— Дальше ехать нельзя. Только что разговаривали с Тедженом, Они, конечно, не знают, когда нагрянет Прасолов, но то, что войска его уже в Мерве — это точно.

Войдя в аппаратную, Нестеров тотчас вызвал Теджен, запросил обстановку и вскоре получил ответ. Телеграфировал сам Воронец:

«Положение безвыходное. Приказываю забастовку прекратить. Членам забастовочного комитета и всем активным участникам немедленно выехать в Красноводск».

— Трус! — выругался Нестеров.

— Нет, Ваня, Воронец не трус, — возразил Арам, стоявший рядом. — Воронец самый настоящий изменник. Он решил запугать нас, и тем самым открыть беспрепятственный путь генералу Прасолову.

— Трус! Шкуру свою спасает, а, спасаясь, и других тянет на дно! — уточнил Нестеров. — Арам, я отправлюсь в Теджен. Ты временно возьмёшь на себя руководство дружинами.

— Будь осторожней, Ваня, — предупредил Арам. — Я уверен, что нас предали.

— Не беспокойся, Арам. Как бы то ни было, и что бы со мной не случилось, генерал Прасолов не должен ни под каким предлогом появиться с войсками в Асха-баде.

Нестеров взял с собой Метревели, Ратха, Андрюшу Батракова и отделение солдат-железнодорожников. Выехали на дрезине.

Наступил вечер. Над горами и пустыней быстро растекались мрачные ноябрьские сумерки. Яркая одинокая звезда бойко засверкала в голубом небе над Копетда-гом, возвестив о ночи. Равнина и горы укрылись чёрным мраком. С несущейся по рельсам, погромыхивающей дрезины уже ничего не было видно. Пустыня с её тысячью необъятных вёрст напоминала о своём существовании могучим неровным дыханием. И стук колёс дрезины заставлял думать о том, что это стучит сердце пустыни. Стучит торопливо и напряженно, хотя зачем бы сердцу пустыни торопиться? У него бесконечная жизнь, и никому не сбить это сердце с заведённого природой ритма. Горы во тьме едва угадывались: по угрюмо-величественному покою, го одиноким огонькам мельтешившим на склоках, по далёкому, едва уловимому голосу азанчи, призывавшего на молитву мусульман и, как бы выдававшего, что где-то рядом, в горах, затаилось селение, и в нём идёт, скрытая темнотой ночи, своя жизнь. И всё это вместе взятое — пустыня и горы — наваливалось на человеческое сознание как наваждение неясности, непостижимости чего-то беспредельно вечного, но невероятно властного, чему подчинено всё сущее.

Дрезина катилась по рельсам быстро. Солдаты, сменяя друг друга, садились за рычаги. Остальные сидели или стояли, держа наготове винтовки и пистолеты.

В темноте миновали разъезд. Каменный домишко со слепыми окнами едва был заметен со стороны. За ним около туркменской кибитки горел костёр; огонь костра высветил во мраке одинокое здание разъезда.

До Теджена оставалось километров семь, когда Метревели первым услышал, а затем и различил в темноте несущийся навстречу поезд. Пока он был сравнительно далеко: был слышен лишь стук колёс да мигающие блики огнедышащего паровоза. Но медлить было нельзя ни секунды, иначе авария.

— Стоп! — закричал испуганно Метревели и схватился за рычаг. — Слезай скорей, генацвале!

Все мгновенно оценили обстановку и попрыгали наземь.

— Куда?! — закричал Нестеров. — Сталкивай, ребята, дрезину! Да скорей, иначе хана! Сюда, ко мне. Заходите с другой стороны пятеро. Вот так. Ну, нажали! Ещё, ещё!

Тележку приподняли на рельсах, поставили на насыпь и скатили вниз. Минуты через две-три мимо пронёсся паровоз с несколькими вагонами, да так быстро, словно за ним гнались.

— Неужели генерал Прасолов? — неуверенно предположил Метревели.

— Нет, не он, — успокоил Нестеров. — Не может быть, чтобы Прасолов двумя вагонами пошел на Асхабад. Скорее всего, наши железнодорожники драпанули. Думаю, что войска Прасолова или входят в Теджен, или рядом со станцией и вот-вот войдут. Дальше нам ехать нет никакого смысла.

— Иван Николаевич, — предложил Ратх. — А что, если мы с Андрюшей проберёмся на станцию и разузнаем что там творится?

— Правильно, Ратх, — сразу согласился Андрей, — На дрезине можно влипнуть, а так — запросто. Если даже каратели схватят, то скажем: с Кавказа в Ташкент пробираемся.

— Давайте, ребята, — сказал Нестеров. — Постарайтесь узнать как можно больше подробностей. Главное сейчас для нас — знать, где Прасолов и что намеревается предпринять.

Ратх и Андрей отправились прямо по шпалам в Теджен и через час были на станции. Здесь как будто ничего особенного не происходило. Всюду тихо. Перед зданием вокзала горел фонарь и солдаты стояли около двери. По шинелям и шапкам Андрей легко разгадал, что это не железнодорожники, а строевики-пехотинцы. Присмотревшись как следует, юноши увидели на третьем пути паровоз с одним вагоном и солдат возле него. Все стало ясно: прасоловцы уже в Теджене. Настораживала лишь тишина. Она заставляла думать о том, что никто карателям не оказал сопротивления, никто даже не забил тревогу в городе. Разведчики прошли на перрон, и Андрюша спросил стоявших солдат:

— А чё, буфетчика нет, что ли? Табаку хотели купить.

— Какой вам табак, — отозвался солдат. — Сами без табаку сидим. Давайте-ка уходите отсюда! Здесь ходить нельзя.

Юноши прошли мимо освещенных окон и увидели в кабинете начальника станции двух офицеров. Одного они сразу узнали: Жалковский — правитель канцелярии начальника области.

Ребята отошли в темноту и притаились, ожидая, когда выйдут офицеры. Они простояли довольно долго, но Жалковский так и не вышел. Пришлось подкрасться к вагонам и подслушивать разговор солдат. Тут все сразу прояснилось. Едва подошли сзади и присели за буксами, сразу донеслось:

— Да куда итить-то? Куда итить? Самого Уссаковского, знамо, не ударишь: командующей же! Мало ли что у него с этим полковником Жалковским? Может, женщину какую-нибудь не поделили, вот и ссорятся!

— Дурак ты, Касьян, — отвечал, сплюнув, другой. — Причем тут женщина, когда революция кругом идет? Разве не видишь: все вокруг бастуют. Это мы в своей

Кушке сидели и ничего толком не знали, А тут, на просторе, оно видней. И если ты хочешь знать, у них, у генералов и прочего офицерства, тоже разногласия имеются. Одни за царя, как наш Прасолов, а другие за Государственную думу. Этот Жалковский, как я понимаю,

__ за царя. Иначе зачем бы он стал настаивать, чтобы целый полк бросить на Асхабад.

— А я думаю, все они, еняралы, заодно, — донесся третий голос. — Этот Уссаковский нарочно послал своего правителя за Прасоловым. А сам-то, небось, кривляется перед асхабадским народом: я, мол, ваш в доску. А как придут войска, так Уссаковский и начнет командовать всем корпусом. Тогда запоет рабочий класс и вся революция. Да и мы с вами, — прибавил тише…

Ратх и Андрюша возвратились к своим часа через два, радостно-возбужденные: выведали все, что требовалось. Принялись рассказывать наперебой и прежде всего о Жалковском. Оказывается, правитель канцелярии решил безо всякого шума водворить старые порядки по всей железнодорожной линии. Основные кушкинские войска где-то сзади, а сам Жалковский едет в командой в шестьдесят человек и готовит станции и разъезды к приему кушкинских солдат. Все начальники станций, разъездов и командиры железнодорожных рот и взводов хорошо осведомлены: правитель канцелярии назначен в Кушку, чтобы уладить «неразбериху». А теперь он «все уладил» и возвращается назад. Прибывая на станции и разъезды, команда правителя в шестьдесят штыков спокойно, без всякой суеты, арестовывает железнодорожников, а полковник Жалковский назначает начальниками станций офицеров из войска Прасолова. Как только на всех станциях и разъездах будет заменено железнодорожное руководство, тогда армия Прасолова беспрепятственно проедет от Мерва до Асхабада и дальше, до самого Каспия.

— Вот так-так! — подивился Нестеров, выслушав ребят. — Это у нас называется действуют «тихой сапой». Ну, а паровоз, который чуть было нас не сшиб, куда так спешит?

— И о паровозе узнали, — уверенно заявил Андрюша. — На нем Воронец с несколькими железнодорожниками драпанули. Не стали дожидаться встречи с полковником Жалковским, видно, почувствовали опасность.