Он запрыгнул на подножку автобуса, и Юра остался на остановке один, ошеломленный. Там его и нашла Таня, ухватила под руку и потащила на вокзал.

— Куда идет сто десятый автобус? — спросил он у продавщицы в вокзальном ларьке.

— В аэропорт, — ответила та. Юра усмехнулся, постепенно спускаясь с небес на землю. «Вот ведь позер…»

Упаковывая в рюкзак теплую штормовку — в городе она не понадобится — парень вынул из кармана блокнот, в котором когда-то честно намеревался вести «дневник экспедиции». За всеми походными хлопотами он так и не нашел времени написать ни строчки, может, хоть в поезде удастся?

Он раскрыл блокнот и с удивлением проводил взглядом выпавшее из него темное перо. Какой-то крупной птицы, наверное, орла… Или ястреба, что здесь делать орлу? Орлы — они на Кавказе…

Диван скрипнул жалобно, когда обитатель квартиры устало рухнул на него, но тот уже слишком привык к подобным жалобам, чтобы обратить внимание. Уткнувшись лицом в сгиб локтя, Саша перебирал в голове привычный ворох мыслей. О том, что лето закончилось, и новый семестр начинается, надо учиться, получать профессию и все такое прочее. И о том, что действия эти, на самом-то деле, не более осмысленны, чем лежание на диване. А впрочем, кто его знает, как жизнь дальше сложится, если их «сомнительную тусовку, не имеющую отношения к военной разведке», по формулировке Алисы, все-таки разгонят. Впрочем, ребята не растеряются, найдут себе новый смысл жизни. Вон, Света пропадает целыми днями то в спортзале, то на базе «ящеров» — тренируется с этим наглым тезкой Игоря, и что она только в нем нашла? Разве что неуемную жажду жизни и оптимизм, так напоминающий кого-то…

Он задремал ненадолго, а, проснувшись, долго не хотел открывать глаза, отпуская сумбурный, но счастливый сон, оставивший на память лишь призрачный запах таких знакомых духов… А впрочем, не такой уж и призрачный. Вскинув голову, парень оглядел комнату.

Рогозин сидел на полу напротив, прислонившись к стене. Увидев, что Саша проснулся, он отложил блокнот, который вертел в руках, и улыбнулся.

— Привет. Не представляешь, как я соскучился.

— Почему же, — парень с трудом совладал с желанием протереть глаза, прогоняя наваждение. Наваждения такими наглыми и непосредственными не бывают. — Вполне представляю.

— Я такое видел, — сказал майор мечтательно. — Закачаешься просто. Эти, мать их, мудрецы, внутренний круг человечества! Все правда, Саш, представляешь? Сидят и решают… вмешиваться или не вмешиваться… От алхимиков и каббалистов до шаманов и бабок деревенских, тибетские монахи и старцы бородатые…

— Очень рад за вас, — холодно сказал Саша. Высшим пилотажем в данной ситуации было бы отвернуться к стене, но на это его не хватило — сил не было взгляд оторвать от Игоря, и он смотрел, исподтишка лаская взглядом знакомые черты. Тот чуть загорел, и волосы слегка отросли, внося элемент хаоса в вечно аккуратную стрижку, а так — почти не изменился его начальник, и в джинсовом костюме смотрелся ничуть не хуже, чем в любой другой одежде.

— Мне предлагали остаться, — произнес Игорь и замолчал, будто ожидая реакции.

— Тем более рад за вас, — ответил Саша. Сдерживая эмоции, он вцепился в край дивана, стиснул его так, что пальцев не чувствовал.

— Слушай, ну не мог я позвонить, не было времени, а потом — возможности, — вздохнул Рогозин. — Там время по-другому течет, веришь, нет?

Саша не ответил, и майор пересел ближе — осторожно, не спуская с него глаз. Будто дикого зверя укрощает, подумалось парню.

— Солнышко, ну прости меня, — сказал Игорь и протянул руку — погладить его по плечу. Не встретив сопротивления, запустил пальцы в волосы, перебирая отросшие пряди.

