— Слава аллаху! – обрадовался Газиз. – А то от этой сучьей формы всё тело чешется.

— Это у тебя аллергия на неё! – попытался шутить, хотя было совсем не весело.

«Отказаться, что ли? Одно дело пришлых кокать, а это свой, русский!.. Ну зачем он перешёл дорогу?!»

Словно почувствовав мое настроение, позвонил Кабанченко. Намеренно бодрым голосом предложил задёшево приобрести контрольный пакет акций моего бывшего завода.

«Вот это да–а!.. – ошалел я. Мысль сразу заработала в финансово–хозяйственном направлении. – Открою совместное предприятие с японцами или корейцами – надо к ним людей заслать – и стану производить телевизоры или «видаки». Главное, подешевле, чем конуренты, продавать… и дела пойдут… но вот налоги, электроэнергия…»

— Слушаю, слушаю тебя, Егор Александрович, – опустился на грешную землю.

— Время ещё есть… Люди работают, – заговорили мы о деле, прямо не называя его.

— Надеюсь! – закончил Кабанченко.

«Да пошёл ты, – бросил телефонную трубку. – Одни проблемы с тобой!»

Надо позвонить в банк, пусть готовят документацию и договариваются о покупке акций.

«Вот уж директора прижму, – злорадствовал я. – Нет, вообще выгоню!» – связался с Газизом по сотовому и подробно рассказал ему о своём плане действий, продуманном в одну из бессонных ночей.

— И чтоб никаких подозрений! Понял? – предупредил его. – Подпалите для начала дом брата. Смотрите, чтоб лишний никто не погиб! – проявил человеколюбие.

На смерть Шитова накладывались мысли о заводе.

«Жить стало легче, жить стало веселей!» – отметил я.

8

Брат Шитова жил через три дома от матери, у которой остановилась семья Николая Андреевича. Деревня была большая, крепкая, имелся даже ресторан и Дом колхозника, в котором проживали различные заготовители, ревизоры и чёрт знает кто ещё.

Менлибаев с друзьями там и остановились. Торчать в машине за деревней – лишние подозрения вызывать и от объекта слежки далеко. А так всё рядом. Из окна номера хорошо просмативался и дом матери Шитова, и дом брата.

В обед молодёжь, взяв лыжи, отправилась на прогулку по первому снегу, а старшие собрались у матери.

— Выпивают сейчас конкретно, – завидовали менлибаевские подельники, – а мы тут тухнем – ни баб, ни выпивки, блин.

— Вот дело выгорит, – не отрывался от бинокля Газиз, – в умат напьёмся. Банки с бензином лучше приготовьте. Темнеет сейчас рано.

Как и во всех российских деревнях, не успело стемнеть – улицы обезлюдели. Лишь изредка, качаясь, брёл припозднившийся прохожий, сопровождаемый собачьим лаем.

— Ну что ж, братаны, пора… Всё поняли? Один собак мясом отманивает, чтоб не заложили, другой поджигает. Я – на тачке.

Деревянный дом вспыхнул быстро. Из машины Газиз наблюдал, как перепуганные соседи передавали друг другу вёдра с водой. Откуда ни возьмись, словно мотыльки на пламя, слетелась толпа детворы, активно мешавшая взрослым. Под ногами путались довольные собаки, прибежавшие вслед за малолетними хозяевами. Словом, через несколько минут вся деревня сновала перед горевшим домом. Приковыляли даже старики. Стоя чуть в сторонке, они бурчали, что в дни их молодости такой плёвый пожаришко потушили бы через три минуты.

Вся шитовская родня находилась в эпицентре событий. Вместе с ними, в мокрых от воды фуфайках, тушили огонь менлибаевские друзья. Они зорко следили за Шитовым–старшим, временами проявляя чудеса героизма и кидаясь за ним прямо в огонь.

«Ну когда, когда эти падлы его притащат», – психовал Газиз.

— Подъезжай! – зашипел телефон.

«Слава аллаху», – рванул он с места машину.

Через минуту ничего не понимающий Шитов сидел на заднем сиденье, удерживаемый двумя незнакомцами.

— В чём дело? Вы с ума сошли! – вырывался он. – Там мой брат горит…

— Лучше о детях побеспокойся! – на секунду повернулся к нему Газиз.

— Вы ответите, хулиганы! Знаете, кто я такой?!

— Успокойте его, чтоб лапшу на уши не вешал.

После двух ударов в живот задохнувшийся от боли Шитов начал понимать, что это не просто хулиганы, а нечто похуже.

— Что вам от меня надо? Деньги?! Говорите сколько.

