Вызывал ли Юсупов сад у Василия Львовича слезы вдохновения, как у его племянника? Стихи его, посвященные этому прекрасному саду, до нас не дошли. Но конечно же он с женой, как и другие гости Сергея Львовича, по саду прогуливался. Возможно, что Василий Львович с братом участвовал в домашних спектаклях князя Н. Б. Юсупова.

В 1799 году вышел в отставку и переселился в Москву И. И. Дмитриев. Он купил деревянный домик с маленьким садом возле Красных ворот в приходе Харитония в Огородной слободе и стал таким образом соседом братьев Пушкиных. Иван Иванович украсил свой дом эстампами (до конца дней своих он собирал коллекцию эстампов), разместил библиотеку. Свой сад поэт любовно украшал цветами и редкими растениями. «Подарок деревом или цветком, — справедливо полагал он, — прочнее прочего служит нам памятником дружбы или приязни»^[121]. «Удивляюсь поэту, — замечал он, — который равнодушен к живописи, цветам и деревьям, следовательно и к природе»^[122]. Там, в саду, под густою тенью двух старых лип, прозванных Филимоном и Бавкидою, любил И. И. Дмитриев сидеть с книгою. «Одиночество мое оживлялось довольно часто беседою и молодых писателей: Василья Львовича Пушкина, Владимира Васильевича Измайлова и Василия Андреевича Жуковского. Признательность моя наименовала только тех, которых постоянная приязнь ко мне и поныне услаждает мои воспоминания»^[123], — писал И. И. Дмитриев. Известно, что он бывал в доме Сергея Львовича Пушкина, несомненно, посещал и дом Василия Львовича. С семейством Пушкиных у И И. Дмитриева связана грустная страница в истории его сердца: ходили слухи, что он был безнадежно влюблен в Анну Львовну, сватался, получил отказ и никогда не женился. Племянник И. И. Дмитриева литератор Михаил Александрович Дмитриев вспоминал об А. Л. Пушкиной так:

«Анна Львовна, когда я ее узнал, была девицей уже старой. Она была умна, умнее своих братьев, женщина кроткая, любезная и просвещенная. Она читала на французском языке не одни романы и стихи, не одни книги, назначаемые для легкого чтения, но и важного, даже философического содержания. Разговор ее был чрезвычайно приятен и полон мыслей и опытности, приобретенной посредством собственного размышления. Она была в числе немногих и редких женщин, которые могли бы служить украшением всякого, и светского, и мыслящего общества! Ум, доброта и снисходительность просвечивали в каждом ее слове»^[124].

Становится понятным, почему Василий Львович очень любил сестрицу Анну. Жизнь с ней в одном доме доставляла ему радость, продлевала счастливые дни его безоблачного детства. Насколько это было по душе Капитолине Михайловне, мы не знаем.

И. И. Дмитриев в своих записках, как мы помним, писал о В. Л. Пушкине, В. А. Жуковском, В. В. Измайлове, бывавших в его доме. В. А. Жуковского представлять сегодня нет необходимости. А вот о Владимире Васильевиче Измайлове, московском поэте, прозаике, журналисте, нужно сказать хотя бы несколько слов. Он, как и И. И. Дмитриев, служил в 1794–1795 годах в лейб-гвардии Семеновском полку, вышел в отставку премьер-майором. В 1795 году в «Приятном и полезном препровождении времени» напечатал чувствительную повесть «Ростовское озеро». Последователь Н. М. Карамзина, он отдавал свои стихотворения в его альманах «Аониды». С Василием Львовичем находился в свойстве.

И еще об одном литераторе — князе Петре Ивановиче Шаликове. Он также был и поэтом, и прозаиком, и журналистом. В 1799 году, будучи премьер-майором гусарского полка, Петр Иванович вышел в отставку и поселился в Москве. Как и В. В. Измайлов, дебютировал в «Приятном и полезном препровождении времени», печатался в карамзинских «Аонидах». Следуя за своими учителями — Н. М. Карамзиным и И. И. Дмитриевым, сочинял чувствительные стихи и прозу, ориентировался на дамские вкусы, отличался в литературных мелочах, стихах на случай, альбомной лирике. И. И. Дмитриев относился к нему с легкой иронией, но был по-своему к нему привязан. М. А. Дмитриев вспоминал:

«Как скоро дядя бывал вечером один и ему было скушно, он приказывал, бывало, слуге: „Вели заложить Пегаса и ехать за князем Шаликовым!“ — Это была пегая лошадь, которую закладывали в дрожки или в сани и привозили князя Шаликова»^[125].

Познакомившись с Василием Львовичем, П. И. Шаликов вскоре стал близким его приятелем. Они во многом сходствовали: князь был отчаянным щеголем с непременным розовым платком на шее, поклонником прекрасных дам и, как сказал о нем А. С. Пушкин, «поэт прекрасного пола». Позднее в альбоме Петра Ивановича, где было много стихотворений самого владельца альбома, в том числе «К памятнику собачки, принадлежавшей Катерине Владимировне Апраксиной» и «Эпитафия коту И. И. Дмитриева», В. Л. Пушкин сделал такую стихотворную запись:

В Москве В. Л. Пушкин бывает в доме М. М. Хераскова, встречается с Н. М. Карамзиным, который печатает его стихи… Казалось бы, какое отношение к семейной жизни Василия Львовича имели его литературные встречи? Никакого. Разве только то, что Капитолина Михайловна им не препятствовала. И это само по себе прекрасно. В какой мере красавица Капитолина вдохновляла мужа-стихотворца, сказать трудно. Но будет справедливым все же заметить, что в конце 1790-х — начале 1800-х годов талант Василия Львовича развивается и крепнет. О признании его таланта свидетельствует то, что он печатается у Н. М. Карамзина в лучших периодических изданиях этого времени — альманахе «Аониды» и журнале «Вестник Европы». Поэт не забыл успеха своего послания «К камину». Его сатира 1798 года «Вечер» также соединяет обличение пороков с проповедью уединенной жизни вдали от суетного света. В этом стихотворении он продолжает пополнять галерею сатирических портретов: Стукодей, Змееяда, Скопидомов, Вралев, Буянов Более того, в его стихах — своего рода предвосхищение типажей и коллизий комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума».

Так начинает В. Л. Пушкин стихотворение «Вечер», в котором описывает хозяев и гостей одного московского дома.

Так говорит Чацкий о своем недовольстве Москвой.

Картина нравов московского общества, представленная в стихотворении «Вечер», дана в грибоедовском ключе. Василий Львович пишет о несносных говорунах, врагах просвещения, искателях знатности и богатства; с сочувствием показаны у него редкие умники, которым, по словам их противников, «не нужно золота — давай Жан Жака в руки». Правда, в стихах Василия Львовича нет еще грибоедовского пафоса обличений Чацкого, но в них, несомненно, есть то, что этот пафос приуготовляло: