Мы, однополчане, были все за него рады. Жаль только, что здоровье не позволило ему носить Золотую Звезду больше двух лет. Возможно, на нем отразилось потрясение, которое обрушилось на нашу страну в 1991-м и в 1992 годах. Ведь в это время многие ветераны ушли из жизни…
Но вернемся к плацдарму на Висле. В результате трех дней боев 8-я гвардейская армия смогла силами 35-й и 57-й гвардейских стрелковых дивизий захватить плацдарм — 20-километровый по фронту и 10–12 километров — в глубину. Поскольку противник все больше и больше наращивал усилия и для удержания плацдарма создавалась вполне реальная угроза, командир корпуса 5 августа 1944 года отдал приказ о переходе дивизий к обороне. При этом требовалось создать оборону глубокоэшелонированную и всесторонне оборудованную в инженерном отношении. В связи с появлением у противника танковых дивизий (в том числе дивизии «Герман Геринг» на танках «тигр») предусматривалось действие в полосе 35-й и 57-й гвардейских стрелковых дивизий 187-го отдельного самоходно-артиллерийского полка в качестве подвижного противотанкового резерва корпуса.
Оборону пришлось создавать под ударами противника. Только за 6 и 7 августа было отражено 20 контратак. [323]
На многих участках передний край нашей обороны был «плавающий» — утром мы его удерживаем, в обед под натиском превосходящих сил приходится отходить, а к вечеру, проведя контратаки, положение восстанавливаем.
Авиация противника постоянно совершала массированные налеты и, отбомбив, заходила по нескольку раз на наши позиции, поливая их пулеметным и пушечным огнем. Введением в сражение танковых дивизий противник рассчитывал вначале рассечь оборону, а затем уничтожить наши части и восстановить положение на Висле.
Участник этих боев, автор книги «От Волги до Шпрее», Н. И. Афанасьев пишет: «…На участок обороны 2-го батальона 100-го полка был направлен основной удар. На узком участке фронта противник пытался прорвать нашу оборону. Казалось, нет такой силы, которая могла бы остановить эту бронированную лавину. И когда до танков врага осталось 300–500 метров, открыли огонь пушки 37-го истребительно-противотанкового дивизиона и уцелевшие пушки полковой артиллерии. Густой шлейф дыма потянулся за одним танком, ярким пламенем вспыхнул другой. Остановились еще несколько подбитых машин…
Нещадно палило августовское солнце. Пыль, поднятая разрывами снарядов, авиабомб и гусеницами танков, перемешанная с пороховой гарью и дымом, неподвижно висела в воздухе, мешала вести прицельный огонь, затрудняла дыхание. Самоотверженно дрались гвардейцы 35-й гвардейской стрелковой дивизии, поистине не на жизнь, а на смерть, проявляя массовый героизм, стойкость и выдержку. Заканчивалась первая декада боев… на захваченном войсками 8-й гвардейской армии Магнушевском плацдарме. Гитлеровцы предпринимали отчаянные усилия, чтобы столкнуть гвардейцев в Вислу. Мы в те страшные дни [324] начала августа 1944 года хорошо понимали, что надо выстоять во что бы то ни стало. По 10–12 контратак приходилось отбивать за день сильно поредевшим полкам 37-й гвардейской стрелковой дивизии. В кровавой круговерти мы потеряли счет времени, силы были на исходе. Пополнения в батальоны не поступало. В строй вставали саперы, связисты и солдаты хозвзвода — все, кого можно было поставить в боевой порядок стрелковых подразделений» (с. 200).
Роковым для меня был день 11 августа 1944 года. Накануне, т. е. еще 10 августа, уже к исходу дня, после практически непрерывной бомбежки, начиная с рассвета, а также непрерывных массированных огневых налетов артиллерии противник перешел в атаку. Он атаковал пехотой и танками по всему фронту полка, сосредотачивая основные усилия на стыке с соседом — 47-й гвардейской стрелковой дивизией. Авиация противника постоянно бомбила наши боевые порядки. Солдаты изнемогали от зноя, грохота, пыли, постоянных разрывов снарядов, мин и бомб, от непрерывных штурмующих ударов авиации. Несмотря на большие потери в пехоте, несмотря на многочисленные факелы горящих «тигров» и «фердинандов», немцы вводили новые резервы и давили изо всех сил, стараясь все-таки столкнуть нас с плацдарма. Это была схватка не на жизнь, а на смерть.