— Да, я сволочь последняя, но я же вернулся, ну? Знаешь, посмотрел я на них и понял — мы не хуже. Они, этакие пофигисты высокодуховные, нынешнее человечество уже со счетов списали, мол, ничего мы со своей техногенной цивилизацией не придумаем, тупиковый это путь… А я смотрю на них и вижу — в чем-то мы уступаем, а в чем-то и превосходим. У нас критическое мышление, у нас научный подход, мы не безграмотные тибетские крестьяне да алтайские пастухи, которым можно веками мозги пудрить… Может, и по кривой мы дорожке идем, да зато к той же самой вершине! И вы, мои ребята из Отдела — чем не мистический орден вроде средневековых? Да ну их, этих шаманов, думаю… Ну прости меня, а?

«Удивительное дело, — подумал Саша, зажмурившись от нахлынувших чувств. — Стоит какое-то обычное слово, вроде «прости», исключить из лексикона — и каждое его употребление станет событием. И думал ведь, что не прощу его, но…»

— А как же… Руслан? — спросил он, с трудом шевеля пересохшими от волнения губами.

Рогозин фыркнул скептически, придвинулся еще ближе, прислонившись к дивану.

— Руслан идет в баню, — сказал решительно. — Возможно, вот прямо сейчас и идет. С какими-нибудь высокопоставленными чиновниками. Хлещет с ними клюквенную настойку и щупает сиськи патриотически настроенных дам. И главное, капает на мозг исподтишка, намекает, как и куда рулить, чтобы вырулить к светлому будущему, в специфическом представлении его наставников… Народ параноит про масонский заговор, и даже не представляет, кто же на самом деле ставит раком Русь-матушку. Ну ничего… у меня есть план. Знаешь, они удивительные создания, эти посвященные, уже не люди, но еще далеко не боги, и тоже могут ошибаться…

— Я думал, — тихо сказал Саша, — вы с ним останетесь.

— Где я с ним останусь? — так же тихо ответил майор. — В бане, что ли? Так помыться я и без него схожу. Слушай, что бы ты там ни нафантазировал… Прошлое — это прошлое. Настоящее мое — здесь. И будущее.

Саша не ответил, только вздохнул, не решаясь верить, не желая снова попасть «на крючок», довериться, расслабиться… А с другой стороны, как не поверить, когда вот он сидит рядом, живой, теплый, желанный и любимый, несмотря ни на что, сволочь ненаглядная, так и приложил бы башкой о стену пару раз, а потом целовал бы до изнеможения…

— Прости меня, — едва слышно повторил Игорь, и нежно прикоснулся губами к его руке, по-прежнему сжимавшей ветхую обивку дивана, поцеловал по очереди побелевшие от напряжения костяшки пальцев, невольно заставляя расслабиться. Волна сладкой дрожи пробежала по телу от одного этого прикосновения, и Саша решился.

— Иди сюда, — неожиданно грубо сказал он, и притянул Рогозина к себе за воротник. Тот не заставил себя ждать, практически запрыгнул на диван, сам впился в его губы жадным, долгим поцелуем. Саша вцепился в его плечи, стискивая намеренно сильно, до боли, целовал, агрессивно прикусывая губы, впивался в изгиб шеи, оставляя следы — пусть знает, скотина, как сильно он скучал, в конце концов! Игорь не возражал, прикасался к нему нежно, будто продолжая извиняться без слов, подставляясь безропотно под его агрессивные ласки…

Старый диван долго ждал своего часа. Быть может, и вправду годами зрела в его ветхом пружинно-ватном организме ненависть ко всему живому, а может, он принадлежал к описанной давным-давно двумя великими советскими фантастами породе диванов-ретрансляторов и обладал свойством улавливать эмоции хозяев; версию же о том, что некто заранее подпилил дивану ножки, дабы убедить обитателя квартиры в его злых намерениях, мы отметем с негодованием, ведь устраивать теракты, чтобы доказать свою правоту — совсем не в стиле наших спецслужб… Как бы то ни было, именно этот драматический момент диван избрал, чтобы плюхнуться на пол, подвернув одновременно все четыре ножки.

Майор, конечно, среагировал мгновенно — спрыгнул сам и умудрился спихнуть на пол Сашу, даже ничего ему не сломав в процессе.

— Вот же проклятая штуковина! — с чувством сказал он. — Нет, я его все-таки сожгу ритуально, честное слово. Топором порублю и сожгу!

— Хозяйка расстроится, — со смехом ответил Саша, глядя на останки дивана. — А мне еще эту квартиру снимать, как минимум, три года…

— Да зачем тебе эта квартира, — беспечно сказал Рогозин. — Переезжай ко мне.