— Ну, здесь ты подзагнул, — сказала Мария. — В тот самый момент! Да мне пришлось тебя чуть ли не упрашивать поехать со мной, заманивать подземельями.

— Это я делал вид, — сказал царевич. — Чтоб ты знала, я сам себя забоялся. Вот, подумал я, сейчас это откроется. А что откроется-то? Может, что-нибудь совсем неинтересное — нужно ли такое открывать? Может, лучше пусть так и останется тайной? Вот потому я и тянул с ответом, а чтоб ты не догадалась, прикинулся дурачком.

— Ах, Игорь! — сказала Мария. — Как мы с тобой похожи! Сколько раз в моей жизни мне приходилось прикидываться дурочкой!

— Знаю, — сказал он, — потому мы с тобой и друзья… Но давай я отвечу и на другие вопросы, чтоб потом не возвращаться к этому; раз мы с тобой говорим начистоту, признаюсь тебе; не уверен я, хватит ли мне духу признаться в этом назавтра. Здесь, в туннеле, просто все как-то помогает быть откровенными…

Да и слишком мы оба потрясены, подумала Мария. В такие минуты сердца человеческие рвутся навстречу друг другу; затем наступают дни, и сердца вновь отдаляются.

— Не знаю, как быть сейчас, — продолжал меж тем Игорь. — Считаться ли дальше царевичем, нет ли? Если это был сон, значит, нужно бы пробудиться; а если наоборот (как я и думал), значит, нужно опять засыпать. А вместе с тем — если уж до конца! — еще час назад я знал, что это — настоящее, а сейчас я точно уже не знаю; это могло бы быть еще одной жизнью, не такой, какой я жил до того, но все равно не такой, какая должна бы… ну, в общем, еще одним сном. Другим, но все-таки сном.

— Понимаю, — сказала Мария. — Меня иногда тоже посещают подобные мысли. Например, что нас ждет там, на другом конце этого пути? Я не знаю…

— Как? — удивился Игорь. — Разве не станция?

— Я не об этом говорю.

Игорь помолчал.

— Как ты думаешь, — спросил он, — где мы сейчас? я имею в виду, географически?

— Понятия не имею. А как думаешь ты?

— Думаю, подъезжаем к границе. Ты обратила внимание, что боковые ветки совсем прекратились?

— Может, мы мчимся настолько быстро, что просто не успеваем их замечать?

— Хм… А знаешь, я никогда не был за границей.

— Я тоже в твоем возрасте не была.

— Давай поспим.

— Давай…

Мария достала из мешков тепленький плед из козьей шерсти. Экипаж мчался по траектории, все более погружаясь в глубину удивленных недр. Двое обнялись, укрылись, прижались друг к другу как можно плотней — беззащитная парочка, полностью вверившаяся судьбе, уже не имеющая ничего материального против целого мира.

— Я догадался, каков предел нашей скорости, — сонно пробормотал Игорь в ухо Марии.

— Ну, каков?

— Тысяча сто километров с чем-то. Потому что тысяча двести — уже звуковой барьер; вряд ли мы пробьем его в этом туннеле.

— Хорошо. Спи.

— Выключи фару. Вдруг мы проспим до замедления… она помешает…

— Все. Спи же…

— Я уже сплю…

Из-за плотных штор и ковра, гасящего звуки, Вальд не услышал с улицы ничего особенного. Даже шум бегущей по коридорам толпы практически полностью был поглощен тяжелыми двойными дверями; поэтому когда они распахнулись и множество людей с ружьями наполнило кабинет, для него это было скорее неожиданностью.

— А вот, братцы, и самый главный капиталист, — сказал веселый молодой голос. — Ишь, сколько всего нахапал… типа статуй! типа картин!

— Сейчас, — заговорила толпа, — мы его…

— Сейчас мы ему по ебальничку…

— Судить революционным трибуналом!

— Картины не трожь, братва!.. Картины в музей.

— Стол не повреди… старинной работы…

Несколько рук, как щупальца разгневанного осьминога, протянулись к Вальду, цепко схватили его, вытащили из кресла и поволокли на выход. Толпа неохотно пропускала тащивших его. Несколько человек плюнули на него по пути, кое-кто пнул со средней злобой и силой.

Его выволокли через приемную в холл и дотащили до лифта. Послышался нежный вздох лифтового колокольчика. Двери из нержавеющей стали разошлись.

