Орджоникидзе снял руку с плеча вахтера и хлопнул ею по ноге собеседника, засмеялся:

— Ох и шутник ты, Кузьмич! Озорной шутник! — Григорий Константинович достал платок из кармана своего партийного полувоенного френча (такой носил еще Ленин) и, утирая им лицо, спросил: — Кузьмич! Если не секрет, скажи, сколько тебе лет?

Вахтер опустил голову:

— Много уже — сорок пятый пошел… Нарком снова засмеялся:

— Выходит, что яйца учили курицу… Кузьмич взглянул на наркома:

— При чем тут курица и яйца?..

— Мне на днях стукнет полсотни… Выходит, я курица, а ты еще не выношенное яичко…

— Надо же, такую промашку дать] Не думал, никак не думал, что ты старше годами…

— Рад бы помолодеть, да это, друг мой, невозможно… Даже наркомам, — опять улыбнулся Григорий Константинович.

— Верно, на то божья воля… — серьезно согласился вахтер.

— А ты, Кузьмич, в бога веруешь? — удивился Орджоникидзе.

— Не, какой там верую! С первой империалистической отвык. Уж как я молил его сберечь меня, а он не заступился. Вот видишь, левая рука инвалидная. Шандарахнул германец, будь он проклят! — отвечал Кузьмич, и, повернувшись, он заметил нас, вскочил и громко отрапортовал: — Товарищ директор! На посту все в порядке…

Орджоникидзе, увидев нас и поднявшись с бетонной ступеньки, заметил:

— За исключением того, что я приехал без предупреждения, а он долго не признавал меня, но, когда догадался, что дело имеет с наркомом, бросился к телефону. Мне с трудом удалось уговорить его не поднимать шума…

Лихачев укоризненно смотрел лукавыми глазами на вахтера:

— Сколько раз говорил всем и тебе, Кузьмич: обязаны в таких случаях докладывать прямо мне.

Орджоникидзе, здороваясь с нами, заступился за своего нового знакомого:

— Он хотел, да я уговорил его. Правда, Кузьмич уверял меня, что директор в воскресенье не приезжает на завод, и все твердил: «А чего вы мотаетесь в выходной? Ведь обод колеса хотя и железный, но и тот вынашивается. А без него и втулка и спицы разлетаются к чертовой матери».

Вахтер спокойно спросил:

— А что, я неправду сказал?

Нарком, поглядывая карими глазами, трогая внушительные усы, с улыбкой заметил:

— Правду, но не всю… Ты же, Кузьмич, доказывал, что директор не приедет, а я убеждал — обязательно будет. Только не мог угадать когда, в каком часу…

— Это верно, Ляксеич: уговорил меня товарищ Орджоникидзе… не трезвонить. Тут я виноват, вторую промашку сделал, — понурив голову, сознался вахтер. — А сегодня-то ты не должон приезжать!..

— Вот видишь, а директор приехал-таки… — дружелюбно сказал нарком.

— Да он днюет и ночует на заводе! Сколько уж раз ему говорил… Разве он кого послушает? — еще более сердито сказал Кузьмич, безнадежно махнул здоровой рукой и отошел в сторонку.

Серго Орджоникидзе своим зорким взглядом заметил машину Лихачева, набитую до предела детишками и женщинами, и сказал директору:

— Як тебе заглянул по личному делу на одну минуту.

Директор завода был удивлен таким заявлением и, взглянув многозначительно на меня и Кузьмича, предложил:

— Может, зайдем в управление, Григорий Константинович?

— Нет, нет, товарищ Лихачев! Никто — ни Кузьмич, ни товарищ Байдуков нам не мешают. У меня никаких секретов нет — я по личному вопросу, повторяю… — И, помолчав немного, заметил: — А вот ты, как я вижу, секретничаешь. Кто это у тебя в машине? Куда вы собрались? Сейчас я тебя разоблачу… — говорил нарком, направляясь к ЗИС-101.

Он открыл дверцы автомобиля и, увидев наших жен и детишек, поздоровался со всеми и сказал:

— Извините меня, пожалуйста, за то, что я всех задерживаю… Собрались за город?

— Мы, усатый дяденька, грибов привезем,-.. Много-много… — выпалила дочь Лихачева и выдала все наши тайны.

— А можете еще пять минут подождать? — попросил Орджоникидзе. — Понимаешь, Иван Алексеевич, что мне нужно от тебя? Во-первых, посмотреть современные коммуникации такого завода, как ваш. Это, я думаю, успею сделать в другой раз.

Лихачев запротестовал:

— Раз уж приехали, то прошу пожаловать на завод. На пальцах не растолкуешь всего. Все покажу в тех же цехах, мне самому нужно так и так побывать там.

— А как же грибы? — усмехнулся Орджоникидзе,

— Пусть растут! Никуда не денутся. Без нас обойдутся.

— Нехорошо получается… — сокрушался Григорий Константинович.

— На коммуникации не больше двух часов уйдет, ручаюсь, — успокаивал директор наркома и осторожно спросил: — А какой второй вопрос?

— Сталин заставляет меня делать свои советские драги. Ты знаешь, что такое драги?

— Сложные землеройные машины, — заметил Лихачев.

— Главное — очень дорогие, да и с неохотой нам их продают. А нам нужно на пятилетки много золота.

— Непростое дело, эти драги… Где бы я мог их посмотреть?

— Ближе всего — на Урале.

— А ты не возьмешься их делать?

— Нет, это далеко от автомобилестроения…

— Ладно, ладно. Посмотрим. Только обещай съездить со мной на Урал. Там, кстати, следует ставить новый автомобильный завод…

— Переговорю с кем нужно и с удовольствием буду спутником, — заверил Лихачев своего наркома.

Орджоникидзе, ласково взглянув на ребятишек, усмехнулся:

— Так куда с тобой, Ляксеич, как зовет тебя вахтер, направимся: за грибами или за коммуникациями и профилактикой?

— Вот Егор Филиппович поедет с этой командой, а мы с вами — на завод.

Орджоникидзе попрощался со всеми, кто сидел в машине Лихачева, и, подавая мне руку, спросил:

— Как дела идут на авиационном заводе?

Я ответил, что серийное производство наладилось, а конструктор Архангельский наметил пути усовершенствования своей машины СБ под более мощные моторы.

— Все это хорошо, — заметил нарком, — но в Испании Гитлер показывает крепкие зубы! Особенно буйствуют его истребители «мессершмитт»… Не пора ли нам подумать о новых бомбардировщиках?

— У товарища Петлякова, да и у самого Туполева сейчас проектируются более современные самолеты, — ответил я.

— Сейчас для нас очень важная пора. Нам нельзя зевать, тратить время зря и отставать, особенно в вооружении! Страшный зверь вылез из укрытия. Нам нужно быть начеку… — еще раз пожимая руку, озабоченно сказал Серго Орджоникидзе.

1981 г.

НАЧВОЗДУХ*

* Так сокращенно называли должность начальника Военно-Воздушных Сил РККА и члена РВС республики (по авиации).

Яков Иванович Алкснис является одним из самых активных и ярких организаторов советской авиации, стоявших у ее истоков. Я всегда поражался его неиссякаемой энергии, жизнерадостности, настойчивости, требовательности и большой любви к людям. Он был для всех, кто его знал, с ним работал, образцом настоящего коммуниста, честного и принципиального человека, безупречного командира и начальника.

Расскажу о трех эпизодах из жизни этого человека.

1. Поучительный урок

Московский центральный аэродром имени Фрунзе.

Небольшая группа летчиков-испытателей НИИ ВВС окружила своего командира комбрига А. И. Залевского. Адам Иосифович, человек веселый, рассказывает нам свежий остроумный анекдот. Наш смех перекрывает только грохот моторов самолета ТБ-1, вблизи которого мы стоим.

Комбрига Залевского я знаю хорошо, и мне видно, что ему сейчас не так уж и весело, в такие моменты он обычно снимает с головы шлем с летными очками, почесывает лысоватую голову. Вот и сейчас он то и дело бросает озабоченный взгляд на подготавливаемый к полету ТБ-1 или, обернувшись, смотрит на центральный пост управления аэродромом, называемый летчиками «будкой Райвичера» .

Казалось, что опытный руководитель испытателей веселит нас, чтобы снять у своих подопечных предполетное напряжение, зная, какие ответственные задания мы собираемся выполнять сегодня. Видимо, поэтому кто-то неожиданно спросил:

— Если не секрет, товарищ комбриг, скажите, куда вы собираетесь на ТБ-1?

Залевский еще раз оглянулся в сторону главных ворот аэродрома и ответил: