друзья вашего величества, убежден, что это стало бы первым и решительным шагом к возвращению вас на трон Шотландии».

Мария сидела, уронив письмо на колени, и ее сердце учащенно билось. Она уже забыла, насколько возбуждающими могут быть интриги. «Да, — думала она, — я согласна на что угодно, только бы вырвать маленького Джеймса из рук тех, кто ненавидит меня и пытается привить ему подобную ненависть».

Джордж прав: это явилось бы шагом к ее возвращению к власти. И ничего она так не желает, как вновь увидеть своего сына. Сейчас Джеймсу было около восьми лет; и любому умному человеку нетрудно заставить его поверить в ту ложь о ней, которую ему вдалбливают.

Но разве Мортон когда-нибудь позволит ему уехать? Милый Джордж, он всегда вынашивал такие безумные планы. Она помнила, что бежать из Лохлевена ей удалось благодаря Вилли, а не Джорджу.

Ее огорчило, что его брак не состоялся. Она опасалась, что это произошло из-за нее. Видимо, он возвел свою королеву на столь высокий пьедестал, что сравнение с ней не в пользу всех остальных, а это, считала Мария, совершенно неправильно.

Она написала Джорджу, что ее очень заинтересовал его план. Если бы его удалось исполнить, то, она уверена, это привело бы к желаемому результату. Но он уже достаточно выстрадал, и она умоляла его не подвергать себя дальнейшим опасностям ради нее.

Шеффилдский замок никогда не был любимой резиденцией Бесс, и в октябре 1574 года она воспользовалась случаем посетить Раффорд, еще одно из семейных владений. Бесс взяла с собой свою незамужнюю дочь, Елизавету Кавендиш, и несколько дней спустя очень обрадовалась, что так поступила, поскольку в Раффорд заглянули знатные путешественники: не кто иной, как Маргарет, графиня Леннокская, и ее сын Чарльз, младший брат мужа Марии, лорда Дарнли, нашедшего таинственную смерть в Керк о'Филде.

Бесс тепло приветствовала прибывших. Она решила постараться, чтобы молодые люди почаще бывали в компании друг друга.

Елизавета Кавендиш была красивой молодой девушкой, и Бесс давно подыскивала подходящую для нее партию; поэтому, когда добрая судьба подкинула ей Чарльза Стюарта, честолюбивая Бесс почувствовала, что подобную возможность нельзя упустить.

Убедившись, что ее гости удобно устроены, она послала за Елизаветой, которая, зная свою мать, догадалась, что у той на уме.

— Юный граф Леннокский — очаровательный молодой человек, — заговорила Бесс. Елизавета не сдержалась и громко засмеялась.

У Елизаветы был твердый характер. Бесс нравилась эта черта у ее детей, но она всегда слегка опасалась, что благодаря этому они могут восстать против нее. Не то чтобы Бесс сомневалась в том, что со временем добьется своего, но ей не хотелось тратить время и нервы на ненужные конфликты.

Елизавета сказала:

— К тому же он — Чарльз Стюарт и внук Маргарет, которая была старшей сестрой Генриха VIII.

Бесс одобрительно кивнула.

— Я вижу, что ты правильно мыслишь.

— Но не может быть, чтобы вы всерьез помышляли о браке между ним и мною.

— А почему бы и нет? Ты должна признать, что он красив и вполне подходящ.

— Мама! Ваши амбиции застилают ваш ум.

— Я была бы признательна, если бы ты не ставила под сомнение мой разум, девочка. Я не испытываю желания отхлестать тебя по щекам, но мне придется это сделать, если ты забудешь об уважении к матери.

Елизавета улыбнулась.

— Нет, мама, — сказала она, — не сердитесь. Разве вы не согласны, что ее величество пожелает сама выбрать невесту тому, кто так близок к трону?

— Несомненно. Поэтому другие должны сделать выбор до того, как ее величество осознает, что он уже сделан.

«Пожалуй, не так уж вредно позволять матери мечтать», — подумала Елизавета. Она понимала, что королева никогда не согласится на брак между ними. Бесс, несмотря на все свое высокомерие, была всего лишь Хардвик, и ее дочь никогда не сочтут подходящей партией для Стюарта из королевской семьи.

— Дети это юного графа станут прямыми наследниками трона, — произнесла Бесс, облизываясь, как будто перед ней поставили лакомое блюдо.

Елизавета согласилась с матерью; она уже давно поняла, что это всегда следует делать; и когда Бесс велела ей показать Чарльзу сад, она смиренно повиновалась.

Эти дни промчались для двоих молодых людей незаметно. Оба чувствовали, что королева Елизавета не позволит им пожениться, поэтому их отношения оставались непринужденно-дружескими, несмотря на явные попытки Бесс бросить их в объятия друг к другу. Но их взаимное влечение было настолько сильным, что, несмотря на то, что Ленноксы гостили в Раффорде всего пять дней, Чарльз и Елизавета горячо полюбили друг друга. Сознание этого приводило их в восторг и в то же время ужасало.

Бесс, заметившая грусть дочери, пришла в ее комнату и потребовала объяснить причину, а узнав ее, возликовала. Ее это очень устраивало.

— Не стоит печалиться! — воскликнула она. — Ты — моя любимая дочь, и если ты решила, что влюбилась и не можешь быть счастлива без этого юноши, то твоя мать устроит, чтобы этот молодой человек стал твоим.

— Мама, вы не посмеете. Помните, кто он такой.

Но именно из-за того, кем он был, Бесс посмеет. Она знает, что это опасно; но приз достаточно хорош, и Бесс готова рисковать. Ее Елизавета должна стать графиней Леннокской, а это означает, что внук Бесс — если позволят обстоятельства — может в один прекрасный день надеть корону Англии. Поэтому будь что будет, но Елизавета должна выйти замуж за Чарльза, сына графини Леннокской.

Ей хотелось как можно скорее поговорить с графиней Леннокской, и как только они оказались наедине, она достала платок и поднесла его к глазам. Маргарет Леннокс, пораженная тем, что видит Бесс в столь несвойственном для нее состоянии, спросила о причине.

— Я плачу из-за горя моей дочери. Глупая девчонка! О, как она могла совершить такую глупость!