— Восемь кабельтовых.

— Пеленг?

— Тридцать градусов!

— Право сорок пять! Кормовые аппараты… Товсь!

Окаменело лицо Газиева. Сжались кулаки. Наконец он даст сейчас первый залп по врагу!

— Аппараты, пли!

Вздрогнул корпус лодки.

— Торпеды вышли!

Теперь все обратились в слух. У Газиева шевелились губы: считал про себя секунды.

Но секунды шли, а взрыва не было. И с каждым мгновением мрачнел Газиев.

Когда-то Шухов сказал мне: «Для подводника лучшая музыка — взрыв торпеды, посланной в борт вражеского корабля. И похоронный марш — тишина после промаха».

Его бывший помощник, видно, тоже усвоил эту музграмоту.

— Шум винтов подлодки справа по борту! — доложил акустик. — Пеленг сто двадцать!

Газиев очнулся.

— Лево на борт! Средний вперед!..

Так начался этот чудовищный поединок слепых. Все зависело от того, у кого окажутся крепче нервы. Маневрируя, нам удавалось уклониться от атак врага, но и наши торпеды не достигали цели.

После каждого промаха приливала кровь к смуглому лицу командира. Газиев забыл, что это лишь первый его бой, а противник может быть опытнейшим подводным асом, что весь экипаж нашей лодки держит только первый экзамен. Газиев понимал лишь одно: рядом враг и он должен во что бы то ни стало уничтожить его…

В отсеках считают вражеские торпеды, проносящиеся рядом.

— Пятая…

Бесконечно долго тянется время.

— Шестая…

Миновал еще час.

— Седьмая…

Все реже залпы. С каждой ушедшей торпедой противник становится осторожней.

Томительно тянется время. Нервы напряжены до предела. Слух обострен так, что, кажется, пролети муха — ее жужжание покажется грохотом бомбардировщика.

— Восьмая…

Еще одна торпеда проходит мимо. Но и нам никак не удается достать врага. Проиграет тот, кто первым окажется безоружным.

— Шум винтов прямо по носу, пять кабельтовых!

Слишком велик соблазн.

— Носовой третий… Пли!

И опять увернулся противник. У нас осталась одна торпеда. Последняя. Нам остается только ждать. Чтобы точно сказать, сколько прошло времени, мне придется заглянуть в вахтенный журнал. Мне показалось, до следующего возгласа акустика прошла вечность.

— Слышу торпеду слева по борту!

— Держать глубину!

Затаив дыхание, слышим, как совсем рядом проходит смерть. Это девятая торпеда противника.

Если неизвестная подлодка того же класса, что и наша, то и у врага остались всего одна-две торпеды. В этой борьбе, где ставка — жизнь пятидесяти людей, выиграет теперь тот, кто окажется более терпеливым…

Пятый час длится подводная дуэль. В лодке тяжело дышать. Но нельзя всплыть, освежить воздух. Надо ждать.

И мы ждем. Ждем, задыхаясь, обливаясь потом. От напряжения обручем стискивает голову. Мы ждем.

Но ждет и враг. Мы не знаем даже, чья это лодка. Японская, принявшая нас за американцев? Забравшаяся так далеко субмарина гитлеровцев? А может быть…

Враг затих. Мы не слышим больше шума его винтов. Отступил? Покинул поле боя? Ушел?

Газиев не выдерживает. Он приказывает подвсплыть, не продувая балласта, с помощью горизонтальных рулей.

Я с тревогой смотрю на него. Но приказ командира — закон.

Лодка подвсплыла. Глубина — тридцать.

— Самый малый вперед!

Зашумели винты. Теперь их, несомненно, услышит враг, если он еще рядом.

Газиев бросился к акустику, взял запасные наушники. На лбу у командира крупные капли пота, у переносицы залегли глубокие морщины. Он постарел за этот бой. Отбросил наушники.

— Лево на борт! Самый полный вперед!

И тут же запоздалый доклад акустика:

— Слышу торпеду! Справа по борту!

Но лодка уже стремительно поворачивает. На рулях стоит Шухов… Где-то совсем рядом, едва не задев обшивку, проходит ищущая нас смерть…

Сейчас все решится. Что будет делать теперь враг?

