Водитель завел двигатель и тронулся в путь. Спустя десять минут сзади послышались звуки полицейской сирены. Подгоняя шофера тумаками, Берч нервничал и приказывал ехать быстрей. Автобус отмахал три-четыре мили и остановился. Впереди лежал океан. Роберт Берч взревел и выдал свежую порцию угроз. Водитель удивленно заметил:

— Вот граница. Там — Мексика.

«Там» оказалось где-то за горизонтом, где водная гладь сливалась с чистым, как взгляд шофера, небом. Только в полицейском участке беглец понял свой многодневный маршрут. Оказалось, что владелец каботажной шхуны перезаключил договор в тот момент, когда она шла на Энсенада, и приказал выгрузить товар в Сан-Клемента, то есть на острове. Капитан шхуны безупречно выполнил приказ.

Гений тысячи и одной авантюры

Старинная Кишиневская тюрьма помнит самого дерзкого и неприкаянного узника. Григорий Котовский, бессарабский разбойник и герой 1001 уголовной авантюры, первым унизил этот допр, о котором гуляла только положительная слава. После серии политических экспроприации неуловимый Григорий Иванович таки угодил в засаду и был помещен в этот самый Кишиневский допр, больше напоминающий замок (ударение можно ставить на любом слоге).

Высокий каменный забор, тройные металлические ворота и цепь часовых по всему периметру тюрьмы могли навеять грусть и здоровый пессимизм на кого угодно. Котовский кручинился в каменном мешке лишь первые дни, потом задумал грандиозный побег, которому место не в служебных рапортах и отписках, а в Золотом фонде тюремной России. Великий разбойник был помещен в одиночную камеру башни. Каждые полчаса охрана заглядывала в дверной глазок, дабы удостовериться, что Котовский не крушит кувалдой стену, не вьет веревку и не долбит каменный пол. Но Григорий Иванович весь день мерно расхаживал по камере, пел, насвистывал и вообще вел себя отнюдь не вызывающе. Лишь один раз он начал активно приседать, однако обошлось без переполоха: бандит-анархист следил за работой своего благородного бессарабского сердца.

Он уже заимел опыт ухода из-под стражи. Банальный своей грубостью и грубый своей банальностью сценарии можно было вновь использовать: вырванная решетка, разброс охраны по коридору, нахальный прыжок с шестиметровой стены на двадцать третьего часового и т. д. Но Котовский, гений афер и авантюр, требовал большего. В его гладкой как шар голове рождались такие планы, которые могли возникнуть лишь в горячечном сне.

Григорий Иванович решил во время его конвоирования на допрос или прогулку отдубасить надзирателей, разоружить всю внутреннюю охрану тюрьмы, затем выпустить узников и захватить в свои руки весь допр. Добравшись до телефонного узла, он вызвал бы к себе жандармских офицеров, прокурора и полицмейстера. Краткие переговоры со всей этой гвардией Котовский мечтал завершить ее арестом и водворением в камеру. И лишь затем наступала финальная часть спектакля. Переодев часть здешних узников в форму конвойных войск, Котовский и его товарищи по тюремному режиму под видом спецэтапа явились бы на вокзал, оккупировали поезд «Кишинев-Одесса» и сошли бы где-то на перегоне.

План имел недостатки. Во-первых, он был почти невыполнимым. Во-вторых, прокурор и полицмейстер могли попросту наплевать на ультиматум бунтовщика и вместо себя отправить к тюрьме солдат. В-третьих, о расписании движения поездов на Одессу ни Котовский, ни его друзья не знали. И все же бесстрашный Григорий Иванович взялся за дело. Он имел беспрогулочный режим содержания, поэтому план побега пришлось передавать тюремной почтой. Почти неделю шел обмен записками и перестук. Верные бойцы, которые томились в общих камерах, поначалу были шокированы этим планом и посчитали его грубой провокацией. Но вскоре согласились выполнить любой приказ своего кумира, который пошагово расписал всю операцию.

Утром 4 мая 1906 года тюрьма вышла на утреннюю прогулку. Один из заключенных остался в камере, жалуясь на слишком жидкий стул и резь в животе. Спустя пять минут он забарабанил кулаками по двери. У глазка мигом вырос надзиратель:

— Чего надо? Чего лупишь как дурак?

