Великий Боже! Дело принимало скверный оборот! Габор ухаживал за мной, а сам не был свободен?

От ужаса у меня перехватило дыхание.

— Не огорчайся, моя милая Минка. Факты есть факты. Ничего не поделаешь.

— А кто эта… эта… Фогоши? — спросила я наконец и постаралась сделать вид, будто меня это вовсе не касается.

— Соседка Бороши. Ее отец был известным магнатом, а его вдова, баронесса Пири, — великолепная наездница. Она разводит лошадей, и у нее колоссальное имение, которым она сама управляет. Во всяком случае, тут все сошлось идеально, и лучших предпосылок для хорошего брака не сыскать.

— И когда же свадьба?

— Еще не сейчас. Может, через два-три года.

— Они уже обручены?

— Все равно что да. Ждут только, пока Габор получит свидетельство.

— А когда они сговорились, что Габор и Эльвири…

— Да уж целую вечность, — нетерпеливо перебила меня Эрмина. — Ты же знаешь, как это бывает в знатных семьях. Как только появится отпрыск, ему уже присматривают подходящую партию. Так уж заведено, потому что у детей еще нет жизненного опыта и только родители знают, кто может составить их счастье.

— Но… он ее не любит.

Эрмина тяжело вздохнула:

— Совершенно неважно, любит он ее или нет. Это вообще не принимают во внимание. Любовь — для горничных. Хорошая партия — совсем другое дело. Здесь речь идет о более важных вещах. Об имени. О собственности. О состоянии. О том, чтобы занять блестящее место в большом свете. А не о преходящих чувствах. — Внезапно она схватила мою руку. — Ты моя единственная, чудная, самая любимая Минка. И я хочу сказать тебе одну вещь, а ты знаешь, я всегда бываю права. Любовь не бывает вечной. Сегодня она жива, а завтра нет. И с тобой будет так же, и Габор забудется. А теперь несколько слов по поводу тетушкиных эскапад. — Она погладила мою руку: — Хочешь — верь, хочешь — нет, но она написала твоей маменьке, чтобы та выяснила, нельзя ли как-то выхлопотать тебе приданое. Но, Минка, на мой взгляд, здесь уже вряд ли чем-то можно помочь. Если бы у твоего отца были средства, он был бы обязан тебе их отдать. Так было… договорено. Но он категорически утверждает, что их у него нет. И даже если предположить, что он выплатит тебе небольшое приданое, он никогда не выплатит тебе залог. А потому ты являешься табу для любого офицера… Никто не может жениться на тебе. Разве что на левую руку.

— А что это значит? На левую руку?

— Это значит, что тебя похищают и прячут где-нибудь в убогой квартирке под фальшивым именем, жених разыгрывает супруга и пару лет тайно живет с тобой — в итоге ты исполняешь все супружеские обязанности, не имея при этом никаких прав. Такова свободная любовь. Но ты для этого слишком хороша!

— Все обязанности? И супружеские… тоже?

— Их в первую очередь. А если ты закажешь детей, то они останутся безо всякого обеспечения. Ты и понятия не имеешь… да… живя в смертном грехе, ты стопроцентно попадешь в ад, а в обществе будешь изгоем. И как бы ты прекрасно ни играла на рояле, как бы чудесно ни пела, никто тебя уже никуда не пригласит. И все будут злословить по твоему поводу. Нет. Это не для моей Минки. Жить в нищете. Как падшая женщина. И знаешь, что тогда происходит? Когда любовь пройдет? Тогда твой лихой кавалер оставляет тебя и женится на другой, у которой есть залог! И с ней он живет в свое удовольствие! Теперь понимаешь, почему я не хочу, чтобы тетушка твоя представила тебя нынче вечером как красотку на выданье. Трудно за всем углядеть в маленьком городе. Ничто не рушится так быстро, как добрая слава.

— Но моя репутация чиста. Меня все любят.

