София Тер-Реген, немочка, прибывшая, как многие ее соотечественники, искать счастья откуда-нибудь из Вюртемберга, начала свою деятельность, открыв на площади перед Александринским театром фургончик с продажей вафель. Это было в новинку. Вафли, источавшие приятный ванильный аромат, тут же выпекались хозяйкой на железной печурке и подавались публике. Петербуржцам понравились и кушанье, и хозяйка. Она была «высокого роста, брюнетка по глазам и волосам, но со свежестью кожи блондинки, с выразительными чертами лица, хоть бы прямо на сцену на роли королев и герцогинь». Одевалась изящно, вся в кружевах, с открытыми плечами и руками алебастровой белизны. Подавали в фургончике к вафлям шампанское, и разгоревшись, какой-то посетитель вздумал приставать к прекрасной вафельщице, за что получил хладнокровную оплеуху. Это осень 1845 года; время такое, что публичных скандалов не терпели, и фургончик Софи попросили убрать.
Вскоре она стала женой купца Юлиуса Гебгардта и тут развернулась. Для развлечения гуляющих по Адмиралтейскому бульвару устроена была ею «панорама-косморама», переехавшая затем в только что открытый «Пассаж» на Невском (тоже место, заслуживающее внимания). Там же открыла Софи «анатомический театр» с разными восковыми уродами. Недалеко от реформатской церкви на Мойке потешал публику устроенный ею кукольный вертеп, замененный вскоре «танцклассами» (прообраз будущих дискотек, с присущими им безобразиями). Заведены были Софией Гебгардт силомеры, манежи для конных упражнений, тиры для стрельбы в цель… И, наконец, — Зоологический сад.
Петербургская сторона — хоть оттуда, собственно, начинался город — до второй половины прошлого века представляла собой, скорее, обширное предместье, с деревянными домишками, заборчиками, огородами, грязными немощеными улицами. Нечто вроде «безобразной пустыни» являла местность за Кронверком, между валом и рвом предкрепостных укреплений и эспланадой, за которой разрешалось строиться. Благоустройство этого огромного пустыря началось по мысли графа Е. Ф. Канкрина, главного финансиста при Николае I. 30 августа 1845 года, на день Святого князя Александра Невского, был открыт сад, по этому случаю и названный Александровским. Двойственность «Северной Пальмиры», как видим, отразилась и на топонимике: у нас два Александровских сада, как при Петре I было две крепости: Петербургская и Адмиралтейская.
Постоянных мостов на Городской остров тогда не было, на лодочках добирались, да наводился, когда лед сходил с Невы, понтонный Троицкий мост. Для привлечения публики завели в саду «воксал» с музыкой и минеральными водами. Запускали воздушные шары, устраивали иллюминации. Но, конечно, пока тоненькие деревца с крохотными листочками приживались и крепли, вряд ли находилось много охотников гулять по этому новому саду, на пронизывающем невском ветру. Время, однако, шло, и в 1865 году явился новый соблазн. София Гебгардт давно уже присматривалась и приценивалась к земельному участку в Александровском саду и наконец сумела добиться своего.
Зоологические сады, зверинцы, по сути своей, предназначены для развлечения праздношатающихся двуногих, обнаруживающих сходство с четвероногими (в чем видят нечто забавное). Были там какие-то обезьянки, ящерицы, ламы, медведи; завели слона. Разумеется, невозможно было обойтись без буфетов и ресторанов. Устроили театр-шапито и летнюю эстраду, где пели цыгане, фокусники извлекали кроликов из цилиндра, крутились гимнасты.
Похоронив своего Гебгардта, пятидесятипятилетняя Софи вышла замуж за молодого акробата Э. А. Роста, наградив его миллионным приданым. Дело, получившее у петербуржцев фамильярное прозвище «Зоология», процветало. Путеводитель по Петербургу 1886 года сообщал о Зоологическом: «Собственно как сад — он ничем не замечателен, но интересен находящейся в нем коллекцией животных, довольно разнообразной. Кроме того, для петербуржцев он служит любимым местом гуляния, по разнообразию представлений различных артистов, среди которых преобладает элемент акробатический»… Рост любил устраивать разные феерии с фейерверками. Удовольствие обходилось в 30 копеек за вход. С солдат и детей брали всего 15. Добирались сюда на специальном пароходике от Дворцовой набережной или конкой: через Благовещенский, к тому времени уже построенный, мост и через Васильевский остров. По воскресеньям на гуляниях собиралось до 9 тысяч человек.
