Все были заворожены. И это не моя фантазия. Действительно, все, не отрываясь, смотрели на полк и слушали проникновенные слова и чудесную бравурную мелодию. Нет слов — сильная песня. Но ведь ее надо и сильно исполнить! И полк справился с этой задачей блестяще. Когда умолкли голоса, фанфары и медные трубы, стало тихо, однако никто не шелохнулся. Это оцепенение продолжалось с минуту. Первое чувство и желание было поаплодировать. Но ведь это строевой смотр! Командир полка, смотрю, тоже не двигается. Я уже хотел было разрядить обстановку и сказать, что эта часть программы проверки закончена и после перерыва продолжим ее дальше, как вдруг генерал засуетился, поправил микрофон и что есть сил выдал всем нам на радость:

— Вы все молодцы, офицеры, сержанты и солдаты! От лица службы я объявляю полку благодарность!

А полк как один человек:

— Служим Советскому Союзу!

Вконец растроганный генерал махнул рукой, что можно было расценить по-всякому, и отправился к машине. Я и еще кто-то из комиссии — за ним. Нас догоняет Крапивин и приглашает на обед. Генерал пожал ему руку, поблагодарил, и я с ним уехал в Кандалакшу, а комиссия осталась продолжать проверку.

Ехали на двух «газиках». На первом — генерал и я (генерал сел впереди). На втором — адъютант генерала и полковник из комиссии. Вначале минут пять-семь молчали. Затем генерал заговорил:

— Подтянутый полк. А как командир полка? Давно командует полком?

Я понял, что генерал усёк ляп Крапивина и сейчас хотел бы уточнить свои мысли. Конечно, я начал расхваливать Валентина Ивановича Крапивина на все лады. И этого он действительно заслуживал. Полностью отдавался службе, командовал умело, и результаты в полку были хорошие. Новатор, личный состав его любит. Он живет в полку и живет только мыслями о полке. Командует три года. Никаких признаков, что он тяготится, нет, и уверен, что их не будет. Перспективный, достойный для выдвижения офицер.

— Мне показалось, что он иногда выскакивает из седла, — заметил генерал, а это означало, что речь идет о самовлюбленности, стремлении показать себя, обратить на себя внимание.

— Товарищ генерал, каждый офицер должен стремиться к самопожертвованию. Я лично не вижу в его действиях каких-либо пороков. Наоборот, он заслуживает внимания и уверен, что результаты проверки это подтвердят:

— Ну, и хорошо. Но умелый наездник всегда должен плотно сидеть в седле. Иначе расшибется.

Я промолчал, но понял, что обязан передать это Крапивину в назидание. Что в свое время и сделал. Генерал хоть и деликатно, но довольно прозрачно давал понять: не зарывайся!

В общем, проверка прошла нормально. По боевой и политической подготовке мы получили хорошую оценку. А по состоянию и содержанию техники — удовлетворительно. Поэтому и общей оценкой была «удочка». Но несколько частей, в том числе и полк Крап ивина, получили общую хорошую оценку.

Разбор проверки был ровный, без надрывов. Конечно, всем хотелось, чтобы дивизия получила четверку. Однако оценка была справедливой. Сам факт, что в большинстве частей не было современного, заводского типа, теплого пункта технического обслуживания, где можно было бы проводить не только профилактику, но и средние ремонты, уже говорил о многом. Но мы еще летом заложили во всех полках и в большинстве отдельных батальонов такие пункты. Здания фактически уже были готовы, однако не было оборудования. И я показывал комиссии эти помещения, что, несомненно, возымело значение для получения всей оснастки в течение декабря — января. Забросили нам и много запчастей. Разумеется, на техническом оснащении частей это сказалось решительным образом.

1964 год для нас ознаменовался большими событиями.

Первое — это убытие генерал-лейтенанта Олега Александровича Лосика на Дальний Восток в качестве первого заместителя командующего войсками ДВО (в последующем он будет командовать войсками этого округа). На должность командующего армией был назначен генерал-майор Виктор Георгиевич Куликов, а первым заместителем к нему — генерал-майор Бахметьев. По характеру и внутреннему содержанию Бахметьев и Ягленко очень похожи. Поэтому самому Куликову приходилось лично «вкалывать» капитально.

Буквально через несколько дней после своего назначения Виктор Георгиевич объехал войска армии уже в новом качестве. Побывал он и у нас в Кандалакше. Мы, конечно, его поздравили и пожелали успехов. Когда с ним остались вдвоем, Куликов говорит мне:

— Вот что, Валентин Иванович, я знаю, что на протяжении всех лет службы в Заполярье ты (он перешел уже на «ты» — все-таки командарм) никогда лично не ездил в отпуск летом. Теперь будешь каждое лето получать парную путевку на море и отдыхать так, как отдыхают многие.

