Но эта весть встречена бойцами без всякого энтузиазма. Григорию Ивановичу стоило немалых сил убедить их в необходимости отправиться на фронт. Сам же он начинает действовать, как настоящий командир. Прежде всего, Котовский направляет телеграмму в Вязьму, местным органам снабжения: «Ночью нами получен срочный приказ о немедленной отправке наших частей на фронт. Все красноармейцы голы и босы, большинство простужено. Необходимо тотчас же снабдить хотя бы обувью и шинелями. Нам приказано сегодня же в 14 часов грузиться. Если не будет предоставлена обувь — валенки, шинели и полушубки, мы не сумеем выполнить боевой приказ. Я отвечу жизнью за невыполнение приказа, и ваша совесть будет нечиста».
Несмотря на категорический отказ, Котовский «выходит из положения». Он составляет акт о том, что его бригада не может приступить к погрузке из-за отсутствия обмундирования. Однако в 14 часов один его батальон, полностью экипированный в шинели, сапоги и валенки, грузится в заблаговременно натопленные вагоны. Затем бойцы все это снимают и передают следующему батальону. Не повезло последним: из-за недостатка времени им пришлось отправиться без обуви. Так приказ был выполнен… А недостающее обмундирование было подано в эшелон в пути его следования на фронт.
Под Петроградом, где части Красной армии собирались на борьбу с Юденичем, Григорий Иванович докладывает наверх: «Переброска утомленных боями частей бригады на Петроградский фронт, в абсолютном смысле голыми и босыми, колоссально отразилась на боеспособности частей бригады. Повальная эпидемия тифа, чесотка, экзема и простудные заболевания вследствие отсутствия белья и элементарного обмундирования и бани вырвали из рядов от 75 до 85 процентов… В заключение считаю своим долгом революционера заявить следующее: Я считаю, что по логике вещей и в высших интересах Республики Советов я не должен командовать бригадой на этом столь важном для республики фронте. Я не военный специалист, и если я смог командовать бригадой на Украинском фронте, то командование на тех фронтах было, несомненно, не так тяжело и ответственно, и ошибки, совершенные там командованием, не были так болезненно губительны и смертельны, каковой может быть малейшая ошибка здесь, на Петроградском фронте. Здесь нужны большие специальные знания и опыт командования бригадой…»
Честность и критичность в свой адрес комбрига Котовского вполне объяснимы. Прекрасно понимая, что стоит за защитой Петрограда, а также наблюдая катастрофический рост заболевших бойцов, он считал, что в такой обстановке не сможет выполнить поставленную ему боевую задачу. А значит, подведет… Это было не в правилах «атамана Адского». Что же касается его командирского опыта, то здесь Григорий Иванович также, совершенно искренне, переживал: вдруг ему не хватит знаний, умений и навыков, чтобы остановить врага…
Однако все решилось гораздо «проще». Комбрига свалило тяжелое крупозное двустороннее воспаление легких. Температура выше сорока, бред…
Из госпиталя Григория Ивановича выписали в середине декабря, когда его бригада возвращалась на Украину, так и не успев повоевать с Юденичем.
Из Петрограда Котовский выехал на Украину. Где-то перед Брянском командир бригады оказался в одном вагоне с группой медицинских работников. Все они получили назначения на Южный фронт. Среди них оказалась Ольга Шакина…
Шмерлинг запишет с ее слов: «В вагоне, по дороге на Южный фронт, Котовский познакомился со своей будущей женой, другом и спутником в боевых походах — Ольгой Петровной Шакиной, молодым врачом. В день получения диплома она решила поехать добровольцем на фронт. О чем только ни говорили они под стук колес…
В Брянск прибыли поздно ночью. Предстояла пересадка. Вокзал был набит народом, и Котовскому с его спутником пришлось дожидаться наступления утра на перроне.
Котовский, ослабевший после долгой болезни, через силу боролся со сном; слипались глаза, он чувствовал, что вот-вот заснет здесь же, на перроне, на морозе. Ольга Петровна знала, что ее спутник только что перенес крупозное воспаление легких. Она заставила его надеть теплую меховую куртку, усадила Котовского на корзину и закутала ему ноги одеялом. Он сразу же заснул.
