«Властолюбие в писательском деле — вещь никчемная. Союз писателей — не воинская часть и уж никак не штрафной батальон, и стоять по стойке „смирно“ никто из писателей не будет…»

Непривычно звучали на партсъезде, среди партийных лидеров, столь категоричные заявления от писателя:

«Надо решительно перестроить всю работу Союза писателей…»

«Творческих работников надо избавить от излишней заседательской суетни, от всего того, что мешает им создавать книги…»

Властолюбие… административность… перестройка. Треть века минуло — и только после смерти Шолохова, к концу 80-х годов, осмелились вслух гвоздить «административно-командную систему» (добавлю: взамен придумали не менее гибельную перестройку даже культуры с ее новой для страны системой повсеместного шоу-бизнеса).

В конце речи все ждали привычной лести докладу и докладчику. А в докладе Хрущев призывал: «В исторически кратчайшие сроки догнать и перегнать наиболее развитые капиталистические страны…» Шолохов обошел вниманием сию похвальбу.

Он обратился с похвалами к писателям. Выбрал только тех, кого, как оказалось, и нынче продолжают охотно читать: Пришвина, Вересаева, Алексея Толстого, Шишкова, Ольгу Форш. Начал с Сергеева-Ценского. Не забыл своего крестного — Серафимовича. Правда, зачем-то упомянул и своего давнего недруга Федора Гладкова.

И тут же заметил с озабоченностью: «Большая ответственность лежит на нас за подготовку и рост молодой смены». Уточнил: «Писатели растут медленно, и надо уже всерьез и глубоко думать о том, что будет иметь советская литература не только в шестой пятилетке, но и через 20–25 лет, когда из нынешних ведущих писателей не останется почти никого».

Закончил требованием к ЦК — искать «необходимую форму помощи своим писателям».

Дополнение. Шолохов и Сталин… Сложна своей многогранностью эта тема. С одной стороны — напомню — нет имени вождя в «Тихом Доне», никаких похвал — в «Поднятой целине» и только критика — в «Они сражались за родину». С другой стороны, такое шолоховское высказывание о Сталине в войну: «Нельзя оглуплять и принижать… Не может победить Армия, руководимая бездарным или просто неспособным Верховным Главнокомандующим». С третьей стороны, еще одно наблюдение писателя: «Каким был Сталин? Разным, но не близким. Всегда несколько отстраненным, даже при самом заинтересованном разговоре». Я попытался обобщить эту тему в статье «Был ли Шолохов сталинистом?» (Сборник «Проблемы изучения творчества М. А. Шолохова. Шолоховские чтения-97. По итогам Международной научно-практической конференции». Ростов н/Д., 1997).

Важно обозначить принципы моего отношения к теме. Стремлюсь отделить персонифицированные оценки Шолоховым роли Сталина в истории, в том числе в создании великой державы, от той политики, которая воцарилась в стране при фактическом попрании идеалов коммунистического гуманизма. Это я именую сталинщиной.

Продолжение последовало

На следующий день после съезда Шолохова пригласили встретиться с преподавателями и слушателями Академии бронетанковых войск.

Гость пышет нерастраченным на партсъезде жаром. Как всегда при встречах с читателями, отверг всякие там доклады-вступления. Получилось прямое общение с помощью вопросов и ответов.

— Какие меры считаете необходимыми для исправления деятельности Союза писателей?

— Безусловно, руководство должно быть коллегиальным. Сейчас Союз писателей превратился в бюрократическую организацию. Курьеров много, а дела мало.

— Расскажете о роли Сталина в работе Союза писателей?

— Сталин был все-таки генеральным секретарем партии, а не Союза писателей. О его роли трудно говорить.

Нетрудно заметить, что ушел от необходимости по партконъюнктуре того дня низвергать, но и ни слова хвалебного. Продолжил:

— Подхалимов было много. Были произведения, где описывалась поездка Сталина на фронт…

— Правда ли, что вам рекомендацию в партию дал Сталин?

— Нет, такой чести я не был удостоен…

— Правда ли, что роман «Они сражались за родину» писался по указу Сталина?

— Это не соответствует действительности.

— Почему оставили работу над произведением «Они сражались за родину»?

— Потому, что считал необходимым закончить вторую книгу «Поднятой целины».

— Почему перерабатывали «Тихий Дон»?

— Я не перерабатывал, а его утюжил. Исправлял стилистические погрешности. Автор записки спрашивает, как я отношусь к Мелехову. И если бы состоялся суд над ним, помиловал ли бы я его. Он (автор записки. — В. О.) бы его помиловал. Я бы, наверное, тоже помиловал.

— Как относитесь к Леонову и Федину?

— Очень хорошо отношусь. Оба талантливые писатели…

— Как относитесь к Бунину?

— Как писателя я его очень люблю. Тот же вопрос о Хемингуэе. Я считаю его «Старик и море» удивительно хорошей книгой. Повесть читается с большим интересом.

В записке утверждают, что многие не любят Симонова. А почему не любят? Это дело вкуса. Симонов — несомненно талантливый писатель. А что ему пять раз присуждали Сталинскую премию, то я к этому не имею никакого отношения.

Почему я не отношу Эренбурга к своим друзьям? Я считаю его «Оттепель» клеветнической, клеветой на русский народ.

— Кто на вас влиял из классиков?

— Толстой. Может, Чехов, хотя манера письма у нас различная. Как я отношусь к Есенину? Он очень талантливый поэт.

— Вопрос о платных выступлениях.

— Для меня этот вопрос встал впервые в Военно-воздушной академии, где мне предложили деньги. Я им сказал, что зарабатываю пером, а не голосом.

— Правда ли, что вы все свои гонорары отдаете на строительство тех или иных районных или областных учреждений?

— Как же все отдать? А самому что? Без штанов ходить?

Дополнение. Продолжаю тему: Сергей Есенин и Шолохов. Я поразился, когда в архиве ЦК нашел просьбу Шолохова и двух его коллег Михаила Исаковского и прозаика Всеволода Иванова восстановить право наследования для сестер великого поэта.

Это было тогда, когда власть еще не рассталась с подозрительным отношением к нему. В 1958 году ЦК принял постановление «О неправильном подходе к переизданию сочинений С. Есенина». В нем сначала было критическое определение: плохо, что печатали стихи, «проникнутые упадническими, религиозными настроениями, отражавшими идейную незрелость и растерянность поэта, не понимавшего смысла перестройки страны на социалистических началах». Затем последовал вообще запрет поэзии Есенина: «Считать нецелесообразным выпуск в 1958–1959 гг. новых сборников произведений С. Есенина. Подготовку к выпуску четырехтомного собрания сочинений С. Есенина в издательстве „Советская Россия“ прекратить».

Самоубийство Фадеева и Шолохов

Партсъезд оставил громкую по себе память докладом Хрущева. Его долго еще обсуждали. Речи ораторов тоже. Шолохов не снискал лавров своими призывами к отказу от старой литературной политики. Не только у партначальства. Беда, что оказался непонятым многими в своем «цехе».

Дошли ли до него отзвуки рассуждений многострадального писателя Варлама Шаламова, который недавно вернулся из лагеря на Севере? В письме друзьям гневается на тех, кому выступление Шолохова понравилось, но достается не только вёшенцу: «Шолоховская речь… Мне было стыдно ее читать — как может писатель, большой писатель, понимать свое дело таким удивительным образом. Как странно определены болезни писательского мира. Какие бесподобные рецепты здесь предлагаются…» Рядом строки о Твардовском: «Сейчас по Москве ходит рукописная поэма „Василий Теркин на небесах“ — сатирическая расправа…» Не догадывается, что Шолохов будет причастен к этой поэме.

И Фадеев откликнулся — начертал в одном своем письме: «Что касается выступления М. Шолохова, то главный его недостаток не в оценке той или иной персоны, а в том, что он огульно обвинил большинство». Огульно… Большинство… Загадка — почему не разглядел открытого союзничества. Через день поостыл. В новом письме, хотя и назвал Шолохова «дедом Щукарем», но в некотором роде признал необходимость его речи. Сопоставил ее с выступлениями всех других писателей-делегатов — не в их пользу: «Выступали не на уровне и не о том говорили, о чем нужно говорить сегодня».