(Заметим в скобках, что в 1810-е годы К. Ф. фон Борг перевел «Вечер» на немецкий язык.)

Несомненный интерес представляет для нас и стихотворное «Письмо к И. И. Дмитриеву», в котором Василий Львович заявил о своей литературной позиции. И. И. Дмитриев высмеял в сатире «Чужой толк» высокопарность в поэзии; В. Л. Пушкин же подверг осмеянию излишнюю и к тому же часто притворную слезливость современных стиходеев: «О, плаксы бедные! Жалка мне участь их!» (33). Ссылаясь на свои литературные авторитеты — того же И. И. Дмитриева, «любезного певца», который «вслед шествуя Анакреону / От Граций получил венец»; «милого, нежного» Н. М. Карамзина, который «в храм вкуса проложил дорогу»; «отечества усердного, верного сына» М. М. Хераскова, Василий Львович декларировал свои представления о поэзии:

В. Л. Пушкин расширяет жанровый репертуар своей лирики, пишет дружеские послания, басни, мадригалы, песни, подражания. А еще — ирмосы, то есть церковные песнопения. И вот здесь как раз уместно сказать о том, что именно семейственные связи Василия Львовича стали причиной того, что он испробовал свое перо и в этом жанре. В 1798–1801 годах брат Капитолины Михайловны Михаил Михайлович Вышеславцев составил и издал в двух книгах антологию духовной лирики русских поэтов «Приношение религии». В антологию были включены сочинения М. В. Ломоносова, Г. Р. Державина, М. М. Хераскова, И. И. Дмитриева, Н. М. Карамзина, других авторов, а также самого М. М. Вышеславцева и В. Л. Пушкина, ирмосы которого свидетельствуют об искренности и глубине его религиозного чувства:

Стихотворений, посвященных жене и написанных после женитьбы, в общем-то нет. Как скажет позже племянник В. Л. Пушкина, «жена — свой брат». И все же в стихах о любви образ ее, как нам кажется, присутствует. В одном из стихотворений она опять появится под именем Хлои: к ней будет обращен монолог ее супруга, в котором изложена своего рода программа их семейной жизни. И эта программа столь значительна и важна для Василия Львовича, что о ней надо говорить особо. При этом речь пойдет не только о Капитолине и Хлое, но и о Лизоньке и бедной Лизе.

Так начиналась песня И. И. Дмитриева, впервые напечатанная в 1794 году в «Приятном и полезном препровождении времени» без имени автора. Но имя автора знали, и песни, по свидетельству издателя журнала, «многие подражали». Дорожил ею и сам сочинитель. Во всяком случае, он продолжал улучшать ее текст. И если в первом издании строка «И в шалаш мой путь направил» читалась как «И к селу мой путь направил», а в сборнике «И мои безделки» 1795 года — «И к себе мой путь направил», то уже с издания «Сочинений и переводов» И. И. Дмитриева 1803–1805 годов значился «шалаш». Конечно, так лучше. Противопоставление шалаша дворцу удалось. Богатству и знатности противопоставлена любовь в шалаше на лоне природы:

А как замечательно заканчивает И. И. Дмитриев свою песню:

И для Василия Львовича идеал семейного счастья — жизнь с любимой в скромном жилище на природе. Но не только с любимой, а еще и с друзьями. Ведь и Н. М. Карамзин писал:

И еще, конечно, — с книгами. Без книг, без чтения Василий Львович своей жизни не мыслил.

После женитьбы В. Л. Пушкин вместе с молодой супругой в 1796 году посетил Суйду, где они, по признанию Василия Львовича, «провели несколько приятных дней». Суйда — мыза в 60 верстах от Петербурга, недалеко от Гатчины. С 1759 года она принадлежала Абраму Петровичу Ганнибалу, крестнику и любимцу Петра I, потом его сыну Ивану Абрамовичу Ганнибалу, уволенному от службы в чине генерал-поручика в 1784 году, — он приходился дядей Надежде Осиповне Ганнибал, вышедшей в 1796 году замуж за Сергея Львовича Пушкина. Впечатления от поездки в Суйду нашли отражение в стихотворении Василия Львовича, которое он так и назвал — «Суйда». В этом стихотворении, напечатанном в 1796 году в «Аонидах», и изложил автор свою программу семейной жизни:

Василий Львович рисует в воображении идиллическую картину: он и его жена пойдут «резвиться на лужок», где для друзей будут выстроены качели; они услышат глас свирели — «и стадо тучное погонит пастушок». А потом — на берегу, в беседке — ужин, где «со вкусом будет все, приятно и не пышно». По утру он будет проводить время за книгами — Гиршфельд, Руссо, Боннет, Томсон, Юнг, Геснер, Циммерман украсят его уединение: «Вот как я, нежный друг, желаю жить с тобой!» (132).