Никак не комментируя, я сижу напротив Виктора Георгиевича и улыбаюсь.

— Ты чего смеешься? Готовься — в следующем месяце поедешь с семьей в Крым.

— Большое спасибо, товарищ командующий, за заботу. Это было бы неплохо, — неуверенно ответил я.

Действительно, все годы я ездил отдыхать дней на 15–20 в декабре или в январе — за прошлый год. Но были и такие годы, когда вообще в отпуск не ездил. А тут вдруг такое решение! Оно, конечно, звучало заманчиво, но в то же время, с учетом полученного опыта, воспринималось с недоверием. И вдруг действительно я получаю путевки на жену и на себя в Гурзуф. Мало того, начмед армии звонит мне и говорит, что в Гурзуфе уже заказали номер: «Можете брать детей и ехать».

Я был на седьмом небе. А дома вообще ликовали. Звоню командарму и благодарю его от себя и семьи. Откровенно сказал ему, что даже не верится, хотя путевки в руках.

— Вот так будет всегда — только летом и на море! — подвел черту Виктор Георгиевич.

Все это происходило в середине августа 1964 года. Мы собрались, благополучно добрались с берега Белого моря до берега Черного, т. е. от Кандалакши до Гурзуфа. Все — как в сказке. Даже двухкомнатный номер.

Проходят первые сутки. Мы плаваем, загораем, вдыхаем ароматы чудесного приморского парка нашего санатория. Проходят вторые сутки — все вроде спокойно, но на душе что-то тревожно. Однако уже расхрабрились и на третьи сутки после обеда мы решили пройти по всему гурзуфскому побережью и изучить, кто и как здесь представлен. Впечатлений было много. После интересной прогулки зашли в столовую, поужинали и отправились к себе в номер. А здесь нас ожидал сюрприз — дежурная вручила сразу две телеграммы. Обе приблизительно одинакового содержания, но одна из Ленинграда за подписью командующего войсками округа, а вторая — из Петрозаводска за подписью командарма. Было сказано, что уже завтра Главная военная инспекция начинает проверять дивизию и что я должен немедленно прибыть к месту службы.

Я ничего не мог понять. Ведь всем хорошо известно, что о начале инспектирования с перечислением конкретных дивизий становится известно за 7–10 дней. А здесь — всего за двое суток?! До моего отъезда в отпуск наверняка было известно, что нашу 54-ю мотострелковую дивизию тоже будут инспектировать. Почему же меня отправили в отпуск? Но как бы я ни возмущался, однако время дорого, надо действовать. Вдруг приходит дежурная и приносит еще одну телеграмму — уже из Кандалакши за подписью заместителя командира дивизии. Она подтверждала две первые. Я отправился с этими телеграммами к начальнику санатория. Он дал мне машину добраться до аэропорта и в моем присутствии связался с комендантом города, который пообещал лично втолкнуть меня в какой-нибудь самолет на Мурманск. А из Мурманска буду пытаться любым ночным поездом добраться до Кандалакши.

Сейчас, вспоминая эту операцию, сам не верю, что все произошло так четко. В Симферополе на аэровокзале меня действительно ждал комендант города, полковник. Шла посадка на мурманский самолет. Он уже договорился о том, что меня возьмут. Я на всякий случай держу с собой телеграмму. За билет я расплатился уже на борту самолета. Через три часа уже был в Мурмашах — это аэродром южнее Мурманска. На такси добираюсь до железнодорожного вокзала. Но дежурный комендант говорит, что кроме поезда «Мурманск — Москва» других нет. А он приходит в Кандалакшу на час позже в сравнении с поездом «Москва — Мурманск», с которым приезжает инспекция. Меня это не устраивает. Начинаем перебирать товарные поезда. Один отправляется через час и в Кандалакше останавливается. Приходит за полтора-два часа до прихода поезда из Москвы. Это было прекрасно! Дежурный комендант передал меня какому-то железнодорожному начальнику, а последний привел прямо к товарняку, познакомился с бригадой на тепловозе, предупредил, что я поеду до Кандалакши, затем отвел на тормозную площадку в середину состава. Там никого не было. Минут 10–15 посудачили. Тут подошел мужичок в брезентовом плаще, бросил на площадку свою сумку и сверток, зажег и подвесил фонарь. Разговорились. Оказалось, что мы ждем именно его. Величали его Петром. Он сам сказал мне с гордостью: «Я хоть и не Великий, но Петр». Железнодорожный начальник, распрощавшись, ушел, и мы остались вдвоем. Петр обошел весь состав, постукивая молоточком по колесам и куда-то заглядывая. В установленное время состав дернулся и, набирая скорость, покатился.