Ольга Петровна бодрствовала. Она смотрела на приближавшиеся и исчезавшие огни поездов. До нее доносились крики людей, осаждавших вагоны, сиплые гудки и лязг буферов. Гремел и вздыхал в темноте маневрировавший поезд. Она слушала, как рядом глубоко дышит прислонившийся к ее плечу человек — фронтовик.
Утром красноармейцы второй бригады и из других частей 45-й дивизии узнали, что Котовский на вокзале. Они обступили любимого комбрига. Обрадованные встречей, они кричали: «Ура! Котовский!»
Комбриг знакомил красноармейцев со своими новыми друзьями.
— Теперь нам болеть не страшно, везем на фронт врачей».
Встреча и знакомство Григория Ивановича с Ольгой Петровной станет поистине судьбоносным. Молодой врач Шакина станет ему женой, а еще — боевой подругой в походах. Она же составит краткий очерк о боевом пути кавалерийской бригады своего мужа — «Боевой год бригады — 20-й год».
«12-го января 1920 г. в Екатеринославе в приказе по 45-й дивизии было объявлено о формировании кавалерийской бригады. Командиром бригады назначался командир 2-й пех. бригады 45-й дивизии Котовский. Котовский с Юцевичем (был переписчиком в штабе 2-й бригады) (точнее — помощником начальника штаба) из Екатеринослава выехали в местечко Лозоватку собирать кавалерийские части. Юцевич был назначен начальником штаба. 25-го января было закончено формирование, и бригада получила задачу содействовать 2-й бригаде в овладении г. Вознесенском. Свое первое боевое крещение получила 30-го января, заняв г. Вознесенском. 3-го февраля после упорного боя у д. Колосовки заняла Березовку. В первый раз я видела всю бригаду перед Вознесенском, когда бригада направлялась в тыл противника. Внешний вид желал еще многого: около 300 всадников в самом различном одеянии, кони, за небольшим исключением, клячи. Шествие замыкали санитарная повозка с санитаром, который олицетворял собою санчасть бригады, и 2 новые полев. кухни. В лице Юцевича — был штаб бригады. Но была уверенность в своей силе и стремление к победе. У большинства бойцов (бессарабцев) было стремление скорее разгромить противника и затем пойти на Бессарабию, очистить ее от румын. В Вознесенске я получила приказ о переводе меня в кавбригаду и догнала бригаду в м[естечке] Березовке. Здесь я осталась со «штабом» формировать санчасть бригады, т. к. много было оставлено раненых и больных, а полки двинулись на Одессу. Поход был так стремителен, что приказы не догоняли их, и 7-го февраля в 2 часа дня наша бригада ворвалась в Одессу со стороны Пересыпи. Пополнение бойцов за это время шло за счет добровольцев из молдаванских сел, через которые бригада проходила, 9-го февраля около Маяк бригада разбила противника около 5 тысяч, выдержав упорный бой, ибо тут собрались «сливки» — охранка, жандармерия, офицерство. Здесь бригада подлаталась — громадное количество захвачено было пулеметов, артиллерии и обоза. В то время бойцов в бригаде было 350. 12-го февраля бригада заняла Тирасполь совместно со 2-й бригадой. Трофеи были настолько огромны, что из армии была прислана комиссия по учету этих трофеев — одних бронепоездов 12. В половине февраля бригада направилась в г. Ананьев на формирование. Но недолго отдыхала бригада. Ее перебросили на Польский фронт в район Жмеринки. В этом районе на ст. Комаровцы бригада пробыла целый месяц в тяжелых условиях. Поляки ежедневно устраивали ночные налеты. Бойцы все время должны были быть начеку. Лошади были оседланы, боец не отходил от лошади. Люди питались плохо, довольствие лошадей еще хуже. Заедала вошь. Но и при такой обстановке котовцы не изменили своей традиции — бить противника. Несколько раз так щелкнули по носу, что после этого поляки стали осторожнее. В половине апреля бригаду перебрасывают в 17-ю дивизию; 2-й полк уже был на Казатине, как вдруг измена галичан. Макаренко пошел на Винницу и с боем продвинулся и соединился с бригадой. Так перевод наш в 17-ю и не состоялся.