Я смотрю на дом передо мной. Господи, как он напугал меня, когда я навещал ее два года назад. Я из рабочего класса, рос в паршивой квартире с пьяными родителями. Как я смею гоняться за богатой дочерью посла с пятиэтажным домом в центре самого дорогого города Америки? Я безумен.

Не достаточно безумен. Я позволил ее жизни, ее отцу, моему прошлому – всему этому запугать меня.

Я делаю глубокий вдох, затем иду вперед и решительно звоню в дверь.

Господи, я надеялся, что Шерман справился и задержал тут Алекс. Будет не очень хорошо для меня, если ее отец скажет, что она в кино или еще где-то.

Я слышу шаги, затем дверь внезапно открывается, и я сталкиваюсь с двумя шестнадцатилетними девицами с открытыми ртами.

– Привет, – неловко говорю я. – Вы должно быть Сара и Джессика... не знаю, помните ли вы меня, я Дилан.

Темненькая, в платье, которое заставило бы монахиню покраснеть, прикладывает в шоке руки к лицу. Другая, в белом платье, говорит:

– Я помню тебя. И да, я Джессика.

Ее близняшка, Сара, поворачивается и кричит в сторону лестницы.

– Алекс! Тебе нужно подойти сюда.

Я усмехаюсь.

– Потрясающе. Гм... я не знаю, увижу ли вас снова, потому что не знаю, пошлет ли меня Алекс к черту. Если да, что ж, был рад с вами повидаться,

Джессика наклоняется и шепчет:

– Ты здесь, чтобы попытаться вернуть ее?

Я киваю, и она все еще тихо говорит:

– Она до сих пор любит тебя.

Я закрываю глаза и говорю.

– Спасибо.

Затем я вижу ее, медленно спускающуюся по лестнице. Я чувствую, как сдавливает горло. Она одета в белое платье без рукавов, с вышитыми на нем розами. На ее шее висит кулон в форме сердца, который я подарил ей два года назад. Возможно, это обнадеживающий знак. Ее рот приоткрыт, когда она подходит к двери. Я замечаю, что она осторожна, она боится меня. Боится того, что я снова причиню ей боль.

Я делаю глубокий вдох, упиваясь ею, затем говорю:

– Я, эм... я надеялся, что мы сможем поговорить, так что я надумал зайти.

Правый уголок ее рта изгибается в улыбке.

– Ты надумал зайти? За четыре тысячи миль отсюда?

– В моей голове расстояние не было показателем.

Она смотрит на меня, затем шепчет:

– Я не могу сделать это, если ты снова собираешься причинить мне боль, Дилан.

О, Боже. Я сглатываю, затем говорю.

– Можешь просто... выслушать меня? Пожалуйста? Если я не прав, и ты скажешь мне уйти, то я уйду, и ты больше никогда ничего от меня не услышишь, если не захочешь. Но я прошу тебя, Алекс. Дай мне шанс. Просто выслушай меня.

– Хорошо, – говорит она тихим голосом. Она смотрит на близняшек и говорит: – Можете сказать маме с папой продолжать ужин без меня? И не спускаться сюда ни при каких обстоятельствах?

Близнецы одновременно кивают, и Алекс выходит ко мне на улицу, закрывая за собой дверь. Она садится на крыльцо, тщательно подтыкает под себя платье.

– Садись, – говорит она, указывая на место рядом с собой. Я киваю. Мое сердце колотиться от волнения. Я не могу вспомнить последний раз, когда чувствовал что-то подобное кроме ночи, когда целую вечность назад я впервые пригласил ее на свидание. Господи, я в ужасе. Что если она скажет «нет»? Что если она скажет мне катиться к черту, убраться из ее жизни? Или еще хуже, если она скажет «да», и затем все кончится тем, что мы будем ненавидеть друг друга?

Черт возьми, думаю я. Прекрати это. Просто сделай это. Пойди на это. Хоть раз в жизни, выплесни всё из себя и скажи, что думаешь.

– Хорошо, – говорю я. – Слушай, я много думал, много писал. О том, что ты сказала. Обо мне, и том, кто я. О тебе. О нас.

Она кивает, слушая.

– Я не очень хорош в этом, Алекс. Но... это то, что я должен сделать, ладно. Я должен кое-что сказать, и я прошу тебя выслушать меня, не прерывая.

– Не прерывая?

Я киваю.

– Я не хочу потерять ход мысли, ясно? Пожалуйста. Когда я закончу, ты сможешь задать вопросы или скажешь мне отвалить, или еще что-нибудь, ладно?

