Что ни день одно — все эта же боль,

Каждой ночью — раскаянье

И на сердце ком — то ли снег, то ли соль

И никак не дождаться таянья,

И лежат вокруг, как себя ни неволь.

Кольца скользкого змея:

Каждый день одно — все новая боль,

Но другим от меня больнее.

Вес, кого остерегает –

Слепы и глухи:

Так Кассандру Бог карает

За ее грехи.

А тяжле есть ли грузы?

Лучше помолчим:

Кто измерил вес обузы

Раменам чужим?

И останется Ленин до века великим,

Как великим до века остался Петр,

И ни пуля в затылок, ни вдовьи клики –

Вес не в счет, все не в счет, вес не в счет, вес не в счет,

Тихо в детских домах для врагов народа:

Пусть глумленье, пусть смерть рукотворных сирот –

Вес оплатится словом кимвальным «свобода»

И высоким забором: там кто-то жрет.

Все нас будут учить, как писать нам оды,

Как нам морду плевкам подставлять, что ни год,

Как нам классы травить, как травить народы

И не помнить, что есть человеческий род.

Все ль еще нам делить берега Иордана

И кому отдать захолустный Наблус?

Где приправлены нефтью, где солью раны,

И напрасно ли был распят Иисус?

Слышен глас пророков в бензиновом чаде,

Вымирает зверь и не дышит лес, –

Так задохнемся ж, люди, в собственном смраде –

И без нас у вселенной достанет чудес!

На такой же больничной постели

Через десять лет, через год –

Может быть, через две недели

Смертный вздох мой выдохнет рот.

А помчат меня так же срочно

Под привычный сирены свист.

И повесят мне так же точно

В ноги температурный лист.

Не дадут мне дома возиться,

Книги милые перелистать.

Не дадут мне с мыслью проститься

И в больницу свезут помирать.

Не для дома больничные муки:

Чтобы память была легка.

Не сдавайся в нежные руки –

Равнодушная легче рука.

Смрад от тела, утка да судно,

Стыд и боль — ничем не помочь;

Долго, больно, стыдно и трудно

Мы из жизни уходим прочь.

В последний год,

Когда на Луне

Партбюро еще ни разу не собиралось,

И не открыли отдела кадров,

Черные тени ложились на снег

При неистраченной лунной погоде.

Все пока еще довольно недурно:

Еще на Луне не построены сортиры

И не разбросаны консервные банки.

В двадцать четвертом веке

Люди будут стоять на планете

Вплотную, как на площадке трамвая.

Природы не будет

И не будет любви.

Я — последний человек,

Потом уже роботы

С электрическими токами мозга.

Которыми управляют

Пошляки

С высшим монтёрно-политическим образованием.

Мир асфальтовый, шинно-бензинныи

Закрутился вкруг бензоколонки,

Мир удобный, бездумный и чинный

С океаном в мазутовой пленке,

Мир цифирный, единый, машинный

И, как детское горло, ломкий.

А я видел, самый последний.

То, чего не увидят потомки:

Где весною бродят олени

И цветы шелковисты и тонки –

Исчертили зимние тени

Синий снег, алмазный и звонкий.

Еще мы мальчиками были,

Еще нас лычки занимали,

Еще махорку не курили,

Еще ремнями щеголяли

И, выходя на пост дежурный,

На небо взор мы не кидали

И тучи — ясности лазурной

Еще мы не предпочитали.

Еще устам впервой проклятья,

Еще ушам ужасны стоны,

Еще не умирали братья,

Еще не изменяли жены,

В смешных шинелях, не по росту,

В раструбах кирзовых, шагами

Еще не мерили погостов,

Что карты числят городами,

Еще нам дым не застил неба

И запах не вставал в пустыне

От догорающего хлеба,

Незабываемый отныне,

Друзей мучительные тени

Еще никем не призывались –

Одни средь новых поколений

Мы только в тридцать лет остались.

Полвеком жизни мы не сыты,

На ласку, как на смерть влекомы,

Ласкают, чьи мужья убиты,

Ласкает горький хмель знакомый.

Нам полста лет не надоели –

Полтысячи нам будет мало!

А жизнь давно прошла — в шинели;

Паек получен. Ночь настала.

Еще мы мальчиками были.

Еще нас лычки занимали.

Еще махорка не курили.

Еще как моль не умирали.

Но слухом чутким, духом чистым

Шаги судьбы нам слышны были,

И в сердце грозные горнисты

То замирали, то трубили.

Какой же ныне глухотою

Нам уши время заложило?

Над нашей каменной землею

Судьба лицо свое склонила,

Как в пленке из агар-агара

Все беспорядочно теснятся.

Недолго в тонкой пленке шара

Кишенье будет продолжаться.

А в сердце, мысли, ум и знанье

Ты детям передал напрасно:

Удел их — смертное страданье,

Одно лишь мужество прекрасно:

По Откровенью Иоанна,

Над нами ангел встал разящий,

И кровью станут океаны,

И сушу огнь пожрет палящий.

И средь дымящейся пустыни

Родится скудный род уродов –

Что нужно делать — делай ныне,

Наследник тысячи народов:

Когда замрет людей сознанье.

Их предназначенная мука,

Повсюду будет мирозданье

Чернеть без мысли и без звука.