Наш передний край продолжал «дышать» — в смысле: то продвигаться вперед, то отходить назад. И в итоге 10 августа под натиском превосходящих сил противника мы вынуждены были оставить первую траншею почти на километровом фронте. Уже темнело. Что-то предпринимать по восстановлению было бесполезно. Поэтому командир полка принял решение: закрепиться, убрать убитых, оказать помощь раненым, пополнить боеприпасы, накормить и напоить личный состав, создать систему огня с учетом, что вторая траншея становилась [325] передним краем, а «в затылок» ей отрыть в двухстах метрах еще одну траншею и считать ее второй. Наконец, сосредоточив все резервы полка на левом фланге, с рассветом, после мощного огневого налета артиллерии, нанести удар по флангу вклинившегося противника. К контратаке привлечь приданный полку дивизион САУ.
Мы учитывали, что только за 10 августа противник у нас выбил два орудия и одно повредил. Естественно, предполагали, что чем дальше, тем натиск противника, и особенно его танков, будет становиться сильнее. Поэтому две пушечные батареи полка и приданный отдельный истребительный противотанковый дивизион поставили полностью на прямую наводку против танков уже на новой второй траншее, между второй и третьей, и на последней, которая проходила на опушке леса. Таким образом, обеспечивалась и значительная глубина, и возможность одновременного применения всех основных противотанковых средств.
Все шло нормально. Даже отрыли простенький окоп для передового наблюдательного пункта командира полка. Размещаясь между второй и третьей траншеями, он обеспечивал отличный обзор и в то же время был хорошо замаскирован кустарником. Неподалеку проходила дорога от фронта в тыл, кюветы которой тоже поросли кустарником. На пункте размещались командир полка майор A. M. Воинков, его адъютант лейтенант Н. И. Королев, два радиста и два телефониста командира полка, а также я со своей небольшой группой управления: два связиста (радист и телефонист) и ординарец-разведчик. Столь сокращенный состав определили умышленно, чтобы не привлекать внимания противника. Это был у нас, так сказать, третий усеченный вариант. Второй вариант предполагал еще присутствие начальника разведки полка с группой разведчиков, третий же включал всех основных [326] командиров, которые нужны командиру полка для ведения боя и управления подразделениями.
Ночь с 10 на 11 августа прошла в подготовке организации боя, в том числе контратаки по флангу противника с целью уничтожения его на участке вклинивания. Безмерно уставшие, но довольные выполненной работой, мы еще до рассвета собрались на передовом командно-наблюдательном пункте командира полка и, обменявшись мнениями и информацией о положении дел, начали позванивать по телефонам командира полка в батальоны, а я — в свои батареи и приданную полку артиллерию. Кажется, было предусмотрено все. Однако, как говорят в народе, пришла беда — отворяй ворота.
Вот и у нас. Накануне, вечером 10 августа, противник вытеснил нас из первой траншеи, а на рассвете, еще в утренних сумерках, ровно за час до нашей огневой подготовки и проведения контратаки наносит сильный массированный удар авиацией по второй и третьей траншеям и глубине наших позиций. При этом свои основные усилия авиация сосредотачивает именно по нашей группировке, которая была предназначена для проведения контратаки на левом фланге. Через 15 минут после начала авиационного удара включилась артиллерия противника — до этого по нашим огневым точкам на переднем крае вели огонь только орудия прямой наводки и САУ. Стало совсем светло, брызнули первые лучи солнца. Так уж устроен человек, что вместе с восходом поднимается и человеческое настроение. Но на этот раз солнце не было нашим союзником. Наоборот, на восходе противник выдвинул на опушку своего леса армаду танков и САУ, которые вместе с артиллерией и авиацией мигом «распахали» все поле.