Она награждают меня язвительной улыбкой и говорит:

– Ладно. Ты устанавливаешь правила. Без прерываний.

– Спасибо, – говорю я.

Я делаю глубокий вдох, затем лезу в карман пиджака, заполненный карточками. Я вынимаю их оттуда.

– Подожди, – говорит она, улыбаясь, ее глаза блестят. – Ты написал это? На картонных карточках?

– Я не хотел ничего забыть, – говорю я. – Я говорил тебе, что недостаточно хорош в этом. Поэтому я сделал несколько пометок, чтобы собраться, ладно?

– Ничего себе, – говорит она. На ее лице полуулыбка.

– Ты перебиваешь.

– Ты еще не начал.

Я закатываю глаза к темному небу и бормочу.

– О, парень. Все хорошо, – я смотрю на первую карточку. На ней сказано: «Яффа».

– Помнишь ночь, когда мы были в Яффа? В Старом Городе?

Она кивает.

– Хорошо, – говорю я. – Той ночью я понял, что действительно хотел познакомиться с тобой. Я видел тебя до этого в Хантер-Колледже, до того как мы полетели в Тель-Авив. Но ты была далека от моего круга, я даже не знал с чего начать. А полет был удивительно хорошим, в том смысле, что мы флиртовали. И это было потрясающе. Ты мне очень нравилась. Но когда мы шли обратно в «Youth Hostel», я увидел очень старый дом. Он выглядел так, словно простоял тысячу лет.

– Заброшенный, – говорит она. – Я помню.

– Да. Дело в том, что я хотел его исследовать. И ты пошла со мной. Остальные беспокоились. Мы могли нарушить закон. Честно сказать, я не помню, чем они были обеспокоены. Но тогда я понял, насколько ты храбрая. И... я восхищаюсь мужеством. Думаю, это была ночь, когда я начал влюбляться в тебя.

Она делает глубокий вдох, и я могу сказать, что она также погружена в воспоминания как и я. Она взяла меня за руку, и мы шли по старому дому. Просто мгновение, но это мгновение до сих пор выжжено в моей памяти.

– Видишь ли, мужество можно показать разными способами. На поле боя у меня был небольшой опыт в этом. Или это может быть что-то, что ты делаешь каждый день. Даже после того, что Рэнди сделал с тобой, ты продолжаешь учиться, продолжаешь жить. Хотя я знаю, что это чертовски больно. Алекс, ты должна знать, что я восхищаюсь тобой. В ту ночь, когда мы улетели из Израиля, ты хотела, чтобы я рассказал тебе, что чувствую. Тогда я не знал, как это сделать. У меня не было мужества рассказать это раньше. Но я расскажу тебе сейчас. Хорошо?

Она скрещивать руки на груди и смотрит на меня, ее глаза широко раскрыты, возбужденные. Она кивает и прикусывает свою нижнюю губу.

Я откладываю карточку рядом с собой. На следующей сказано: «Эйн-Геди»²⁵.

Я смотрю на нее. Слышала ли она меня? Я так думаю, но это не значит, что я завоевал ее.

– В любом случае… Я знаю, что не должен говорить это как часть того, что я хотел сказать, потому что это будет сексизм и объективно и все это дерьмо. Но я пытаюсь сказать тебе, что чувствую. Так что вот в чем дело... Алекс, ты такая красивая, иногда просто глядя в твои глаза, мое сердце останавливается. Даже если я после сегодняшнего не увижу тебя... даже если я доживу до девяноста девяти лет, и эта жизнь будет без тебя… я никогда, никогда не забуду наш первый поцелуй.

Она покраснела до насыщенного красного цвета, и я прошептал:

– Ты заставляешь меня чувствовать себя живым, Алекс. Мы подходим друг другу так, как я не предполагал. Знаю, я не самый красноречивый парень, поэтому для меня трудно высказаться, и есть ли вообще смысл. За последние несколько лет я был всего с несколькими девушками. Но ты... что-то совсем другое. Держать тебя в своих руках... прикасаться к тебе... это словно подключить меня к электрической розетке. Мне трудно быть рядом с тобой, и не прикасаться к тебе, ты опьяняющая. Иногда я в отчаянии просто протягиваю руку и касаюсь одного твоего волоса на голове.

Я делаю глубокий вдох, глядя ей в глаза.

– Если ты пошлешь меня сегодня, – шепчу я. – Если ты скажешь мне катиться к черту из твоей жизни и никогда не возвращаться... Я приму это. Но единственным сожалением моей жизни будет то, что мы никогда не занимались любовью. То, что мы потеряли наше совместное будущее.