— Понос замучил, сил нет, — стонал узник, пытаясь показать надзирателю что-то в углу. Чертыхаясь, охранник приоткрыл дверь и сразу же скривился:

— Ты что, сволочь, уже навалил?

— Покорнейше прошу извинить. Это не подвластно моим желаниям, — арестант испуганно жался к стене, заслоняя угол. Охранник, отпустив замысловатое обращение, рванул дверь: «Иди ср…» Через мгновенье он отдыхал на холодном полу с пустой кобурой. Тюремная охрана царской России любила носить револьверы как по двору, так и в коридорах. Поэтому оружие и становилось первой добычей беглецов и бунтовщиков. Опустошив кобуру, отобрав ключи и покрепче затянув узлы на грустящем надзирателе, арестант пошел не в сортир, а в соседний коридор. В самом конце на табуретке сидел второй охранник и, шевеля губами, читал газету. Дочитав интересную заметку, он сложил листы и увидел перед собой строгий ствол револьвера. Бесшумно отстегнув связку и сдав табельное оружие, он лег на пол и дал себя связать. И вновь смелый узник пошел не к параше, а к камере-одиночке, чтобы выпустить напарника. Потом он переоделся в форму охранника и вместе с напарником двинулся к прогулочному дворику, где по кругу ходили десятка два заключенных Арестант, повернувшись спиной, стал в дверном проеме, поманил рукой охранников и быстро зашагал к карцеру. Растерянные охранники, на ходу вытаскивая револьверы, заспешили за ним. Когда их подозрения усилились, было уже поздно. В карцере их ждала неожиданность: удар по голове. С надзирателей сняли недостающие ключи и пошли к железным дверям, за которыми тянулась вверх лестница в башню. Через пять минут Котовский уже пожимал руки своим освободителям. А еще через минуту мчался по лестнице вниз и во всю глотку взывал к бунту. Во дворе он носился с газетой и кричал о манифесте, который якобы амнистировал всех арестантов. «Все свободны, выходите! — кричали котовцы, открывая дверь за дверью. — Крушите стены, ломайте ворота».

Вскоре во дворе толпились сотни заключенных, выпущенных бандитами из камер. После непродолжительной призывной речи орлы Котовского пошли на штурм первых ворот. Они поддались удивительно легко. Привратника, который имел неосторожность открыть окошко и выглянуть во двор, схватили за уши и держали до тех пор, пока он не отдал ключи. Дальше стройный план дал крен, завершившийся полным провалом. Организованного бунта не получилось. Узники бегали по двору и каждый норовил побыстрей скрыться. Трое из них уже успели смастерить лестницу и перемахнуть через стену. Часовые на стенах засуетились и открыли пальбу. Раздались первые стоны. Двор забеспокоился, многие заспешили обратно в камеру. Котовский, видя, что все к чертям рушится, носился в толпе и призывал развалить вторые и третьи ворота. Повинуясь магическому кличу, десятки плеч навалились на железные ворота, кто-то уже нес лом. Ворота сдались только через десять минут, когда у входа уже кучковался наружный караул. Раздалась короткая команда: «Ттовсь!». защелкали затворы, пристегнулись штыки. Чуть дальше задыхались от лая сторожевые собаки.

Видя ощетинившиеся штыками стволы, бунтовщики попятились. Солдаты пошли в атаку, орудуя штыками и прикладами. Котовский, действующий в первых рядах, едва уклонился от тычка в голову. Удар пришелся в плечо. Зажимая рану, зачинщик беспорядков отступил и смешался с толпой. Озверевшие от криков и крови солдаты загнали арестантов обратно во двор и начали рассекать толпу на несколько частей. Задние разбежались по камерам. Заспешил в свою башню и Григорий Иванович. Сжимая по револьверу в каждой руке, он несся лестничными пролетами к верхнему этажу. В камере он забаррикадировался крепкой мебелью, которую снес из подсобной кладовки. Когда дверь загудела под напором солдат, Котовский взревел и для острастки пальнул в потолок: