Верно, и нервы, и печень у меня сильно расстроены. Следует более усидчиво работать и почаще бывать на свежем воздухе. Эти чужие мысли никогда не приходят мне в голову, если я занят делом. Однако они все время рядом, всегда наготове и только ждут своего часа.

Все это произошло со мной не сразу, а после того, как я несколько дней кряду безвылазно просидел дома, потом интеллектуальная осада стала быстро усиливаться. Другая путающая странность давала о себе знать лишь дважды. Это предчувствие какой-то смертельной и отвратительной болезни. Оно захлестывает меня волной лихорадочного жара, затем отступает, и я дрожу в ознобе. Кажется, сам воздух вокруг меня напоен губительной заразой. Предчувствие это оба раза было столь пронизывающе убедительно, что голова у меня закружилась, а в уме молнией пронеслись зловещие названия всех смертельных болезней, какие я знал. Что это за явление, не берусь объяснить, но оно не вымысел, свидетельством тому холодный нот и бешено колотящееся сердце, с которыми я остаюсь после этих коротких приступов необъяснимого страха.

Острее всего я ощутил этот иррациональный ужас ночью двадцать восьмого, когда, преследуя таинственного незнакомца, поднялся наверх. Лишь только мы с ним оказались запертыми в маленькой чердачной комнате, как я сразу почувствовал, что передо мною олицетворение этой невидимой и зловещей болезни. Такого леденящего ужаса я в жизни не испытывал, и не дай мне бог снова пережить это чувство.

Ну вот, признался наконец! По крайней мере, написал то, что до сих пор страшился предать бумаге. Ибо — не могу больше лгать себе — испытанное мною в памятную ночь (ноября двадцать восьмого) не было сном. Это такая же реальность, как мой ежедневный завтрак; и ничего не значащая запись в дневнике, якобы содержащая объяснение жуткого происшествия, — всего лишь дань моему нежеланию признаться даже самому себе в том, что все это случилось на самом деле. У меня просто не было сил выдержать этот ужас.

Декабря 3.

Скорее бы уже приезжал Чаптер! Припоминаю все, что случилось со мною, располагая события в строгой последовательности. Почти вижу холодноватые серые глаза моего однокашника, недоверчиво глядящие мне в лицо, пока я веду свой рассказ: стук в мою дверь; хорошо одетый посетитель; свет в верхнем окне; тень на шторе; незнакомец, идущий по свежевыпавшему снегу впереди меня; разбросанная ночью одежда; незаконченный разговор с Эмили; подозрительная скрытность хозяйки; некто, притаившийся на лестнице; ужасные слова, которые он прошептал мне на ухо; и, наконец, то, о чем труднее всего рассказать, — предчувствие страшной болезни и поток навязчивых мыслей и образов, не принадлежащих мне.

Так и вижу лицо Чаптера, слышу его неторопливую речь: «Опять ты сидишь на одном чае, полагаю, у тебя, как всегда, истощение. Покажись-ка ты лучше моему доктору, а потом махнем на юг, во Францию». Смешно, но этот здоровяк, понятия не имеющий о том, что такое больная печень или неврастения, регулярно посещает крупного специалиста по нервным болезням, ни с того ни с сего вбив себе в голову, будто у него, видите ли, нервная система не в порядке.

Декабря 5.

С той ночи, когда таинственный незнакомец явился моему взору, я не гасил ночника в спальне, и ничто не тревожило мой сон. Сегодня, однако, опять случилась досадная помеха. Просыпаюсь — а у туалетного столика стоит он и разглядывает себя в зеркале. Дверь между тем была, как обычно, заперта. Я его тотчас узнал, и кровь застыла у меня в жилах. Леденящий ужас захлестнул меня и сковал неподвижностью — я не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Зато очень хорошо чувствовал заполнивший комнату ненавистный мне смрад.

