Когда уже все спали, кто-то постучался в окно. Сторож Фроим, на попечение которого арендарь оставил корчму, не спешил открывать. Но стук повторился настойчивее. Фроим подошел к окну, спросил:

— Хто там?

— Фроим, це ты?

— Я. А шо, пану, треба?

— Вынесы горилкы! — Хозяина нема.

— Давай! Давай, колы просять! — уже не тоном просьбы, а тоном приказа сказал тот, кто стоял под окном.

Фроим открыл дверь. На пороге появилась группа вооруженных людей.

Подполковник Дембицкий имел при себе оружие, и завязался бой. «При обороне от разбойников, — пишет он в суд, — я в пяти местах пикою ранен. А взамен первому, на меня бросившемуся, я саблей дал удар через правое плечо, от которого предполагать должно, ежели на теле нет знака, то одежда верно изрублена. И сверх сего на пиках от сабельных ударов должны быть зарубины.

В лицо я ни одного признать не могу. А только приметить мог, что один, который хозяйничал, был росту большого, три, которые были противу меня, росту среднего. А прочих, бывших на дворе, я только и приметил, что через двери вещи получали.

Честь имею оному суду о сем донести. Прилагаю у сего ведомость ограбленным у меня деньгам, казенным орденам, которые принадлежат возврату в капитул, патентам на чины, грамотам на ордена и прочим бумагам и вещам. Всепокорнейше прошу, что по сему делу до сих пор открылось, уведомить меня через почту. Ежели бы нужным было мое присутствие, то сие не прежде моего выздоровления быть может. Сверх полученных при обороне ран, спасаясь бегством по лесам, оврагам и полям, как я, равно и моя жена, имеем так изранены подошвы, что с постели тронуться не можем».

Переполох после нападения на корчму «Выгода» поднялся невиданный. Начались небывалые облавы, в которых принимали участие тысячи человек. «Но поймать Кармалюка, — признает тот же Ролле, — казалось немыслимым. Поиски оставались без результатов. Беспрерывные патрули, внезапные обыски в домах лиц подозреваемых — все было напрасно! Неудачи властей, действовавших теперь с полной энергией, заставили думать, что Кармалюк ушел из тех мест или умер, что другие пользуются популярностью его имени, что таких самозванцев Кармалюков рассажено много по тюрьмам, а настоящего уже не существует.

Всем известно было, что Кармалюк силы неимоверной и что в своей жизни, прошедшей в опасностях за свою свободу, он научился необычайной предусмотрительности. Зная уже все способы поисков, он умел ловко избегать их и посмеивался над толпой людей, ищущих его там, где дотоле он не бывал.

Случалось, например, в лесу делают облаву. Направилась она с запада. Крику, шуму, угроз — пропасть! Вдруг прибегает крестьянин к начальнику, испуганный и бледный. Он утверждает, что совершенно в противоположной стороне, собирая ветки в лесу, встретил Кармалюка. Тогда часть людей спешит на указанное место. И действительно, находит или пику, или порядочную дубину и следы логовища, но разбойника — никогда.

Случалось даже, что во время поисков является откуда ни возьмись нищий старик, согбенный под бременем лет. С лирою через плечо. Он говорит ищущим, что полчаса тому встретил вооруженного человека, похожего на Кармалюка, что человек этот подал ему щедрую милостыню. И вот бросаются туда, откуда пришел нищий. И что же? Целый костюм Кармалюка попадал в руки погони, но его самого не было. А нищий, войдя в село, как сквозь землю провалился. Другие утверждают, что сам разбойник, переодевшись мужиком, принимал участие в облаве. Вот, должно быть, он смеялся тогда.

Во всяком случае, его больше беспокоили конные патрули, состоявшие из шляхты. Тогда ватажок пересиживал на дереве, как птица, по целым дням, томимый голодом, жаждой и бессонницей.

Товарищи Кармалюка, посаженные в тюрьму, не умели сказать, где скрывается их предводитель. Являлся он среди них неожиданно. Иногда соберутся в пуще для совета — как устроить нападение, с которой стороны начать штурм панского двора. Еще не успеют прийти к единогласному решению, как вдруг шелест, потом протяжный свист, и из-за кустов выходит Кармалюк».

