— Денег-то сколько?
— Как и в прошлом году…
— Это что же — пять рублей?
— А ты думал как…
— И мясо?
— И мяса полпуда. Впрочем, как хочешь. Я ведь не напрашиваюсь.
— Ладно уж. Обдирай. Пользуйся случаем.
Трофим Андреич встал и с обиженным видом вышел из канцелярии. Через некоторое время к Ивану Фомичу заявился Тесленков. Иван Фомич встретил его очень приветливо, угостил пивом и сразу же завел речь о податной раскладке. Оказалось, что Тесленков делает раскладку как все:
— Волостные и сельские сборы, губернский земский сбор распределяю по числу платежных душ, а государственную оброчную разверстываю на рабочие руки, на пашню, на покосы и на домашнюю скотину.
— А получается это у тебя?
— Со скрипом, но получается. У меня ведь сын грамотей. Все подсчеты он делает. Самому мне с этим не справиться…
— Прошлый раз ты говорил, наоборот, что у тебя как раз не получается с этим. Считаешь, говорил, в одну сторону, а получается совсем не то, что надо…
— Вот именно. Я затем и пришел к тебе, чтобы как-то разобраться с этим.
— Значит, тебя интересует принципиальная сторона вопроса?
— Меня интересует, почему это, как мы ни раскладываем, а главная часть податей падает на бедных? В общем, почему бедные платят за богатых?
— Вот это и есть принципиальная сторона вопроса.
— Если это принципиальная, то объясняй мне принципиальную.
— Попробую, хоть это дело и кляузное. Начальство, как ты знаешь, категорически запрещает нам входить в обсуждение раскладочных дел. Считайте, проверяйте, требуйте, помогайте, а решений органов крестьянского самоуправления не касайтесь. Что постановил волостной и сельский сход по этой части, то обжалованию уже не подлежит.
— А при чем тут начальство? Я ведь с жалобой на тебя к нему не пойду.
— Знаю, что не пойдешь, а проболтаться можешь. Говорил, мол, с Иваном Фомичом, так он объяснял мне то-то и то-то. А случись с раскладной какая-нибудь буза в той же Витебке али Александровке? Ты ведь сам слышал их гласников на сходе. Случись там, говорю, какая заминка, нас с тобой сразу потянут. Теперь время военное. Говори, да оглядывайся.
— Да мы-то тут при чем, если в Витебке начнут?
— В Витебке начнут, а у нас в Черной Коме подхватят. И пойдет по всем деревням. Это дело у всех наболело. Тут нас, голубчиков, и возьмут за жабры.
Иван Фомич встал и прошелся по канцелярии. Потом выпил очередной ковшик пива, сел за стол и взял безкишенскую раскладочную ведомость.
— У меня у самого печенка болит, глядя на эту податную раскладку. Хочется обложить всех матом, а потом просто и внятно разъяснить, что суть дела тут не в раскладке, а в податном законе, по которому надо делать раскладку.
— Как не в раскладке! В раскладке, Иван Фомич. В раскладке! А закон — закон правильный. Подоходный. С богатых — побольше, с бедных — поменьше. По силе возможности…
— Всякий закон, Тесленко, даже самый правильный, можно повернуть так, что от него ничего не останется. Закон — дышло, говорят в народе. Куда его повернешь, туда и вышло.
— Это что же, выходит, раскладку мы делаем не по закону?
— В этом все дело.
— Вот тебе раз! Делаем все по-правильному, а выходит не по закону. Тут я уж ничего не понимаю… Объясни мне, дураку, в чем тут дело?
— Тогда слушай внимательно и мотай все на ус. Только с условием — ни с кем об этом не говорить. Согласен?
— Согласен, конечно, — сказал Тесленков и пересел на другой стул, поближе к Ивану Фомичу.
— Мы с Трофимом Андреичем только что разбирались с этим делом. Что у него получается? В Безкише у них ровно сто платежных единиц.