Бесстрастный свидетель сообщал: «Летом тетки собираются почти ежедневно в Зоологическом саду, и в особенности многолюдны их собрания по субботам и воскресеньям, когда приезжают солдаты из лагеря и когда свободны от занятий юнкера, полковые певчие, кадеты, гимназисты и мальчишки подмастерья. Солдаты лейб-гвардии Конного полка, кавалергарды, казаки, как Уральцы, так и Атаманцы, приходят в Зоологический сад единственно с целью заработать несколько двугривенных без всякого с их стороны труда»… Ну, о процессе обольщения мы уже вспоминали на Конногвардейском бульваре.
Что ж, возможно, это связано с памятью места: на заре «гей-ренессанса», который мы переживаем, устраивались дискотеки в Театре Ленинского Комсомола, почему-то переименованном в «Балтийский дом» (сокращенно «Балдом»). Правда, как-то не прижились они там: уж слишком огромны и неуютны пространства фойе и лестниц этого театра, детища сталинских пятилеток.
Театр «Ленком-Балдом» — совсем недалеко от «Зоологии» — был выстроен в предвоенные годы на месте сгоревшего корпуса Народного Дома Императора Николая II, открытого в 1900 году. На доступные широким массам представления собиралась разная публика; с пониманием была встречена скандальная опечатка на открытке с его изображением, подписанным по-французски «публичный дом». Для народных увеселений были предназначены и гигантские «американские горы», привлекавшие молодежь еще в 1930-е годы (сгорели в первые дни войны). Ныне действующий в бывшем Народном Доме «Мюзик-холл» тоже наводит на разные мысли, а в имеющемся тут же Планетарии устраиваются иногда разные интересные мероприятия, не имеющие непосредственного отношения к изучению звезд.
Петербургская сторона в начале XX века — это что-то вроде Булонского леса и Елисейских полей, жалкой потугой на которые строился Каменноостровский проспект. «Скетинг-ринг» (для катания на роликовых коньках), «Аквариум», «Спортинг-палас», — одни названия остались, как и знаменитых некогда «Ливадии», «Аркадии», «Виллы Роде» (это уже за островами, в Новой Деревне)…
Итак, погуляв по Александровскому саду у Адмиралтейства, куда отправиться закусить? До недавнего времени было здесь несколько пирожковых, кафе-мороженых; пышки продавали на Галерной (тогда еще Красной). Теперь всюду заведения более комфортные, но и цены если нет в кармане 50 долларов, лучше не заходить, чтобы не расстраиваться. То есть, налицо возвращение к нормам счастливой дореволюционной жизни. Как это писал удивительно бездарный стихоплет Агнивцев: «блистательный Петербург»… Сам-то неплохо устроился и после революции, в дом на углу Гороховой и Адмиралтейского захаживал не в качестве допрашиваемого, а к приятелям-чекистам — на чаек; впрочем, в те годы предпочитали кокаин.
В «блистательном» Петербурге начала XX века в районе Морских существовали фешенебельные рестораны: «Кюба» (точнее «Кафе де Пари»), принадлежавший Филиппару и Жуену — на Большой Морской, д. 16; этих же владельцев был на Мойке, д. 58 «Контан». Ресторан «Дюссо» — Большая Морская, д. 11; «Вена» — Малая Морская, д. 13… Да, последний адресок мы уже проходили: там умер Чайковский.
Дом на углу Малой Морской и Гороховой — старинный, XVIII века, но надстраивался, перестраивался и нынешний вид, с мальчиками по карнизу и прочими лепными завитушками, получил в конце 1870-х годов по проекту академика архитектуры И. П. Мааса. «Венский трактир» находился на этом месте еще во времена «усатой княгини» Голицыной, и так, в общем, всегда можно было здесь закусить. В 1903 году открылся ресторан «Вена», ставший известнейшим в столице, благодаря незаурядным способностям нового владельца, Ивана Сергеевича Соколова, о котором А. И. Куприн, пьяница и бабник, писал, что кормит Соколов своих клиентов, «как женский монастырь не кормит архиереев». За день в «Вене» бывало до 500 завтракающих и 600 обедающих клиентов. Открывали в полдень, последних гостей выпроваживали в 5 утра… То, что сейчас в нижнем этаже этого дома называется «Веной», ничего общего с Соколовским заведением не имеет: старый ресторан занимал весь второй этаж. Пиво подавали там особенно замечательное. Ну, и естественно, среди бледных правоведов, румяных конногвардейцев, балетных юношей… Кузмин любил здесь бывать и приводил сюда героев своих повестей и рассказов, но вообще «Вена» предназначалась для публики не самой аристократичной, как «Контан» и «Донон»; здесь все-таки было значительно дешевле. Тем и привлекала, как и соседние «Лейнер» и «Малый Ярославец». Последний находился на Большой Морской в доме 8 (ныне, как бы по наследству, там техникум общественного питания).