— Потому что ты скромная, хорошо воспитанная маленькая барышня. Но если тетушка сделает из тебя красавицу, сразу пойдут пересуды. И завтра каждый в казарме будет знать: утянутая, разряженная, без залога. Ты будешь, как несчастная коза в Африке, которую привязали к дереву в качестве приманки во время охоты на львов. Мужчины будут тебе льстить, будут готовы на все, лишь бы увидеться тайком. Они будут случайно попадаться на глаза во время наших прогулок, будут увиваться вокруг тебя в отеле. Поклянись мне теперь же, Минка, если кто-нибудь передаст тебе какое-либо украшение, бриллиантовый крестик или письмо, ты скажешь решительное «нет». Ты ничего не примешь. А если что-то найдешь в своей комнате, немедленно покажешь это мне, чтобы мы успели все отослать обратно, прежде чем будет считаться, что ты принимаешь подарки. Ты ведь знаешь, что за молодой незамужней дамой нельзя ухаживать. На это требуется согласие ее родителей. А такое согласие они дают только в том случае, когда речь идет о будущем зяте. Но и тогда он должен ждать, пока отец не скажет: так, теперь можешь выказывать свое почтение моей девочке. Запомни на всю жизнь, Минка: все тайное дурно пахнет. Если кто-то скажет тебе тайком, что любит и хочет на тебе жениться, не спросив предварительно меня, значит, он хочет лишь одного — испортить тебя.

Боже! Габор хотел меня испортить? Нет, нет. У него был план. «Omnia vincit amor».

— Да ты вся побелела, — испуганно воскликнула Эрмина. — Погоди, я принесу воды. — И она встала.

— А можно мне спросить? — сказала я, отпив воды из стакана. — Как велико было бы мое приданое?

— О! Очень велико, — Эрмина избегала моего взгляда.

— Но не так велико, как залог?

— Для залога достаточно.

Что, целый залог?! Я чуть было не стала обладательницей залога! Двадцать пять тысяч гульденов… Доходный дом…

Опять потребовалась вода. Эрмина принесла мне еще стакан.

— Послушай, — сказала она, тяжело вздохнув, — рано или поздно ты должна это узнать: твоя мать принесла мужу целое состояние. И была договоренность, что оно будет вложено в фабрику. Но только до той поры, пока не придет время выдавать тебя замуж… Тогда этот капитал должен быть изъят и отдан тебе в качестве приданого. Ты стала бы прекрасной партией, получила бы подобающего положению мужа и была бы обеспечена на всю жизнь. Так было задумано.

— Мужа-офицера?

— По крайней мере.

— Почему, по крайней мере?

— Потому что бывает и кое-что получше… Вот, например, господа, которые живут в своих поместьях, как мой брат Фриц. Он посмеивается над военными. Говорит, что они живут, как жалкие цыгане, кочуя от гарнизона к гарнизону. Сам он обитает в замке, живет на земле и от земли. Это — лучшее, что можно иметь в этом мире.

— Но в гарнизонном городке веселей.

— Верно, но брат ни за что не отдал бы меня в жены офицеру… Правда, это совершенно неважно, я все равно никогда не хотела выйти замуж. Я останусь девой до скончания века, и мне это нравится.

— Можно еще вопрос?

— Спрашивай.

— Почему кайзер не платит офицерам подобающего жалованья? Ведь они рискуют жизнью ради него.

— Не хватает средств. Поэтому.

— Почему? Ведь Австро-Венгрия богатая страна.

— Тут ты права. Но знаешь, у нас только богатые должны платить налоги… То есть, если ты владеешь замком или крупными земельными угодьями… Или шахтой, или железной дорогой, или банком. Твой дядюшка платит налоги на свой отель. А тетушка на две мельницы, которые достались ей в наследство. Мой брат Фриц тоже платит налоги. Но если тебе не повезло и ты должен зарабатывать себе на хлеб, ты ничего не платишь. Нельзя же забирать у бедняги, не имеющего частной собственности, то, что он сам зарабатывает себе на жизнь. И что это означает, дитя мое?

— Не знаю.

— То, что государственная казна отнюдь не переполнена. Кайзер решил даже, что в будущем году он тоже будет платить налоги. Он сам и вся его родня. И все равно этого не хватит на достойное жалованье офицерам. Но наш кайзер нашел выход, чтобы исправить положение. С помощью титулов и орденов, почестей и медалей, а также возведения в дворянское сословие. Со времен Марии Терезии[6] каждый офицер после пятидесяти лет службы получает дворянский титул. Теперь понимаешь, как это функционирует?.. Офицер приносит в брак дворянский титул «фон», а невеста со своим залогом прекрасную квартиру, мебель, серебро, роскошь и комфорт.