И вот он по указанию волостного схода начисляет на них губернский земский сбор из расчета три рубля восемьдесят четыре копейки с бойца, волостной сбор из расчета три рубля сорок четыре копейки на бойца и сельский сбор, по решению своего сельского схода, по три рубля двадцать копеек с бойца. Возьмем для примера в Безкише Евтифея Баранова. Он имеет в семье двух бойцов и одного полубойца и из этого расчета должен платить губернский земский сбор девять рублей шестьдесят копеек, волостной сбор восемь рублей шестьдесят копеек и сельский сбор ровно восемь рублей, а всего двадцать шесть рублей двадцать копеек.
А потом мы стали определять на этого Евтифея государственную оброчную подать, и определять ее не подушно, не по бойцам, а по доходности его хозяйства, как этого требует высшая власть. Государственной оброчной подати на безкишенское общество начислено по окладному листу немного больше, чем губернского земского сбора и так называемых «мирских» налогов, то есть волостных и сельских податей, взятых по отдельности. В исчислении на используемую безкишенским обществом землю этой подати приходится у них по сорок три копейки с десятины.
Когда мы все налоговые показатели Евтифея Баранова (рабочая сила, посев, покос и домашний скот) перевели принятым у нас в волости способом на пашенное исчисление, у него получилось восемь с половиной десятин, которые подлежат оплате из расчета по сорок три копейки с десятины. Так что государственной оброчной подати мы начислили на него три рубля шестьдесят пять копеек. Видишь, что получается. Сумма государственной оброчной подати на общество почти такая же, как земский, волостной и сельский сборы, взятые по отдельности, а исходя из доходности хозяйства Баранова, мы насчитали на него этой подати почти в три раза меньше тех податей. И так с него, голубчика, и будут драть эти подати — государственной оброчной три рубля шестьдесят пять копеек, губернский земский сбор девять рублей шестьдесят копеек, волостной сбор восемь рублей шестьдесят копеек и сельский — ровно восемь рублей, а всего двадцать девять рублей восемьдесят пять копеек. Как ты думаешь, правильно мы с Трофимом Андреичем рассчитали эти подати али неправильно?
— Правильно, конечно, — не задумываясь, ответил Тесленков. — Ты ведь уж сколько лет сидишь на этом деле, знаешь, что к чему…
— Да, правильно, если исходить из решений волостного и сельского сходов раскладывать мирские сборы и губернский земский сбор подушно, по бойцам, как мы это делаем сейчас. И неправильно, если идти в этом деле от закона о государственной оброчной подати, исчисляемой по доходности каждого отдельного крестьянского хозяйства.
— Как это так? Я что-то не пойму. Опять правильно и неправильно…
— А ты слушай как следует, вот и поймешь. Только держи язык за зубами. Государственная оброчная подать начислялась раньше тоже ведь подушно — по бойцам. Но высшая власть вынуждена была отменить такой порядок обложения, так как он вызывал массу нареканий и недовольств. Из-за этого в России дело доходило даже до бунтов. Так что высшее начальство вынуждено было отменить подушную подать и заменить ее податью подоходной.
Но если подушная подать была признана государством неправильной и заменена податью подоходной, то почему же мы губернский земский сбор, волостные и сельские расходы начисляем на мужика по-прежнему подушно, по забракованной и отмененной высшей властью системе? Почему это делается так, когда по смыслу этого нового податного закона губернские, волостные и сельские расходы следует начислять, как и государственную оброчную подать, тоже по доходности, то есть по силе возможности каждого хозяйства. Ты как? Согласен с этим?
— Еще бы! Мы только и говорим об этом при раскладке. Спорим, ругаемся, а все без толку…
— Спорите, ругаетесь, но ведь только насчет оброчной подати, а я говорю о раскладке всех податей. И оброчной, и губернского земского сбора, и волостных и сельских сборов. Понимаешь, в чем разница?
— Не совсем еще…
— Поймешь дальше. Только слушай как следует. Государственную оброчную мы начислили на Баранова по доходности. Давай попробуем таким же манером начислить на него и остальные подати и посмотрим, что у нас с этим делом получается…
Тут Иван Фомич взял лист бумаги и стал делать расчет всех податей на Евтифея Баранова не подушно, как решили и волостной и сельский сходы, а по доходности его хозяйства. Он что-то писал на бумаге, подсчитывал на счетах и наконец объявил Тесленкову: