А на обороте этой бумаги губернатор писал чиновнику особых поручений Непорожнему: «Обратите на упомянутых подсудимых, по освобождению их, строгое, но неприметное наблюдение, дабы мера сия возымела надлежащий успех».

Непорожний принялся за поиски поручителей. Зелинская назвала пана Стецкого, но тот не согласился, сказав, что это заявление ее считает сомнительным. Зелинская, дескать, прикосновенна к злодействам Кармалюка и, он уверен, что, выйдя из тюрьмы, она немедленно скроется.

Началась длительная секретная переписка. Как жаждали все, начиная от заседателей и кончая губернаторами, поймать Кармалюка, говорит такой документ, посланный под грифом «секретно».

«Господину подольскому гражданскому губернатору.

Управление киевского военного, подольского и волынского генерал-губернатора.

В дополнение представления вашего превосходительства от 14-го сего июля, прошу вас уведомить меня об успехе распоряжений ваших насчет поимки преступника Кармалюка посредством содержащихся в Летичеве под арестом Анны Зелинской и Марии Рекрутки.

Генерал от кавалерии генерал-адъютант гр. Левашов».

Но Непорожний после долгого изучения этого дела сообщил губернатору, что Зелинская и Рекрутка — женщины ненадежные. «По мнению уездного суда, они должны подлежать наказанию кнутом и ссылке в каторжную работу». Губернатор согласился. Зелинской не удалось с помощью этой хитрости вырваться из тюрьмы и избежать каторги.

ПРЕДАТЕЛЬСТВО. ГИБЕЛЬ

Осенью 1835 года Кармалюк, поселившись в окрестностях села Каричинцев-Шляховых, начал готовить нападение на панов Волянского и Кузьминского. Но в сентябре исправнику удалось напасть на его след. Многие из тех, кто помогал готовить нападение на пани Поплинскую, были арестованы. «Главнейший же из сих злоумышленников начальник известный Кармалюк с товарищем Андреем при преследовании, — писал заседатель в рапорте, — ушли и не пойманы».

Опять начались поиски людей среди арестованных, которые бы согласились помочь поймать Кармалюка. Установили, что Кармалюк бывал у Прокопа Процкова, жившего в Каричинцах-Шляховых. Исправник принялся за обработку Прокопа, но тот отверг все его посулы и домогательства.

Он твердил одно: Кармалюк бывал у него, но где ныне скрывается, то ему неведомо. Тогда исправник взялся за сестру Прокопа Варвару и его жену Елену. Женщины тоже упорствовали, но когда к обработке их подключили и священника, они не выдержали и сдались. «Затем земский исправник, обще с земским судом, не подвергая означенных женщин аресту, но дав оным наставление о сохранении сего в тайне, о заманке преступников к себе, отпустил на грунт, имея за оными особо неприметный надзор».

Расчет был таков: Кармалюк, увидев, что Елена и Варвара отпущены, придет к ним хотя бы затем, чтобы узнать о судьбе арестованных товарищей, а его в это время и схватят. Исправник, поручая пану Кузьминскому наблюдение за Еленой и Варварой, наказывал:

— У разбойников имеются ружья и пики. Кармалюк постоянно прибегает к сопротивлению оружием. А посему я вам тоже разрешаю употребить оружие. На то у меня есть указание самого губернатора. Так что можете на этот счет быть в совершеннейшем спокойствии, ежели произойдет даже и смертоубийство. В подтверждение истинности моих слов вам пример: Викентий Бирский убил в доме Зелинского одного разбойника и от суда освобожден, ибо сделал сие для защиты жизни своей.

Вскоре Кузьминский узнал, что Кармалюк собирается напасть на него, и стал умолять исправника дать ему солдат. Но исправник не мог этого сделать, так как солдаты отпугнули бы Кармалюка.

Исправник не ошибся: как только Кармалюк услышал, что Елена и Варвара выпущены из тюрьмы, он сразу же пришел к ним с Андреем Словинским. Но пришел он глубокой ночью, и его никто не заметил. Он вызвал Елену во двор и принялся расспрашивать обо всем:

— А Прокопа почему не отпустили?

— Его дуже оговорили, — дрожащим голосом отвечала Елена.

— Кто?

— Того я не знаю.

