Изменить стиль страницы

— Тридцать тысяч гульденов. У кого бывает столько денег?

— Хороший вопрос. У немногих… Поэтому две трети офицеров остаются холостыми. Вот отчего так много поломанных судеб у девушек гарнизонного городка.

— А если батюшка даст мне небольшое приданое, за кого я могла бы выйти замуж?

— За какого-нибудь чиновника низшего ранга. Вроде писаря в казарме, у которого нет необходимости вести большой дом.

— Писаря?

— Или кассира.

— Гм…

— Это вообще не подлежит обсуждению. Ты говоришь по-английски и по-французски, а он, может, и по-немецки толком объясниться не может. У тебя благородное воспитание, ты умеешь вести себя в самом респектабельном обществе, и ты не сможешь уважать такого мужа, а стало быть, будешь несчастна с ним.

— Я тоже так думаю.

— А из лучших кругов… ну, ты можешь выйти за вдовца, который уже получил наследство от одной или двух жен. Или за пенсионера, которому уже не нужно устраивать свое хозяйство. Не думаю, что это может тебя прельстить.

— Пожалуй, нет.

Эрмина вздохнула.

— История с твоим приданым — это, конечно, трагедия. Но у тебя есть талант и обаяние, и с этими качествами ты найдешь свое место в мире. А кроме того, жизнь учительницы не так уж плоха. Посмотри на фройляйн Шёнбек. Все ею восхищаются. Ее любят и почитают, она муза нашего Эннса.

— Да, это верно.

— Да и жить одной достаточно занимательно… Ты сама себе хозяйка, делаешь, что хочешь, никто тебе не докучает целыми днями. И знаешь, что я вчера прочла? В «Линцер Тагеспост»?.. Замужние женщины умирают гораздо раньше незамужних. Тебя это не утешает?

— Еще как! — выпалила я, хотя в действительности мне было все равно. Я думала о своем Габоре. И о своем залоге, о тех деньгах, которые утекли у батюшки сквозь пальцы, а с ними мое счастье. Потому что вдруг больше всего на свете мне захотелось стать женой офицера.

Офицер и в самом деле принадлежит элите. Я наблюдала это изо дня в день. Офицеров приглашают к Их Высочествам в Хофбург в Вену. На самые элегантные балы. Для них открыты все замки, самые блестящие салоны городских дворцов. Яркая военная форма приветствовалась всюду как украшение любого праздника.

А их супруги живут в свое удовольствие в гарнизоне, окруженные кавалерами, которые восхищаются ими, балуют, ухаживают. Кроме того, здесь все время что-то происходит: оперные вечера, концерты, приемы и ужины, летние праздники, пикники, театральные вечера, стрельба с призами, базары, собрания, летом бега, зимой сани — и ты во всем этом участвуешь. «За кого бы ты хотела выйти замуж?» — спрашивают маленьких девочек в Эннсе. — «За офицера». Ответ почти всегда один и тот же. Никто не хочет «жалкого цивилиста» без униформы. Я вздохнула. Офицеры — самые дорогие мужчины в мире. И за них идет борьба.

Ах, Валери можно только позавидовать.

У нее большой дом в Эннсе, она живет наискосок от нас, в роскошных апартаментах на Фюрстенгассе 1. Приемы по вторникам и средам, тогда ее салон полон гостей, и весь высший свет там. Ужинают, музицируют, занимаются политикой, я частенько там пела… Вот и мы с Габором могли бы так жить. В «браке Иосифа», который ищет себе подобных. Если бы не эта дурацкая Фогоши и не крах с моим залогом!

Эрмина встала.

— Сменим тему. Сегодня я не буду обедать с вами. Я приглашена. В замок Эннсэг. Я тебе еще не говорила, но меня избрали в комитет подготовки к празднеству. К большому летнему балу. Минка! Ты слышишь меня?

— Да. Поздравляю. Это большая честь.

— Я тоже так думаю. Ты же знаешь, большой бал 18 августа ко дню рождения кайзера. В Эннсе это особенно элегантный праздник. Я займусь лотереей. Выигрыши пойдут в пользу вдов и сирот, мы обсудим это сегодня в замке за английским ланчем.

— Английский ланч? А это что такое?

— Новая мода. Пришла из Англии, о чем говорит само название. Легкая еда в час дня. Не шесть перемен, как мы привыкли, а только четыре. Говорят, очень полезно. Представь: в меню салат из сырых огурцов!