По рапортам и донесениям заседателей видно, какая охота была за Кармалюком и его товарищами. «По учиненным розыскам и облавам, — пишет заседатель Жабронский, — поймано Михаила Смагуна — он же Борщук — и других, участвовавших в ограблении подполковника Дембицкого. В числе коих, при преследовании их в селе Комаровцах, был один с бакенбардами седыми, русявый, коего батьком звали — по-видимому Кармалюк, — бежал в сторону Майдана Нового лесами. Для отыскания коего с другими членами суда не устаю чинить розыски. А к удобнейшему отысканию предписываю экономиям иметь секретное наблюдение, не укрывается ли где в лесах, хуторах, подозрительных местах. Или не будет ли проезжать или проходить, на каков предмет учредить денные и ночные секретные караулы, чтобы не только укрываться, но и проехать не мог через здешний уезд. Под строгою ответственностью объявить самочестнейшим хозяевам, что за поймание его последует награждение, а за укрывательство не избегнуть строго по законам взыскания целым обществом».

Аресты приняли такой массовый характер — ведь за одно укрывательство карали все общество! — что в воздухе запахло грозой восстания. Это хорошо понимали все чиновники суда. «Принять неусыпные меры и полную полицейскую заботливость, — пишет в рапорте заседатель Кондратский, — осторожного обращения с низшим классом в охранении и отвращении всякого сомнения с какой-либо стороны. Не сталось бы подозрение по какому-нибудь предрассудку, которое здесь, по легкомыслию от низшего класса людей, почти ежеминутно водится».

Перечислив десятки людей, каких нужно арестовать по делу Кармалюка, Кондратский заключает: «Чтобы взять под непременный строгий арест на местах их жительства всех тех лиц, как в рапорте местным экономиям изъяснено. В предохранение всякой стычки не допускать к всеобщему разговору с народом».

А в народе все упорнее шли толки: до каких же пор мы будем смотреть, как полиция хватает и угоняет в тюрьмы всех, кто попадается под руку. Люди, узнав, что к селу едет исправник или заседатель, уходили в леса и не появлялись оттуда месяцами. Тот же заседатель Кондратский пишет в другом рапорте: «Череменецкие крестьяне, избегая ответа, шатаются по разным местам и соединяются с шайками преступников. А местное сельское управление им делает послабление и поноровку. Оно укрывает в селе тогда, когда об отыскании оных везде делаются публикации, чем обманывается правительство».

Местное сельское управление делало «поноровку» потому, что само боялось Кармалюка. От исправника да заседателя будут только выговоры за плохое смотрение, а Кармалюка тронешь — беды не оберешься, будешь сидеть под охраной солдат, как пан Янчевский. Или совсем придется удирать, спасаясь от расплаты. И сотские да управляющие предпочитали делать вид, что ничего не замечают.

Размах деятельности загонов Кармалюка все нарастал. В середине ноября 1833 года — вскоре после нападения на Дембицкого — губернатор вызвал к себе чиновника особых поручений Визерского и приказал:

— Составьте из судов Литинского и Летичевского комиссию, поезжайте в село Галузинцы и действуйте со всею решительностью. Ежели потребуются войска — отнеситесь о том незамедлительно прямо ко мне. И по ходу всех дел шлите рапорты. В средствах не стесняйтесь. Разрешаю все делать моим именем. На то вы получите бумаги, а местным властям будут разосланы указы. Хочу дать вам совет: не уповайте на облавы. Они, как вы видите, не дают должных результатов. Крестьяне, веря в сверхъестественную силу Кармалюка, не решаются задерживать его, если он и встречается им. Оттого он и уходит постоянно, как бы много народу ни преследовало его. Найдите, как это сделал пан Янчевский, какого-нибудь шляхтича, который мог бы заманить его в ловушку. Да и то возьмите в соображение: Кармалюк давно уже перешел к открытому бою. Ежели раньше он только оборонялся да порол помещиков, мстя за обиды, то ныне — стреляет в каждого, кто осмеливается подступить к нему, чтобы схватить. И если вам удастся его как-то взять, то я обещаю: на этот раз он не уйдет от виселицы! Так и объясните всем, кто вам будет оказывать содействие, дабы не опасались, что он еще раз вернется из Сибири и отомстит. Это поднимет их дух и решимость.