Марий нахмурился.
— Нет, меня заставили враги… Да и Союзническая война была непривлекательна для популяров. Мне не хотелось идти против братьев, — говорил он смущаясь (видел по глазам собеседника, что тот ему не верит), — а узнав, что Лампоний и Телезин, мои друзья, идут на меня, я не мог… Понимаешь?..
— Что же ты обещаешь мне за поддержку? — откровенно спросил Сульпиций. — Власть в случае победы популяров, или…
— Подожди, — прищурился Марий. — Власть почти в твоих руках, но я могу обещать побольше: когда мы восторжествуем и соберется новый сенат, ты будешь princeps senatus…
Вошла Юлия с цветами в руке. Приветствовав гостей улыбкой, она прошла к ларарию, чтобы увенчать домашних богов.
Давно уже она перестала верить в военные способности мужа, а успехи Суллы преисполняли гордостью ее сердце за любимого человека. Она считала дни и часы, когда опять увидится с ним (они встречались два раза в неделю, — Юлия украдкой уходила из дому), и каждый раз, когда Марий бранил Суллу, она испытывала непреодолимое желание крикнуть: «Замолчи! Он способнее и величественнее тебя!» Однако мысль о позоре, расправе Мария и отношении родных (Авл Цезарь недавно умер) удерживали ее.
Входя в атриум, она услышала обещание мужа и испуганно остановилась. Правду ли говорит Марий или хитрит?..
Находясь в ларарии, она прислушивалась к беседе. Вскоре разговор утих. И когда она вышла, Сульпиция и Тита Помпония уже не было в атриуме. Марий сидел, занимая один почти всю биселлу, и его грузное, расползшееся тело, большая мохнатая голова и крупные волосатые руки вызвали в ней отвращение.
XI
Сульпиций убеждал народ в необходимости послать на войну с Митридатом искусного полководца, который мог бы разбить неприятеля и освободить захваченные им Вифинию, Фригию и области Азии.
— Такой военачальник есть, — говорил он, — это Марий, третий основатель Рима, — и, восхваляя его, намекнул на поддержку, обещанную Марием союзникам: — Он распределит вас по старым трибам, и во время голосования перевес будет на вашей стороне… Пошлите же его проконсулом в Азию, и вы не пожалеете.
Речь Сульпиция обрадовала союзников и обозлила старых граждан. Те и другие стали оскорблять друг друга и угрожать расправою. В воздухе замелькали палки, полетели камни.
Сульпиций не пытался разнять римлян и союзников. Глядя равнодушно на стычку, он говорил Марию:
— В народном собрании будет еще не то, но я приму меры, и ты получить начальствование над легионами и отправишься против Митридата…
— Да помогут мне боги! — воскликнул Марий, обратив взор к Капитолию. — Какой-то голос говорит мне, что я разобью Митридата и захвачу несметные сокровища…
— …которые пойдут на ведение борьбы и улучшение жизни неимущих, — протянул ему руку Сульпиций. — Взгляни: старые граждане оттеснили новых, и если так же повторится в комициях, ты, наверно, скажешь: «Дело проиграно». А я знаю, что не они, а мои сателлиты решат исход стычки.
Выступил глашатай, громко закричал:
— Объявляются, по приказанию консулов, ферии. День созвания комиций отсрочен.
Сульпиций вспыхнул.
— Это незаконно, — возразил он и повысил голос: — Квириты, не обращайте внимания на решение консулов! Приходите завтра голосовать в комициях!..
И, повернувшись к Марию, прибавил:
— Клянусь Марсом, я ни перед чем не остановлюсь! Если бы пришлось даже перебить всех сенаторов и сжечь Капитолий, я бы пошел и на это!
На другой день сателлиты, опоясанные мечами, скрытыми под одеждой, отправлялись с Сульпицием на форум. Мульвий шел рядом с народным трибуном. Он знал, что Телезин и Лампоний, не доверяя Марию, отшатнулись от Сульпиция и уехали из Рима, но не примкнул к ним, потому что его захватила борьба в городе; он искал всюду очагов восстаний, надеясь втайне, что где-нибудь да удастся восторжествовать плебсу. Было время, когда бунт Тита Веттия, его победы и освобождение рабов уверили его в том, что начинается новая жизнь, созданная на братских началах, а потом понял, что силы были неравны, выступление преждевременно. Надежда на успех пробуждалась еще два раза: бунт Сатурнина и борьба Ливия Друза, казалось, должны были кончиться благоприятно. Но Марий предал, а Друза умертвил убийца, подосланный всадниками. Тогда Мульвий упал духом. Что было делать? Он сражался на стороне союзников против римлян, дважды был ранен и теперь примкнул к Сульпицию.
