И не я ли стою Циолковским на крыше калужского дома и до звезд — до самых высоких — достаю рукой. Я, конечно же, я — Человек.

— Теперь самое главное — приземление, — сказал Королев и, нервничая, зашагал по бункеру. Снова скопилась готовая взорваться тишина.

— Сработает или не сработает ТДУ? — спросил кто-то.

Все молчали.

Атлантический океаи прочертил по иллюминатору сивым, гигантским крылом.

10.24. Кедр. «Весна», я «Кедр». Полет проходит успешно. Самочувствие отличное. Все системы работают хорошо. В 10 часов 23 минуты давление в кабине — единица. Влажность — 65. Температура — 20 градусов. Давление в отсеке — 1,2. В ручной системе — 150. В первой автоматической — 110. Во второй автоматической — 115. В баллоне ТДУ — 320 атмосфер. Самочувствие хорошее. Продолжаю полет. Как поняли?

В 10 часов 30 минут включилась тормозная двигательная установка, и корабль пошел на спуск.

Зеленый огонек на пульте подсказал: «Приготовиться!»

Гагарин зашторил иллюминатор, пристегнулся покрепче ремнями, закрыл гермошлем а стал ждать включения ТДУ — тормозной двигательной установки.

И вдруг словно кто-то его подтолкнул. Во «Взоре» сквозь разрывы облаков мелькнули Африка, берега Средиземного моря… Все сильнее прижимало к креслу — это уже брала, принимала в свои объятья Земля…

За шторками иллюминатора вспыхнул багровый свет, затрещала обшивка, в глазах потемнело, и приборы как будто бы начали плавиться, расползаться.

Он напрягся, сжался…

Сколько длились, казалось, непереносимые эти секунды? Словно выплывая из сновиденья, Гагарив открыл глаза и увидел реку. Да, земную реку, привольно, спокойно несущую светлые воды.

— Волга! — изумленно вымолвил он и встрепенулся. — Родные места?..

Земля тянулась к нему теплым, вспаханным полем…

В 10 часов 55 минут космонавт Гагарин приземлился в районе села Смеловка Саратовской области.

«Ступив на твердую почву, я увидел женщину с девочкой, стоявших возле пятнистого теленка и с любопытством наблюдавших за мной. Пошел к ним. Они направились навстречу. Но чем ближе они подходили, шаги их становились медленнее. Я ведь все еще был в своем ярко-оранжевом скафандре, и его необычный вид немножечко их напугал. Ничего подобного они еще не видели.

— Свои, товарищи, свои! — ощущая холодок волнения, крикнул я, сняв гермошлем».

Но уже спускался вертолет с группой встречи! Виталий Волович, врач, сделал первый медицинский осмотр. Все в норме.

И буднично просто, по-деловому, что заставило наконец выйти из оцепенения, спортивный комиссар Иван Григорьевич Борисенко, как того требовал Спортивный кодекс ФАИ, с мягкой улыбкой на добродушном лицо попросил показать удостоверение, хотя давным-давно были знакомы, заполнил специальный бланк и скрепил подписью. Он зарегистрировал три абсолютных мировых космических рекорда, установленных Юрием Гагариным: рекорд продолжительности полета — 108 минут, рекорд высоты полета — 327,7 километра и рекорд максимального полезного груза, поднятого на эту высоту, — 4725 килограммов.

Оставшись наконец-то вдвоем после утомительных торжественных церемоний, Королев и Гагарин шли по-над рекой, вдыхая запах весеннего, распустившегося легкой прозрачной зеленью берега. Королев поглядел в небо, где высверливал в голубизне свою песню жаворонок, и сказал:

— А ведь я сам мечтал, Юра, честное слово…

— Вы еще полетите, — вполне серьезно отозвался Гагарин. — Сами же мне сказали вчера: «Скоро будут отправлять в космос по профсоюзным путевкам». Впрочем, вы уже были там…

И, засмущавшись отчего-то, будто хотел и не хотел открыть тайну, достал из нагрудного кармана новенькой с погонами майора шинели фотографию — маленькую, сделанную, очевидно, любителем.

