— Может, рановато? Я назначен недавно.

— Но вы полгода исполняли обязанности командира дивизии.

— Все равно, думаю, что это будет преждевременно.

— Я уже договорился с Сергеем Ивановичем Молокоедовым — он согласен. Надо писать. Не получится сейчас — надо на следующий год пробиваться.

В итоге он меня все-таки уломал. Забрал мой рапорт, а потом добился согласия у комдива. Приехав в Петрозаводск, получил «добро» у командарма. Отправил рапорт в округ и проследил, чтобы там тоже было положительное решение. В Главном управлении кадров Министерства обороны мой рапорт отложили на следующий год. В заботах по службе я уже и думать об этом забыл. А через год вопрос «всплыл» опять.

Как-то в Печенгу приехал командарм Лосик, его первый заместитель Куликов, группа армейских работников и, естественно, командир дивизии Молокоедов. Проверялся ход боевой подготовки. По окончании проверки в конце недели Лосик сделал разбор. Затем мы обедали в узком кругу, и, кроме сказанного в официальной обстановке — а формулировки были острыми, — Лосик добавил, что он в целом удовлетворен состоянием дел, но на разборе умышленно заострил некоторые вопросы, чтобы мобилизовать командиров частей. Я подумал: может, это и надо делать, но у нас подобрались такие командиры, что их подгонять не следует — каждый прекрасно знает, когда, что и как проводить. Ему только надо помогать, в том числе с учебной материальной базой, но главное — не мешать. Однако сказанного не вернешь. Но наши командиры частей и так прекрасно понимали «маневр» командарма.

Далее за столом потолковали о других делах, и вдруг Лосик, глядя на меня, говорит:

— Из ГУКа (Главного управления кадров Минобороны) интересуются, как там полковник Варенников. Можно ли его рассматривать кандидатом на учебу в Военную академию Генштаба?

Я еще не сообразил — реагировать как-то на это сообщение или промолчать, а генерал Куликов, с которым мы были уже в прекрасных отношениях, фактически высказался за меня:

— Товарищ командующий, конечно, надо положительно решить этот вопрос. Варенников работает отлично — это может подтвердить каждый. Перспективный офицер, должность и возраст позволяют ему поступить в академию. К тому же он девять лет в Заполярье. Надо поддержать.

Все сидящие за столом начали, перебивая друг друга, выражать солидарность. Но Лосик не сказал ни да, ни нет. Однако в начале 1963 года я вместо академии был назначен на должность командира 54-й мотострелковой дивизии в Кандалакшу. Круг замкнулся: начал службу в Заполярье, в Кандалакше, затем Мурманск, полуостров Рыбачий, 112-й километр (поселок «Спутник»), Печенга, опять Мурманск, но фактически семья в Мурманске, а я в Печенге, — и опять Кандалакша. Знакомые края да и многие лица — тоже.

Бывшего командира дивизии генерал-майора Баюра постигло несчастье: он потерял жену и на этой почве у него развился недуг. В связи с такой ситуацией он был переведен в другой военный округ с некоторым повышением — заместителем командующего армии по боевой подготовке.

Верный своему принципу — вначале создай нормальные условия для жизни и службы солдат, сержантов и офицеров, а затем уже предъявляй к ним требования по учебе, поддержанию боевой готовности на высоком уровне, я и здесь начал с того же. Хотя дивизия была в целом обустроена уже лучше, чем мурманская, где строительство только развернулось, однако два гарнизона — в Аллакурти (это на границе с Финляндией) и в Пинозеро, неподалеку от Кандалакши, требовали значительных капитальных вложений. Добыть мне их удалось с учетом ранее приобретенного опыта. Дивизия на глазах стала преображаться. Конечно, было очень важно, что я нашел прямую поддержку всех командиров частей. Особо я дорожил единодушием командиров полков Прокудина, Крапивина, Довгаленко — мотострелковые полки, Демина — танковый полк, Жмурина — артиллерийский полк.