«Неужели и его ждет неудача? — думал он, шагая рядом с нарядным трибуном. — Сегодняшний день обещает быть горячим, и я помогу словом и мечом».
Он слушал, как Сульпиций яростно нападал в комициях на консулов Суллу и Помпея Руфа, проведших ферии, обвиняя их в нарушении законов, требуя отмены празднеств, мешающих народным сходкам.
Поднялся шум.
Выступил Сулла и спокойно объявил, что ферии не являются «средством замедлить брожение умов», как утверждает Сульпиций, а мерой, вызванной необходимостью.
— Кончатся ферии, — закричал он, — будут созваны комиций, а теперь, квириты, расходитесь: нечего вам здесь делать.
Сульпиций вспыхнул от негодования.
— Слышите, пролетарии, подлую речь патриция? — закричал он, едва владея собою. — Долой врагов народа! Долой Суллу и Помпея!
Сулла огляделся, — презрительная улыбка пробежала по его губам: коллега по консулату бежал, и теперь он один должен отвечать перед народом.
Сателлиты Сульпиция окружили Суллу и, потрясая обнаженными мечами, требовали отменить ферии, но Сулла не растерялся.
— Квириты, — спокойно вымолвил он, — если вы хотите меня запугать, то ошибаетесь. Неужели я не видел мечей? Уберите их. В сотнях сражений они сверкали перед моими глазами, и я не терял хладнокровия, не склонял головы перед насилием.
— Отмени ферии!
— Вопрос сложный, нужно его обдумать, — хитро выговорил Сулла.
— Ты обдумаешь, что делать, в присутствии главного военачальника…
Приставив ему меч к горлу, они повели его к дому Мария.
Сулла, окруженный сателлитами, вошел в атриум и приветствовал Мария и Юлию поднятой рукой. Марий побледнел. Он надеялся встретиться с Помпеем, а перед ним стоял смертельный враг.
Вбежал Сульпиций, крикнул Сулле:
— Консул, ты отменишь ферии и не будешь препятствовать Марию отправиться против Митридата! Разве ты не знаешь, народный трибун, что сенат постановил передать мне эту должность? Я уже воевал в Азии, знаю местность, нравы жителей, и я, только я могу выиграть эту войну!
— Не хвались! Марий справится не хуже тебя! Отмени ферии… иначе я убью тебя на месте!
— Не угрожай, — стиснул зубы Сулла, — не забывайся перед консулом!
Марий с ненавистью взглянул на него.
— Мы не нуждаемся в согласии консула, — грубо выговорил он. — Что решат комиции, то свято. Пусть же он отменит ферии…
Сулла, улыбаясь, наклонил голову.
«Он что-то замышляет, — недоумевая, подумал Марий, — но что? Он бессилен против комиций… Чему же радуется?»
На форуме народ толпился возле ростры. У подножия ее лежал обезображенный труп сына Помпея, зятя Суллы.
— За что убит? — спросил консул.
— За смелую речь перед народом, — сказал Лукулл, приветствуя Суллу.
— Кем?
— Сателлитами Сульпиция.
Сулла исподлобья взглянул на телохранителей: «Зверские лица, жадные глаза, обагренные кровью руки, — подумал он. — Нужно что-то сделать… Марий и Сульпиций погубят республику…»
Он повелел глашатаю объявить народу, что консул будет говорить, и, когда толпа замолчала, сказал:
— Вы хотите отмены ферий? Хорошо, отменяю.
И приказал глашатаям возвестить об этом на улицах и площадях.
Выборы полководца прошли бурно. Марий краснел и бледнел, слушая страстные убеждения Сульпиция, требовавшего, чтобы Марий, в звании проконсула, был немедленно отправлен на войну.
Голоса разделились: одни граждане стояли за Мария, другие — за Суллу.
— Марию ехать! Он великий полководец!