Неизвестный показался мне высоким и широким в плечах. Он стоял, ссутулясь, спиной ко мне, но в неверном мерцании ночника я мог различить в зеркале его огромную голову. В призрачном сероватом свете раннего утра, пробивающемся в щели между портьерами, картина получилась зловещая: львиная грива песочно-серых волос вокруг безобразного, отечного, в грубых складках звероподобного лица, которое, увидев раз, уже невозможно забыть никогда. Этот львиный лик, свойственный только…

Нет, не осмелюсь вымолвить страшное слово. Однако как подтверждение чудовищной догадки разглядел я в смешанном двойном свете несколько зеленовато-серых пятен на щеках незнакомца, которые он, надо полагать, и рассматривал в зеркале. Рот у него был широк, губы бледные и очень толстые. Та из его рук, которая была мне видна, производила странное впечатление — тощие, костлявые пальцы судорожно сжимали мою щетку для волос, а на тыльной стороне кисти виднелась отвратительная морщинистая корка. Эта уродливая кисть напоминала огромного серого паука, изготовившегося к нападению, или же когтистую лапу хищной птицы.

Сознание, что я с ним один на один в комнате, что он рядом — рукой достать, наполнило меня неизъяснимым ужасом. А когда он обернулся и вперил в меня взгляд своих неправдоподобно маленьких глаз — на огромном лице они казались совсем крошечными, — я, громко вскрикнув, откинулся на подушки в глубоком обмороке…

Декабрь 6.

Пришел в себя утром и первое, что заметил, — это разбросанную по всему полу одежду. Трудно собраться с мыслями; то и дело сотрясают жестокие приступы — дрожу как в лихорадке. Вознамерился тотчас идти в гостиницу, которую назвал мне Чаптер, и узнать, когда он приезжает. Писать о том, что случилось сегодня ночью, — ни за что: это слишком ужасно, а я должен заставить себя не думать об этом. Чувствую в голове странную легкость, когда ел последний раз, не помню, о еде даже думать не могу — дважды вырвало кровью. Одеваясь, услышал, как по булыжной мостовой прогромыхат экипаж, а минуту спустя дверь отворилась и, к моей великой радости, появился тот, кого я ждал с таким нетерпением.

Один только вид его пышущего здоровьем лица и невозмутимый взгляд спокойных глаз сразу оказали свое благотворное действие, и я немного успокоился. Крепкое рукопожатие будто придало мне силы. Жадно вслушиваясь в басовые раскаты его уверенного голоса, я почувствовал, как бледнеют мои ночные кошмары, и вдруг понял, что мне будет очень трудно рассказать этому благодушному здоровяку о немыслимых и невероятных моих злоключениях. Некоторые люди излучают такую жизненную силу, которая разрушает тончайшую паутину видений, так что и не припомнишь толком, что тебе привиделось. Чаптер как раз относится к людям этого типа.

Мы перебирали события, происшедшие со времени нашей последней встречи, мой приятель рассказывал о своих путешествиях. Он говорил, а я слушал, но был настолько полон теми кошмарами, о которых мне предстояло поведать ему, что оказался скверным слушателем. Только и ждал удобного случая, чтобы выложить ему все, что так мучит меня.

Далеко не сразу я догадался, что Чаптер просто-напросто тянет время. Его тоже что-то тяготило, то, о чем он до поры умалчивал, терпеливо выжидая, когда представится случай заговорить об этом. Первые полчаса мы оба ходили вокруг да около, выбирая подходящий момент, чтобы взорвать свою мину, и так были на этом сосредоточены, что всех наших усилий только и хватило на то, чтобы не дать высказаться другому. Поняв это, я решил уступить — повременить с моим рассказом — и с удовлетворением заметил, что Чаптер, избавленный от подспудного давления с моей стороны, уже готов облегчить предо мной свою душу. Беседа наша становилась все более вялой — рассказы моего друга утратили живость, он начал повторяться. Паузы делались все длиннее. Наш обоюдный интерес к разговору угасал, как свеча на ветру.

Наконец Чаптер запнулся и прямо посмотрел мне в лицо. Его серьезный взгляд выдавал озабоченность и тревогу. Итак, подходящий момент настал!

— Послушай… — начал он и осекся.

Я молчат и только слегка подбодрил его кивком. На самом деле мне вдруг стало очень страшно: зловещая тень его предстоящего признания уже омрачила мою душу.