Вальд услышал конское ржание и поднял голову. Звонко цокая подковами по полированному граниту, из лифта вышел конь под седлом, сопровождаемый сзади и с обеих сторон крадущимися в боевых стойках, облаченными в черное, низкорослыми азиатами, среди которых преобладали туркмены. Вальд перевел взгляд выше и увидел всадника. Он был одет в камуфляж, поверх него в кожаную куртку и с кепкой на голове. Куртка была крест-накрест перехвачена пулеметными лентами. Кривая казачья шашка болталась у всадника на боку. В руках он держал нагайку и маузер.

Вальд обомлел: это был Виктор Петрович. Он поднял коня на дыбы, нагайкой взмахнул, и толпа, держащая Вальда, вмиг расступилась. Воцарилось молчание.

— Бляди! — бешено крикнул Виктор Петрович. — Кто послал?

Никто ничего не ответил. Вальда перестали держать; в первый момент он чуть не упал, но овладел равновесием и выпрямился. Люди вокруг него хмуро смотрели в никуда или себе под ноги.

— По чьему приказу, я спрашиваю? — страшно крикнул всадник и выстрелил в потолок. — Кто старший? Не ответите — каждого десятого под расстрел!

Вокруг глухо зароптали. Со стороны приемной возникло движение, и толпа исторгла из себя двоих. Толпа толкнула их, плюнула в них, повалила на пол перед лошадью и вновь отступила, как морская волна.

— Вот они, суки, — сказал один из тех, кто минуту назад волок Вальда, и пнул лежащих по очереди. — Откуда же нам знать? У-у, провокаторы!

— Откуда знать, — зло буркнул всадник. — Так знайте теперь: здесь вам не шарашка, а Третье Главное Управление Наркомхоза, поняли? Извините душевно, товарищ начальник Управления, — мягко сказал он Вальду, — сами видите, какова обстановка… Ты, — ткнул он маузером в того, кто пинал провокаторов, — временно назначаешься начальником охраны здания и всего прочего, что здесь есть. Этих — в подвал… за мародерство и несанкционированные действия — расстрел на месте. Сформировать службу из личного состава и ждать указаний; а до того быть в подчинении товарища начальника. Исполняй!

— Есть, товарищ комиссар! — гаркнул назначенный.

Всадник спешился и отдал уздцы подобострастно взирающим на него людям. Он крепко пожал руку Вальду и, приобнявши его за плечи, увлек назад в кабинет. Вокруг сновали и коротко, внятно покрикивали. Вновь назначенный начальник охраны расставлял посты.

— Сьёкье!

— Вальд! Ты жив!

— Боже мой, наконец-то… Сьё, где ты?

— Дома. Вальд, я в порядке… лучше расскажи, как ты. То, что показывают по телевизору…

— Где ты была?

— В полете.

— Две недели в полете?

— Вальд, не кричи, хорошо? Я же не знала, что так сложится! Я была на воздушном шаре, с Сидом — решила испытать новые ощущения и заодно сэкономить на авиабилете; а шар летит медленнее, чем самолет…

— А почему твой телефон молчал?

— Потому что мы летели слишком высоко. Понимаешь, направление ветров в высоких слоях атмосферы…

— Сьё.

— Вальд, ты постоянно меня перебиваешь. Но расскажи, как у тебя? Тебе ничего не грозит?

— Не знаю. Ты не передумала выходить за меня?

— Нет. А ты?

— И я нет. А где страус?

— Знаешь, я его забрала. Сид собирался доставить его в Москву, но потом послушал новости и передумал.

— Я завидую страусу.

— Но в чем же дело, Вальд? Кстати, я уже договорилась с нашим посольством; тебе только явиться туда…

— Хм. Разве у тебя есть мои данные?

— Не нужно никаких данных. Ничего лишнего с собой не бери. Никаких бумаг никому не показывай. Не разговаривай с охраной, добейся встречи с любым чиновником… Просто скажешь — Вальд, еду к Сьёкье… Там все всё знают, там нам устроят телемост и тут же отправят тебя.

— Поразительно. Ты что, премьер-министр?

— Ты забыл. Нас всего четыре с небольшим миллиона.

— Да. Сьё!

— Да, Вальд.

— Извини… я накричал на тебя…

— Вальд, я все понимаю.

— Жди меня, Сьё. Я завтра же…