— Это вы, — проговорил он, протягивая ее Королеву, — вы летали вместе со мной…

— Ну уж, ну уж, — сказал Королев то ли одобрительно, то ли недоверчиво. — Фото старых гирдовских времен… Мы тогда были с тобой примерно одного возраста. Неужели брал с собой? Не разыгрываешь?

И растроганный, отвернулся, долго молчал. А когда справился с волнением, проговорил:

— Сорок лет назад, Юра, я мечтал летать на самолетах собственной конструкции. А всего через семь лет после этого, после встречи с Циолковским, решил строить только ракеты. Константин Эдуардович потряс нас тогда своей верой в возможность космоплавания. Я ушел от него с одной только мечтой: строить ракеты и летать на них. И это стало смыслом жизни — пробиться в космос. И вот ты, как говорится, материализовал мою мечту…

— Да, что я… — сказал Юрий, потупившись. — Это все вы, Сергей Павлович. И ваши помощники… Я много думал… При чем тут я? Столько людей… Одни конструировали, другие варили сталь, третьи вытачивали по детальке… Если бы всех пригласить сюда, места бы не хватило. Это как пирамида Хеопса, а я только на вершине. Подтолкнули — и вот…

— Любопытное сравнение, — усмехнулся Королев, — Но ты, Юра, не совсем прав. Ты прекрасно понимал, на что идешь. Ты шел сознательно, был готов ко всему. А я… Я почему-то очень на тебя надеялся…

Гагарин тронул Королева за рукав.

— Смотрите, Сергей Павлович! Поглядите, какая красота!..

На кусте ольхи самоцветами сверкали капли от только что просеявшегося дождика. Голубая искра перемигнулась с зеленой, зеленая с желтой. И тут же — стоило немного повернуть голову — заиграла, ударила в глаза малиновая блестка.

— Это же краски космоса! — восторженно проговорил Юрий. — Краски той радуги, что огибает нашу планету! — В его глазах снова как бы отразилось увиденное на орбите. — Нет, я, пожалуй, не прав, — раздумчиво возразил он самому себе. — Там я видел не краски космоса, а краски Земли. Да-да, Сергей Павлович, теперь совершенно ясно: это наша Земля посылает в черную бездну свою красоту — красную, голубую, фиолетовую, — от своих морей, от своих полей, от своих трав и снегов.

— Ну вот и первое научно-философское открытие, — сказал Королев. — Оказывается, краски космоса — это краски Земли. Такой крошечной и такой удивительно красивой планетки… Значит, собираемся в Москву? Звонили, там готовятся, ждут…

— Ужасно хочется домой, — сказал Гагарин. — К Вале, к девочкам, к маме…

Почти крыло в крыло сопровождали истребители на подлете к Москве шлифованный серебристыми облаками Ил-18, из иллюминатора которого нетерпеливо поглядывал на приближающуюся столицу первый космонавт планеты. Юрий попросил радиста передать привет сопровождавшим истребителям, и они в ответ благодарно качнули крыльями.

Ложась в крутой вираж, Ил-18 летел над Москвой уже так низко, что Юрий увидел и ленту реки, и остро-шпильное здание университета на взгорье, и чуть подальше, за крышами, показалось, чиркнули рубиновым огнем по иллюминатору звезды Кремля.

«Я посмотрел вниз и ахнул. Улицы Москвы были запружены потоками народа. Со всех концов столицы живые человеческие реки, над которыми, как паруса, надувались алые знамена, стекались к стенам Кремля».

Юрий вспомнил, как год назад, между прочим, в день его рождения, когда зачислили в космонавты, он возвращался самолетом в родной заполярный гарнизон, и к нему подошел мальчик с просьбой подарить что-нибудь на память. Четырехлетний малыш проявлял настойчивость, неудовлетворенный шоколадкой.

— Что же мне тебе подарить? И почему это должен сделать именно я?

— Что-нибудь такое, памятное, — настаивал мальчик. — Я у всех знаменитых людей прошу сувенир.

«Су-ве-нир»… Он еще и слово-то не мог как следует выговорить.

— Так то у знаменитых! А кто я? Просто обычный летчик, — явно смущенный, потому что на них уже начали обращать внимание, отговаривался Юрий. Кто-то даже направил фотоаппарат и несколько раз щелкнул.