— А о чем тебя спрашивали?

— Про все, — уклончиво отвечала Елена, — про тех, кто напал на Дембицкого и пани Поплинску.

— И что же ты отвечала? — строго продолжал Устам, от которого не укрылось, что Елена явно неохотно, с каким-то внутренним сопротивлением отвечает на его вопросы. — Ну, чего же ты молчишь?

— А что я могла ответить? Я ж ничого того не знала…

— Та что ты мямлишь! — рассердился Кармалюк — Рассказывай все, как оно было?

— Та я… все уже сказала…

— Слушай, Олено, — подойдя к ней близко, чтобы видны были ее глаза, сказал Кармалюк, — ты цто — перепугалась или продалась?

— Батьку! — взмолилась Елена, кидаясь ему в ноги. — Клянусь тоби богом…

— Только без этого! Андрей, помоги ей встать! Фу, черт! Говорить с бабой хуже всякого наказания! Да перестань слезы лить. Они тебе еще пригодятся, если ты вздумала обмануть нас! Это ведь все равно вскроется. А теперь слушай, что я тебе скажу. Передай Юрку Самкову, чтобы у тебя нас ждал. Хватит ходить вокруг да около. Пора уже проучить старого собаку Волянского, чтобы знал, как сажать моих людей в остроги! А заодно и Кузьминского. Только смотри мне: чтобы это незаметно было сделано. Если же проведает кто-то, что я приду, то в дупло вербы, что у криницы, воткни пук соломы. Все поняла?

— Поняла, батьку.

— Добре. Мы пойдем. Путь нам еще далек, а утро уже близко.

Когда Елена вошла в дом, Варвара накинулась на нее:

— Ну что? Призналась?

— Отчепись ты! — крикнула на нее Елена.

— Я сама ему скажу!

— Да он и тебя и меня убьет, как узнает, за что нас выпустили!

— Пусть лучше убьет, а я не хочу…

— Молчи! Теперь уже поздно! Надо было быть храброю там, в тюрьме! А то там молчала, как в рот воды набрала, а теперь, смотри, как разошлась!

— А я молчала потому, что никто меня не спрашивал. Ты за все сама расписывалась!

— Так почему ж ты пошла из тюрьмы? Если ты такая разумная, то надо было сказать: «Я лучше, ваше благородие, на каторгу пойду!» Почему ж этого не сказала?

— А меня спрашивали?

— А у тебя у самой языка нема? Тебе сказали, почему нас выпускают? Сказали! Так чего ж тебе еще? И не думай на меня все взвалить. Не выйдет.

Елена послала Варвару к пану Волянскому, но та наотрез отказалась идти. Умоляла и Елену не доносить, что Кармалюк придет. Они долго спорили, и Елена уже было согласилась: нет, пусть лучше, мол, в Сибирь на каторгу гонят, она ничего не скажет. А потом все-таки пошла к пану Волянскому. Тот, узнав, в чем дело, погнал нарочного к капитану Хлопицкому. Но так как храбрый капитан предусмотрительно удрал, то записка попала к управляющему Кальной-Деражни Рутковскому. Рутковский примчался к Волянскому, позвали пана Кузьминского и принялись обсуждать, что делать.

После долгих споров решено было: Рутковский, собрав надежных людей, устроит засаду в доме Елены Процковой.

— Заберите все ружья, все веревки, — твердил пан Волянский. — Только поймайте, только не упустите его. Мы будем перед самим царем хлопотать о награде для вас, пан Рутковский, если вы избавите нас от этого чудовища!

— И не надейтесь на веревки! — наставлял пан Кузьминский. — Он их рвет, как солому. Пулей, пулей берите его! Об этом меня особо предворял пан исправник!

— Да, да, пулей, — подтверждал пан Волянский. — И без всякого стеснения. Он, гайдамак, давно уже того заслужил.

— Панове, все это так, — сказал Рутковский, который видел, что деваться ему некуда, придется идти в засаду. — Но где людей надежных взять? Ведь все хлопы почитают Кармалюка чародеем…

— Упаси вас бог! — испугался пан Волянский. — Хлопам об этом нельзя говорить ни единого слова, а то они предварят Кармалюка! Только шляхту берите! Среди нашей славной шляхты еще не перевелись храбрые рыцари!