Газиев снова метнулся к акустику. Напряженно вслушивался.

— Боцман, на перископную!

— Слышу воздух! — доложил акустик. — Продувают цистерны!

Всплывают. Значит, враг безоружен и хочет уйти… Вот теперь должна сработать наша последняя торпеда в кормовом аппарате. Там все давно готово на «товсь».

— Право на борт! — прильнув к перископу, командует Газиев.

Лицо его просияло. Наконец он видит врага. Вражеская подлодка заплясала в перекрестке нитей перископа.

— Пли!!!

Мгновенье. И тревожный, особенно громкий выкрик торпедиста:

— Торпеда сработала, вышла не полностью!

Лицо Газиева исказилось.

— Что?!

— Во втором аппарате торпеда сработала, вышла не полностью, — повторил торпедист.

Кто-то охнул рядом. Каждый представил себе выступившую за кормой головку торпеды и нависшие над капсюлями острия инерционных ударников.

А главное, это была наша последняя торпеда!

Газиев стиснул кулаки. Вновь наклонился к перископу. Резко бросил:

— Всплытие! Артиллерийская тревога! Артрасчеты обеих пушек — в смежные с центральным постом отсеки!

Газиев встал у люка, нетерпеливо ожидая, когда можно будет открыть его.

— Артиллеристы к трапу! Шухов! На мостик к рулю!

Шухов молча подошел к люку.

Я шагнул к командиру. Тихо спросил:

— Что ты задумал?

Он отмахнулся:

— Артрасчеты за мной!

Газиев первым выскочил на палубу. Следом Шухов, комендоры, потом я. Артиллеристы бросились к орудиям. Газиев стоял на мостике. Всего в восьми кабельтовых по левому борту виднелось низкое тело подлодки врага.

— Курс… — выкрикнул Газиев. — Носовое, прицел… Фугасным…

Шухов повернул голову.

— Нельзя! — глухо произнес он.

— Что?!

Газиев непонимающе смотрел на рулевого.

— Нельзя вступать в артиллерийский бой при невышедшей торпеде, — тихо, чтобы не слышали комендоры, сказал Шухов. — Один разрыв рядом — и нам конец.

— Трус!

Я никогда не видел, чтобы так мгновенно бледнел человек, как побледнел Шухов. Но Шухов справился с собой.

— Мы должны дойти, товарищ командир!

— Пререкания в бою? — так же тихо и оттого страшно проговорил Газиев. — Расстреляю!

Я поверил — сейчас бы он застрелил Шухова, будь у него под рукой пистолет.

Я загородил Шухова. Взглянул в округлившиеся от ярости глаза командира.

— Комиссар! — выдохнул Газиев.

— Да, я комиссар… А ты командир, твой приказ — закон. Не забывай!

Газиев задохнулся. Секунду на мостике стояла тишина.

— Носовое орудие к бою готово! — доложил командир расчета.

— Кормовое орудие к бою готово!

Газиев резко отвернулся. Перевел дыхание.

— Отставить! — устало произнес он.

На запад, к заходящему солнцу, удалялась вражеская подлодка…

жены военнослужащего Ольги Свиридовой

ЗАЯВЛЕНИЕ

Мой муж, подводник капитан-лейтенант Газиев Ф. М., находится в действующем флоте. Мне двадцать два года, я радист 1-го класса, работала в условиях осажденного Ленинграда. Я абсолютно здорова, имею первые спортивные разряды по лыжам и волейболу, второй — по плаванию. Я не могу, не смею быть сейчас на Дальнем Востоке, в глубоком тылу. Убедительно прошу Вас, товарищ нарком, использовать меня на любой, самой опасной работе в районе боевых действий Северного флота…

1 января 1943 года. Вот и Новый год. А мы все еще в пути. Позади Тихий океан, Панамский канал, стоянка на Кубе. Теперь наш курс лежит на север.

Новый год встретили скромно, по-походному. Свободные от вахты матросы и командиры собрались в кают-компании. Газиев поднял тост за победу.

Самую большую радость доставил нам старшина радистов Виктор Мигунов. Он ухитрился принять и записать последние известия, переданные московским радио. Как слушали эту обычную хронику дня Родины наши ребята!