— Но огурцы же едят только вареными!

— Знаю. Человек плохо переносит сырую пищу. Что отличает его от животных. Но от нее, очевидно, не умирают. Дамы в Англии питаются так ежедневно и славятся хорошим цветом лица.

— Как можно есть сырые огурцы! — содрогнулась я.

— В каждой стране свои обычаи. — Эрмина поцеловала меня в лоб. — Извини, но тебе придется завтракать одной. Увидимся уже после обеда. Не забудь про урок английского. Что касается сегодняшнего ужина: не кокетничай. Будь сдержанной. Говори, только когда тебя спрашивают. А если кто-то будет на тебя смотреть, сразу же опусти глаза. Только дерзкие особы могут уставиться мужчине прямо в лицо. Это касается и нашего Габора. Не забывай, что осенью ты отправишься в пансион. Это импонирует людям. Поверь мне, Минка, осторожность необходима. Всегда нужно думать о том, что станут говорить люди. Не разрушай свое будущее. — Вдруг она наклонилась и взяла меня за подбородок своими маленькими ручками. — Не смотри так печально. Жизнь гораздо легче без этой глупой любви. Благовоспитанная молодая дама выше этого, — и Эрмина поцеловала меня в лоб. — Завтрак тебе подадут сегодня в постель. Цилли сейчас принесет. Тебя ждет маленький сюрприз. — Она снова выпрямилась и пригладила свои темные локоны. — Ну что ж, сокровище мое, я тебя покидаю. Как-нибудь переживем и этот ужин. Адье! Адье! Встретимся около четырех.

Что тут сказать? Мне понадобилась вся моя сила воли, чтобы не разрыдаться. По счастью, мне это удалось. Не прошло и десяти минут после ухода Эрмины, как раздался стук и вошла толстуха Цилли, а правило номер один гласит: «Никогда не плачь перед прислугой!»

— Доброе утро, сударыня, — сказала она, с трудом переводя дыхание. — Сегодня я принесла вам кое-что особенное. Прислано вашей тетушкой, чтобы отметить сегодняшний день. Она желает вам приятного аппетита. — С этими словами Цилли поставила на ночной столик тяжелый серебряный поднос, от которого шел дивный аромат.

— Настоящий кофе?

— Из настоящих зерен. Но стоит положить в чашку побольше сахара и налить побольше молока, должна я вам доложить, иначе он придется вам не по вкусу. Настоящий кофе, который пьют только взрослые.

Я была тронута такой любовью, потому что варка кофе — очень долгая процедура. Хороший кофе наливают по каплям. Пока кофейник наполнится, проходит целая вечность. А до этого нужно обжарить зеленые зерна и терпеть едкий чад. И только потом молоть, снова целую вечность. Сегодня все это проделали для меня.

От кофе я страшно перевозбудилась, и в обед у меня вовсе не было аппетита. Я отказалась от десерта и сразу спустилась в театральный зал. В пальмах писем не оказалось, я села за рояль и стала импровизировать из «Летучей мыши», нового шедевра Иоганна Штрауса, который я слышала год назад в театре в Вене. Эрмина наотрез отказалась подарить мне клавир, не говоря уже о либретто, потому что сочла произведение аморальным. И я играла по памяти, пока за мной не пришли. Было уже три часа, пора было заняться прической.

Я радовалась предстоящей процедуре, но она оказалась настоящей пыткой.

Йозефа появилась, тяжело нагруженная, с маленькой спиртовкой, щипцами для волос, щеткой, за нею шла тетушка, как всегда запыхавшись, с ручным зеркалом, накидкой и корзинкой, наполненной искусственными цветами. А сверху, картинкой вниз, лежали два дагерротипа, с которыми она сравнивала меня накануне того многозначительного купанья в солодовне.

Я гордилась своими волосами. Их никогда еще не стригли, и они были чрезвычайно густыми и красивыми.

— Волосы, как у императрицы, — сразу отметила тетушка.

Раньше, до приезда в Эннс, я всегда заплетала их в косы. В Эннсе Цилли, смачивая мои волосы сахарной водой, закручивала их на ночь в папильотки. Получались блестящие, ниспадавшие до талии локоны, которые я носила распущенными.

Вчера мы вымыли из волос весь клейкий сахар, а сегодня приступили к новой прическе. С помощью щипцов и душистой помады Цилли завила мне волосы и высоко уложила, затем воткнула в прическу цветы из блестящего шелка, белые и лиловые, в цвет моего платья.