Не давая мне «передохнуть» и, очевидно, желая лично убедиться, как взялся за дело новый командир дивизии в Кандалакше (все-таки она была развернутой, как и в Мурманске), командующий Ленинградским военным округом генерал армии М. И. Казаков уже летом 1963 года приезжает с группой офицеров для проверки хода боевой подготовки. Проверка прошла в основном нормально, хотя и замечаний было много. Но специального разбора не делали, а старший группы проверяющих оставил мне перечень вопросов, на которые следовало обратить внимание.

Но для меня особый интерес представлял Казаков. И не только потому, что он был командующим войсками округа, а как личность. Человек он был мудрый, опытный военачальник, имел много и больших наград, но, как и у каждого, у него тоже были свои особенности и даже странности. Например, он может с вами ходить в течение всего дня и не проронить ни одного слова. Так было и в этот раз. Целый день он посвятил подробному изучению состояния дел в частях дивизии в Кандалакшском гарнизоне. При этом везде я докладывал ему все подробности, однако он молчал. Для того, чтобы раскрыть какие-то детали, я привлекал командира части, который дополнял мой доклад. Он опять ни слова. Лишь обменялся одной-двумя фразами со своим порученцем, и всё. Разумеется, поскольку он командовал округом почти три года, то, конечно, дивизию он уже знал. Тем более мне хотелось услышать какие-то его оценки, рекомендации, требования. Но увы…

Второй день он посвятил Пинозерскому гарнизону. Картина — та же, хотя побывал он не только в военном городке, но и на стрельбах, на вождении боевых машин и на батальонном тактическом учении.

Вечером, распрощавшись с нами, уехал в свой вагон, который должны были прицепить к проходящему в сторону Мурманска ночному поезду. Мне коротко сказал: «Командуйте». Сказал и уехал, оставив всех нас в раздумье. Особенно меня: как понимать «командуйте»? То ли как «всё нормально, есть недостатки, но поправляйте»; то ли — «пока командуйте, а дальше мы еще посмотрим, стоит ли такому доверять дивизию или нет»; то ли «командуйте, но мы к этому вопросу еще вернемся».

Чувства были сложные. Совершенно непонятен метод изучения своих кадров. На мой взгляд, в собеседовании раскрывается многое, и, в первую очередь, интеллект и профессионализм. Но самое главное — молчание начальника порождает у подчиненного чувство неуверенности, какие-то сомнения. Ночью я проводил группу командующего, которая этим же поездом отправлялась в Мурманск. Старший группы, видя, что мне многое неясно, сказал: «Все в пределах нормы, продолжайте решать задачи по плану боевой и политической подготовки». Это в какой-то степени сняло напряжение, но не полностью.

Утром я доложил обстановку командарму. Тот начал допытываться и добираться до всех подробностей, сказав при этом, что он, Лосик, тоже собирался приехать, но командующий войсками категорически запретил делать это. Командарм все напирал на меня:

— А как командующий войсками реагировал?

Я прямо ответил:

— Никак не реагировал!

— Этого не может быть. Он, конечно же, высказывал свое отношение, делал оценки.

— Это вы так предполагаете, товарищ командующий, фактически же ничего этого не было.

— Нет, нет. Такого не могло быть! Я знаю Михаила Ильича Казакова — он очень конкретный человек. Это вы, наверное, были невнимательны. Посмотрим, чем это для нас всех аукнется.

Конечно, я был раздосадован. Мало того, что от Казакова лично не получил никаких указаний, да еще и Лосик сомневается в моей внимательности, забеспокоился, а какие будут последствия. Ко всему этому добавились звонки командиров полков: «Что сказал командующий войсками?» А как я могу сказать им, что он вообще ничего не сказал? Пришлось разводить дипломатию. Тем, у кого он лично не был, я успокаивающе говорю: «Серьезных замечаний нет, я пришлю перечень вопросов, на которые надо обратить внимание». А командирам тех частей, которые командующий посетил, мне не оставалось ничего другого, как ссылаться на весь ход смотра командующим войсками. Но такие, как командир Пинозерского 279-го мотострелкового полка полковник Валентин Иванович Крапивин (весьма острый на язык), не успокаивались: