Широкие горловины огненных ваз. Вяжущий запах ароматного масла, которое подняли из подвалов загодя. И высокие сосуды с узкими журавлиными шеями, стоят в холле, откуда их выносят на ступеньки, щедро поливая маслом.

- Хороший праздник, - гость появляется незваным, но Брокк, странное дело, рад его видеть. - Здравствуйте, Мастер. Пусть ночь будет мирной.

Гость протягивает деревянный солнечный круг с темными вставками смолы.

- Покоя душам ваших предков, Олаф, - Брокк принимает дар. - Чем обязан?

- Позволите? - Олаф становится на колени перед кувшинами, проводит над каждым ладонью и кивает. - Этот гореть не будет.

- Откуда…

- Знаю, просто знаю, - он жмурится.

Изменился за год. Повзрослел.

И постарел, пожалуй, в длинных волосах появились седые пряди, а глаза Олафа запали.

- Вам хуже?

- Для меня это тяжелые дни, - он вытирает со щек испарину. А ведь одет-то легко, не по погоде. Рубашка и жилет из белого пике. Новомодный каррик горчичного цвета перекинут через плечо, из карманов брюк выглядывали желтые перчатки. - Много живого огня вокруг… тяжело сдержаться. Обычно я уезжал. Но сейчас, сами понимаете…

Королевское приглашение, от которого не получится отказаться.

- Мастер, - Олаф рассеянно гладил выдавленные узоры на жилете. - Я пришел сказать, что… знаю, вы поймете правильно. Хотелось бы думать, что поймете.

Он дышал мелко, часто и в целом выглядел совершенно больным.

- Жила волнуется. Нет, не так… она предчувствует. Ей больно, Мастер. А я слышу эту боль! - он почти выкрикнул и зажал уши ладонями. Олаф стоял, раскачиваясь, перекатываясь с ноги на ногу. - Она внутри меня. В голове. И ночью я сгораю. Я счастлив, что способен гореть… я смотрю, как моя кожа плавится, как тело становится пеплом и смеюсь… просыпаюсь от смеха, Мастер. Родители вызвали доктора, но он ничего не способен сделать. Опий предлагает. А я не хочу пить опий! Я знаю, что не поможет… мне надо уехать, но она не отпустит. И Король тоже… он думает, что это я собираюсь взорвать город.

Олаф? Почему бы и нет, не ради глобальной идеи или сомнительной выгоды, но лишь затем, чтобы выпустить пламя на волю.

- Я не настолько еще сошел с ума, - он сел на пол, скрестив ноги, стянул туфли и носки, оставшись в брюках со штрипками. - Видите?

Изуродованная рыхлая кожа, стянутая рубцами ожогов. И ступни выворачиваются, изгибаются длинные пальцы.

- Танцевали на углях?

- Что-то вроде, - слабо улыбнулся Олаф. - Пытался… поговорить с огнем. Раньше у меня получалось. Я ведь на пожарах год провел… знаете, когда видишь, на что огонь способен, день изо дня… нет, он по-прежнему красив, я не видел ничего, красивей пламени. Оно всегда разное… как лицо… женское лицо. Она капризна, но… меня любила.

Он разминал ступни.

Нелепая картина, полубезумный потерянный мальчишка, который сидит на полу чужого дома, босой, растрепанный, и трет изуродованные пламенем ноги.

- Четыреста сорок два пожара, Мастер, - Олаф отпустил ноги и вытянул их. Он шевелил пальцами, и кривые, переломанные какие-то мизинцы подергивались. - За год я потушил четыреста сорок два пожара. Это много, да?

- Да.

- В этом городе постоянно что-то горит… как правило людские кварталы. У них дома стоят тесно, и если где-то загорается, то прихватывает и соседей… а загорается постоянно. Вы знаете, что они зимой замерзают? Редко кто может позволить себе нормальную печь. Жгут уголь. Или дрова. Или вовсе все, что под руку попадет… дымоходы не чистят. Задыхаются в огне. Инголф сказал бы, что сами виноваты, и прав, виноваты, но… они же замерзают.

- Вы сейчас тоже замерзнете.

- Пускай, - Олаф отмахнулся от протянутой руки. - Она меня больше не любит. А родители, если поймают, запрут. Я не хочу снова оказаться в сумасшедшем доме.

Он обнял себя, сунув нервные пальцы в подмышки.

- Как давно вы не появлялись дома?

- Давно… неделя… или две… доктор пытается влить в меня опиум. А я не сумасшедший. Просто она больше меня не любит. Вы же понимаете, какое это горе, когда ваша женщина вас не любит.

Брокк сел рядом.

- Олаф…

- Нет, я еще не все сказал, - он вцепился в волосы и дернул. - Проклятье, тяжело сосредоточиться, когда этот гул в голове. Жила прорвется… вы ведь помните, что пламя делает с людьми? Не бывает пожаров без жертв… а я спасал. Отбирал у нее игрушки. Она позволяла пройти… месяц тому многоэтажка вспыхнула… Нижний город. Никто не любит спускаться в Нижний город, да и какая разница, сколько погибнет. Десятком больше, десятком меньше, а людей много… я полез. Пламя отступало. Оно слышало меня. Подчинялось. И я вытащил… кого успел, того вытащил. Меня все равно боялись и… я ведь пес… одна старуха даже прокляла, решила, что я виноват… дом вспыхнул, и я виноват.

- Олаф, все хорошо.

Брокк взял мальчишку за острые плечи и хорошенько встряхнул, голова Олафа запрокинулась, и на растянувшейся коже проступил узор рубцов.

- Почти сошли, да? - Олаф потрогал их пальцами, словно проверяя, на месте ли. - А я девочку вытащил… смешную… рыжую, как пламя. У нее на лице веснушки. Вот тут.

Он коснулся носа.

- Глаза и те рыжие… она одна выжила и, кажется, сошла с ума. Но я не отдам ее врачам.

- А что сделаешь?

- Не знаю пока. Наверное, себе оставлю. Рыжая ведь, как пламя, - он вдруг улыбнулся и, вывернувшись из захвата, встал. - Не обращайте внимания, Мастер. Со мной случаются… приступы. Сейчас чаще, огня вокруг много. Я снял для нас баржу… она древняя и почти разваливается, но на воде огня нет. Она все еще боится огня. И я теперь тоже. Как вы думаете, пламя способно ревновать?

- К человеку?

- Да.

- Если для тебя оно живое, то почему нет?

Олаф кивнул и дернул себя за длинную седую прядь.

- Я тоже подумал, что она ревнует… или дичает. Пожары вспыхивают все чаще. Жила близко, и огонь слышит ее. За последнюю неделю - семьдесят три вызова по нашему району… а будет еще больше. И оно не хочет умирать. Пьет воду, а не гаснет.

- Тебя на пожаре так?

- Третьего дня, - Олаф трогал шрамы на шее. - Балка упала. Я успел обернуться, но огня наглотался… рвало весь вечер. А оказалось, что под домом и камень плавило, вот и переплавило немного… больше нельзя. Представляете, доктор говорит, что сейчас я нестабилен, опасен. Я пытаюсь объяснить, а он не слушает. Меня никто не слушает.

- Я слушаю.

- Спасибо, Мастер, - Олаф наклонился за ботинками. - Слушаете и, если повезет, слышите. Как вы думаете, если дом к устью отогнать, то заденет?

- Лучше вверх по течению, за Горшвиной чертой излучина будет. Туда при самом плохом прогнозе не доберется.

- Значит, прогнозы все-таки есть.

- Куда ж без них.

Он вовсе не так безумен, да и на редкость логично, упорядоченно его сумасшествие. Олаф же, словно догадавшись о мыслях Брокка тряхнул головой. Длинные пряди растрепались, рассыпались по плечам, приклеившись к пропотевшей рубашке.

- Я пироман, но не дурак, Мастер. Я в состоянии сопоставить факты. Если бомбы взорвутся синхронно, то прорыва не миновать. И Король это понимает. Отсюда и поездка Ее Величества на воды… она заберет наследника, верно? Ничего не говорите…

- Не буду.

Олаф с раздражением натянул носки, закатав брючины - шрамы тянулись до колен, постепенно истончаясь - он закрепил подтяжки.

- Ненавижу мокрые…

- Могу одолжить сухие.

- Да нет, как-нибудь перетерплю, - ботинки он обувал стоя, балансируя на одной ноге. - Король попытается удержать жилу от прорыва.

- И как, получится?

- Если взрывы прогремят, то нет, - Олаф затолкал шнурки в ботинки. - Разве что… огонь на огонь, Мастер, как в лесу, отжигом… но городу легче не станет. Проклятье, последний сюртук прожег.

Он с некоторым удивлением уставился на попорченный искрами каррик.

- Олаф, - Брокк встал между ним и дверью.

- Не говорите, что собираетесь меня сдать.

- Не собираюсь. Кто по-твоему?

Он верно расценил вопрос, задумался ненадолго.