Машина остановилась в лесопосадках недалеко от дороги.

— Что, хмель пообсыпался, Николай Андреевич?

Шитов удивлённо поглядел на говорившего:

— То‑то я думаю, где‑то вас видел, – чуть успокоился он.

— В подъезде у своей любовницы.

— Откуда вы меня знаете? Кто вы? Зачем следите за мной? – задёргался Шитов.

— Слишком много вопросов. Тебя что, опять успокаивать? – нахмурился Газиз.

— Нет, нет, я спокоен. Но там мой брат горит… Говорите, что вам нужно?.. Я всё…

— Нам нужен ты! – перебил его Менлибаев.

Шитов в ужасе уставился в мрачное скуластое лицо, смахивающее на череп в полумраке машины.

Он всё понял! Жизнь закончилась!

«Эти не шутят», – с надеждой посмотрел на дорогу.

Она была пустынна.

«Кричать бесполезно, никто не услышит… Может всё‑таки договорюсь? – думал он. – Скорее всего Кабанченко послал… Его люди… Эх, вырваться бы отсюда», — лихорадочно метались мысли.

— Я вам дам любые деньги! Слышите? Любые! Только отпустите…

— Ну‑ка, врежьте ему по кумполу, — приказал друзьям Газиз.

«А я потом вам врежу, чмошники, — подумал он, — уже сомневаться начали, петухи топтаные»…

— Николай Андреевич, мы тебя не тронем и сразу отпустим, как только напишешь записку, – ласково произнёс Менлибаев.

— Какую записку? Я всё напишу…

— Пиши! – бросил ему на колени листки бумаги и включил в салоне свет.

В глазах Шитова зажглась надежда.

— Диктуйте!

— В моей смерти прошу никого не винить. Родные! Простите меня. Я вас любил! – произнёс Газиз.

— А–а-а! – завыл Шитов.

— Хочешь знать, что будет?.. Завтра сгорит твоя мать!.. Потом изнасилуют дочь… Ты этого хочешь? – заорал Менлибаев. – Тебя бы на дачу, там сразу всё написал бы… Хочешь, сейчас сюда твою жену привезут?.. Или мать?.. Или дочь?.. А–а?.. Хочешь? – ударил его по лицу. – Ведь всё равно сдохнешь! Выбора у тебя нет, так ещё и родня страдать будет. Пожалей хоть их! – орал он, брызгая слюной. – Пиши! – пододвинул листки. – Ты же мужчина, – неожиданно успокоился и заговорил ровным голосом, – должен понять, что с тобой всё кончено… Но, клянусь аллахом, ни один волос не упадет с головы твоих детей, если напишешь записку! Ты веришь мне?.. Ни один!.. На пороге дома с автоматом встану, но их спасу… Пиши…

Шитов замер и с ужасом смотрел на белый лист бумаги, который нёс ему смерть. Он знал, что напишет свой приговор!.. Ради детей… Ради матери… Глаза набухли от слез, и он взял ручку…

— Ну–ну… – успокаивал его Газиз, сворачивая записку и пряча её в карман. – Сам сумеешь, или тебе помочь? – протянул ему пистолет с одним патроном. – Больно не будет… Ствол в рот и дави на курок! – как с тяжелобольным, разговаривал с ним Газиз. – Но следующий день – твой последний!.. Если до вечера не сумеешь… смотри! – немигающие, как у кобры, глаза палача сверлили Шитова.

Тот по–детски всхлипнул и взял пистолет.

— С–с-сумею!..

Хоронили Шитова в его родной деревне. Приехавший Кабанченко произнёс прочувствованную речь о потере друга и коллеги, которого никогда не забудет…

«Всё нервы!.. Сгорел на работе», – было общее мнение.

Дом брата отстроили за две недели на средства администрации города, выделенные Кабанченко. Он принимал самое активное участие в помощи семье покойного.

— Что бы мы без вас делали? – плакала на его груди вдова.

— Заходите в любое время, вы нам теперь как сын, – поддержала её мать.

Ну разве можно не избрать депутатом такого положительного человека, сострадающего другим и близко принимающего их боль к сердцу?..

К своему удивлению, я успокоился и привык к содеянному весьма быстро.

«Своей рукой себя уничтожил! Мог бы в милицию побежать или к крутым бандитам, умалять, чтоб отмазали, но выбрал то, что выбрал… Каждый выбирает свою дорогу сам»! – спокойно ходил на презентации и смело глядел людям в глаза. Совесть перестала мучить и по ночам, если рядом не было Марины, спал сном праведника.