— Скажи мне, ради всего святого, — выпалил он наконец, — что заставило тебя поселиться здесь, в этих комнатах?

— Прежде всего, они дешевые, — неуверенно начат я, — кроме того, находятся в самом центре, и еще…

— Слишком уж дешевые, — перебил Чаптер. — Ты не спросил, почему?

— Мне это и в голову не пришло.

Мы оба помолчат, и я заметил, что он избегает смотреть мне в глаза.

— Ради бога, выкладывай, что у тебя на уме! — вскричат я, ибо ожидание стало непереносимо для моих напряженных нервов.

— Здесь ведь в течение долгого времени жил Блант, — сказал мой приятель тихо, — он и… умер здесь. Знаешь, я тогда часто навещал его, делал, что мог, чтобы облегчить ему…

— Ну же! — с трудом выговорил я. — Прошу тебя, продолжай… Не тяни!

— Понимаешь, — пробормотал Чаптер, отвернувшись к окну, и я заметил, как он поежился, — под конец он наводил на меня такой страх, что я просто не мог больше этого выносить, хотя всегда считал себя человеком малочувствительным. А тут нервы пришли в расстройство, стали сниться кошмары и мерещиться всякие ужасы.

Я молча смотрел на него. Я не знал никакого Бланта и понятия не имел, о чем говорит Чаптер. Тем не менее меня сотрясала нервная дрожь, во рту пересохло…

— С тех пор я здесь не был, сегодня вот в первый раз… — сказал мой приятель тихо, почти шепотом, — и, поверь, у меня мороз по коже. Ей-богу, здесь жить нельзя. Вон у тебя какой болезненный вид, дружище.

— Я снял этот дом на год, — натянуто улыбнулся я. — Подписал арендный договор. Думал, это выгодная сделка.

Чаптера передернуло, он наглухо застегнул пальто. Потом тихо заговорил, озираясь по сторонам, будто подозревал, что, нас подслушивают. Я тоже готов был поклясться, что, кроме нас двоих, в комнате присутствует некто третий.

— Он сам это сделал, и никто не винил его; страдания его были невыносимы. Последние два года он выходил из дому только с тщательно прикрытым лицом, а садясь в экипаж, требовал, чтобы подняли верх. Даже сиделка, которая так долго ухаживала за ним, в конце концов вынуждена была уйти. Ступни на обеих ногах у него сгнили и отвалились, и он передвигался ползком, на четвереньках. А запах, запах был…

Тут мне пришлось остановить его. Я весь покрылся испариной, меня бросало то в жар, то в холод — кажется, я начал догадываться…

— Бедняга… — снова заговорил Чаптер. — Я старался на него не смотреть, а он всегда просил позволения снять платок и все спрашивал, не очень ли мне противно. Обычно я занимал место у открытого окна. Впрочем, он никогда ко мне не прикасался. Он снимал весь этот дом. И ни за что не хотел переехать.

— Он что, занимал… эти… эти самые комнаты?

— Нет, у него была маленькая комнатушка наверху, под самой крышей. Он предпочитал ее, потому что там всегда темно. А эти комнаты расположены слишком низко, он опасался, что здесь его могут увидеть с улицы. Говорят, зеваки провожали его до самых дверей, а потом стояли под окнами, стараясь хоть краешком глаза увидеть его лицо.

— Но ведь есть же больницы…

— Да он и слышать о них не хотел, а врачи не настаивали. Понимаешь, считается, что это не заразная болезнь, и никто не мешал ему жить здесь. Он все время читал книги по медицине и фармакологии. Голова и особенно лицо его вселяли ужас — у него был львиный лик.

Я поднял руку, чтобы остановить его.

— Он был всем в тягость и знал это, слишком хорошо знал. Однажды ночью сознание этого стало непереносимо, и он не захотел больше жить. У него под рукой всегда были разные медикаменты… Утром его нашли на полу, мертвого. Это случилось два года назад. Говорили, он мог бы прожить еще несколько лет.

— Ради бога! — воскликнул я, не в силах вынести этой пытки. — Скажи, что у него было? Только не тяни, говори скорее!

— Я думал, ты знаешь! — вскричал он в неподдельном изумлении. — Думал, ты все знаешь!

Чаптер нагнулся ко мне, наши глаза встретились. Едва слышно, точно страшась своих слов, мой приятель прошептал:

— Он… он был прокаженный!